2. (1/1)

Проснулся я в полной темноте. Почти в полной — слева вспыхивало и гасло оранжево-красное зарево. Играла негромкая музыка, невыразимо прекрасная и совершенно незнакомая. Я не мог определить инструменты, а я хороший музыкант. Но мне было так хорошо, что анализ музыки был последним, о чем я мог думать. У меня ничего, совершенно ничего не болело. Только тот, кто привык жить с хронической болью, когда каждый вдох отзывается резью в груди, поймет, что я чувствовал. Сладкий, пахнущий древесным углем воздух свободно вливался в легкие. И ребра не болели. Исчезла даже хроническая мигрень — вечная моя спутница на Каллисто, с которой я свыкся настолько, что почти перестал замечать. И напряженные мышцы шеи и плеч совершенно расслабились. Я высвободил руку из-под одеяла, протер глаза, попробовал оглядеться. Голова, тяжелая, как камень, лежала на подушке и не хотела подниматься, так что я ничего не разглядел. Слева был камин — длинное овальное отверстие в черноте. В нем вспыхивали огоньки на углях. Справа был подносик на ножках, а на подносике — стакан с водой. Я взял невероятно тяжелый стакан и несколькими длинными глотками выпил воду. Капли, щекоча кожу, сбежали по шее. Сил на то, чтобы вернуть стакан на место, мне не хватило, я просто уронил его рядом с собой. Оказывается, я очень хотел пить. Музыка все звучала. Я смотрел вверх, в темноту. Я лежал на чем-то мягком и пушистом, и что-то пушистое и теплое укрывало меня. Даже подушка была мохнатой. А еще я был голый под одеялом. И это совершенно точно не та комната, в которой я уснул. В той спальне не было камина. Зачем? Почему? Я не понимал. Музыка, безмятежность, темнота, полный физический комфорт… Похоже на рай, если бы я верил в рай. Может, меня чем-то обкололи? Но все психоактивные вещества, которые я знал, оставляли по себе след — резь в глазах, сухость во рту и на коже, избыточную апатию или, наоборот, возбуждение, да хотя бы тяжесть в голове. Кстати, о тяжести в голове… Я приподнялся на локтях — с трудом. Интересно, сколько я проспал? Такая вялость в мышцах… И земная сила тяжести. Вот о чем не стоит забывать. Это точно не Каллисто, не спутники Юпитера или Сатурна и не Марс. Может быть, Венера? Никогда не был на Венере. Я девять лет прожил при пониженной силе тяжести. Мышечная дистрофия и проблемы с кальциевым обменом — ее спутники. В моем случае еще и отеки в ногах. Что сотворит со мной земная ?единичка?? Я даже представить не мог. Я родился и вырос на Марсе, все мое тело было приспособлено для Марса. Но Земля?..Пока я вяло размышлял под аккомпанемент фортепиано, колокольчиков, барабанов, арф и бог знает чего еще, чернота вокруг незаметно стала серой. Слабый свет сочился через широкие прямоугольники окон. Да, это не Венера. Когда я засыпал, было светло. Я не мог проспать полгода. Значит, Земля и земные сутки. Чем больше я просыпался, тем сильнее отступала вялость. Через некоторое время я смог сесть и осмотрелся. Я лежал на меховом ковре между камином и креслами, повернутыми спинками ко мне. На дальней стене виднелся черный прямоугольник. Кажется, это гостиная, через которую я уже проходил. Интересно, кому и зачем понадобилось, чтобы я спал здесь?В ногах, на одеяле, я нашел пижаму. В сумерках цвет был неразличим. Мех подо мной и мех, которым меня укрыли, казался белым, но он мог быть и песочным, и кремовым, и бежевым. Я погладил длинный ворс, зевнул и затащил пижаму под одеяло. Может, в гостиной и нет никого, кроме меня, но одеваться я предпочитаю так, чтобы меня никто не видел. Хватит того, что Росс… мда. Худо мне было, если я почти никак на него не отреагировал. Надевая штаны, я обнаружил то, чего никак не ожидал — полноценную утреннюю эрекцию. Некоторое время я просто лежал в наполовину натянутых штанах и хлопал глазами. У меня уже несколько лет не случалось спонтанных эрекций. С первого года в тюрьме. И вот — пожалуйста. Невзирая на силу тяжести и напрочь убитый гормональный баланс. Я почувствовал, что расплываюсь в дурацкой улыбке. Погладил каменно стоящий член. Я совершенно забыл, как он — такой — ощущается. Отлично ощущается. Привет, приятель. Давно не виделись. Я рад, что ты вернулся. А потом, когда я застегивал пижамную куртку, до меня дошло, что что-то не так. Сильно не так. Потому что у меня больше не было груди. Дурацких сисек, которые начали расти в тюрьме и никуда не делись, когда я сбежал. Их больше не было. Просто не особо развитые грудные мышцы, плоские маленькие соски — и никаких шрамов! Это было невероятно. Невозможно. Гинекомастия в такой стадии исправляется только операцией, я узнавал! Я сидел и, как дурак, снова и снова ощупывал себя, счастливый до идиотизма и не верящий собственному счастью. Я снова мужчина! Я нормальный! Я в порядке! И какая разница, как и почему?Я прикусил губу. Больно. Не сон. Все взаправду. И колокольчики вызванивают странную неритмичную мелодию, а барабаны вторят им, все быстрее и быстрее. Снаружи подали голоса проснувшиеся птицы. Я так давно не слышал птиц… Захотелось выйти и посмотреть на небо. Я откинул одеяло, натянул штаны и, пошатываясь, встал. На плечи навалилась тяжесть, колени норовили подкоситься. ?Единичка?, конечно. Ничего, мышцы можно натренировать. И вообще все будет хорошо. Под камином лежала горка поленьев. Я посмотрел в топку. Угли почти дотлели. Я положил на них три полена, дождался, пока они разгорятся, и подошел к двери. Заперта или нет? Витражная дверь оказалась просто прикрыта. Я вышел на крыльцо и сел на нижнюю ступеньку — ноги не держали. Трава в росе. Запах цветов. Оранжевое, белое, розовое, бирюзовое небо. Полная луна в зените. А слева разгорается заря. И птицы расшумелись совсем рядом. Полная луна… Странно. Я видел фотографии Луны, сделанные с Земли. Выдранный взрывом портала кусок заметен даже невооруженным глазом. И вот — целая, круглая, бледная Луна. Еще один факт в копилку странностей. Было зябко, и я застегнул пижаму на все пуговицы. Но зябко — не холодно. Утренняя прохлада обещала жаркий день. Кажется, это называется ?лето?. Интересно, а осень — это как? И весна? На Каллисто была вечная зима, на Марсе — вечное лето. Я никогда не видел, как сменяются времена года. Теперь увижу. Я сидел и смотрел в светлеющее небо, пока не выкатилось солнце. Теплые розовые лучи окрасили листву, траву, стену дома, меня. Пижама оказалась фиолетовой с черным кантом. Красивый цвет. Я нежился в утреннем свете, пока не скрипнуло крыльцо. Тогда я повернул голову. Позади меня стоял Росс с чашкой в руке и зевал, прикрывая рот кулаком. На нем была футболка с обрезанными рукавами и все те же джинсовые шорты.— Привет! — сказал он и сел на верхнюю ступеньку. — Держи кофе.Я взял чашку.— Спасибо. Доброе утро. Кофе был сладким и с молоком. Крепкий, не слишком горячий, не слишком холодный, с корицей и намеком на гвоздику — все, как я люблю. Не каждый бариста умеет приготовить такой кофе. Я сам не умею. Негде было научиться. Настоящие кофейные зерна слишком дорого стоят. Но это же Земля. И это не ?моя? Земля, где развалины, метеоритные дожди, хакеры и выжившие люди в подземных убежищах. Это совершенно другая Земля. С целой, нетронутой Луной, птицами и всем остальным. Интересно, какая она?Я допил кофе и принялся рассматривать чашку. Тяжелая, с толстыми стенками. Внутри зеленая, снаружи белая с вдавленным зеленым рисунком. Котенок и подпись — ?Cat?. Забавно. Я оглянулся на Росса. Он сонно потирал глаза. — Ты так рано проснулся… — пробормотал он. — Знаешь, который час?Я покачал головой.— Пять утра. На Каллисто я обычно не просыпался раньше одиннадцати. — Зачем ты так рано встал? — спросил я.— Проверить, как ты. И еще сегодня моя очередь готовить завтрак. Что ты хочешь на завтрак?— Понятия не имею, — признался я.— Наари говорит, ты долго не ел и тебе пока нужно что-то легкое. Мюсли, каша, — сообщил Росс. — Тебе нравятся мюсли?— Что это такое?— Зерновые хлопья с орехами, изюмом и всякими вкусными кусочками, — объяснил Росс. — Их надо залить молоком, подождать, пока разбухнут, и можно будет есть. — А ты их любишь?— Я мясо люблю, — сказал Росс. — Оленину или кабанятину. Лось тоже вкусный. А ты что любишь?Я рассмеялся, глядя на него.— Росс, у меня всю жизнь был выбор между клонированной курятиной, клонированной свининой, соевым мясом и суррогатом из продуктов переработки нефти. Я понятия не имею, о чем ты говоришь.На лице Росса отразился неподдельный ужас.— Так нельзя, — заявил он и почесал колено. — Правда нельзя. Я совсем не понимаю, как в твоем мире люди живут. — Один мой знакомый говорил, что люди — такие твари, что где угодно выживают.— Это правильно, — без особого одобрения подтвердил Росс. — Хорошо мы сделали, что тебя оттуда забрали.— Зачем? — вопрос вырвался прежде, чем я сообразил, что задавать его не стоит. — Как зачем? — Росс удивился. — Тебе же там было плохо!— Там не только мне плохо. Там вообще людям не слишком хорошо. — Люди — это… — он нахмурился, подбирая слово. — Это неважно. Ты — важен. Ты слишком красивый, чтобы там оставаться. Тут тебе будет лучше. Мы поможем. — Спасибо, конечно… — вздохнул я. — А что я за это буду должен?— Я тебя нарисую! — с воодушевлением пообещал Росс.— Хочешь сказать, ты просто решил, что из меня получится хороший натурщик? Серьезно?— Я тебя рисовал, пока ты спал, — уклончиво ответил Росс и забрал у меня чашку. — Покажу потом. Здорово получилось. — Сколько же я спал? И кто перенес меня вниз?— Я перенес. Наари велела. Ей внизу удобнее тебя лечить. У нее хорошо получилось. — Да уж… — пробормотал я. — А спал ты долго. Три дня. Поэтому пойдем, я сделаю тебе завтрак. *** Я сидел за большим деревянным столом и ковырялся ложкой в миске с молочной кашей. Съел я совсем немного, но больше и не хотелось. Росс возился с готовкой: что-то размораживал, резал, чистил, смешивал... От вкусных запахов, плывших по кухне, у меня сжимался желудок. — Ешь, — сказал Росс, ставя на конфорку кофе.В большой дровяной плите пылали брикеты торфа. Несмотря на то, что в открытое окно задувал ветерок, было жарко. На загривке Росса выступил пот. А мне было хорошо. Я так намерзся на Каллисто, что, наверное, мне больше никогда в жизни не будет жарко. — Я сыт, — ответил я. — Сделаешь мне еще кофе?— Ага, — кивнул он. — С мускатным орехом, гвоздикой, корицей?— Без мускатного ореха, — попросил я. — Не представляю, каков он на вкус.— Как это? — удивился Росс и поставил передо мной баночку с небольшими серо-коричневыми орешками. — Он вот такой. Понюхай, вдруг тебе понравится?Мне понравился запах, но пить кофе с мускатным орехом я не рискнул. Когда Росс вручил мне чашку, я взял ее и ушел наверх — умываться и переодеваться. Правда, я не знал, есть ли мне во что переодеться. Не в платье же... Поднимаясь по лестнице, я пил кофе и пытался вспомнить, какая комната — моя. Кажется, крайняя правая, в конце коридора. Точно. Поставив пустую чашку на подоконник, я оглядел комнату. Рисунок на обоях — плющ на светлой кирпичной кладке, красиво. Интересно, в этом доме все комнаты так отделаны? Ну, в растительном стиле? В гостиной обои были разрисованы стволами бамбука, а потолок расписан листьями. Кухня сплошь деревянная. Коридор — в каких-то крупных резных листьях. Даже на занавесках были зеленые лиственные узоры. И на кроватном покрывале. Только меховой ковер на полу был ровного шоколадного цвета. Интересно, по местным меркам, это роскошь или норма? Я подозревал, что все же не норма. Кстати, не помешает поинтересоваться, за сколько меня выкупили у Митрича. Я выглянул в открытое окно. Двор, какие-то кусты, дальний обзор загораживают деревья. Небо — голубое в облаках. И птицы орут. Хорошо. Но во всем какой-то избыточный реализм, как в новейших голограммах. А может, просто избыток кислорода. Я не привык. Тюремная норма была — восемнадцать процентов, титанская — семнадцать, Каллисто — семнадцать с половиной, и с примесями метана и аммиака. А здесь сколько? Двадцать? Двадцать один? В ванную можно было войти прямо из комнаты, и я так и сделал. Снял пижаму, запихал в корзину для грязного белья, встал перед зеркалом. Да, я изрядно похудел. Вон как ребра вырисовываются. И колени торчат. И ключицы. Бедра волосатые, и лодыжки, и вокруг сосков волоски, и на лице недельная щетина. Вот и верь после этого в современные ?вечные? депиляторы. Впрочем, так даже лучше. Я удалил все волосы на теле не по своей воле. На полке над раковиной нашлась старомодная зубная щетка, тюбик пасты, старинная бритва, пена в баллончике и гель после бритья с незнакомым названием. Там же была пара расчесок, три резинки для волос — черная, синяя и красная, маникюрные ножницы и пилочка для ногтей. Отлично.Сначала я занялся изрядно отросшими ногтями. Давно я этого не делал. У меня красивые руки. И не только руки. Впрочем, счастья мне это никогда не приносило. Не во внешности счастье. Не знаю, правда, в чем. Мне удалось побриться, ни разу не порезавшись. Понадобилось три сменных лезвия, чтобы сбрить всю жесткую, черную в синеву щетину. Я выбрил подмышки — это вопрос гигиены, а не эстетики. Выкинул использованные лезвия и пару бумажных салфеток в мусорную корзинку. Какой же я бледный... Впрочем, я всегда был бледным. Хотя на Марсе много света, ультрафиолета там не хватает. Интересно, а здесь — хватит? Теоретически, от ультрафиолета кожа темнеет. Мой дед был смуглым — он родился на Земле и земной загар так и не сошел с его кожи. А вот мама была белокожая. Волосы я унаследовал от деда, а вот глаза — от неизвестного отца. Эх, мама-мама...Пена для бритья пахла ментолом, гель для душа — зеленым чаем. Приятный запах. Нежный и свежий. Ничего общего с коммерческими ?мужскими? ароматами. Хвойно-анисовый шампунь меня озадачил. Вроде бы Росс мыл мне волосы чем-то другим. Впрочем, неважно. Важно, что я могу стоять под душем, сколько захочется, и не думать о лимите воды. Правда, долго стоять тяжело. Ноги подкашиваются. Но это пройдет. Надо только больше двигаться. После душа я расчесал мокрые волосы — кажется, они стали еще длиннее? — натянул на себя чистый белый халат и вернулся в комнату. Упал на кровать и долго смотрел в белый потолок. Интересно, почему белый?..Кажется, я задремал. Ненадолго. Снилось мне что-то неопределенно-приятное. Проснулся я от криков под окном. Встал, выглянул. Внизу, на лужайке, дрались четверо. Я узнал Росса и Йодзу. Росс нападал на высокого парня с длинной золотой косой с чем-то вроде палки. Йодзу врукопашную сходился с мальчиком-подростком. Волосы у подростка были всклокоченные и выкрашенные во все цвета радуги разом. Прервав драку — тут до меня дошло, что это тренировка, спарринг — подросток улыбнулся мне и помахал рукой. Он был похож на Йодзу — третий брат? А кто тогда блондин? Некоторое время я смотрел на спарринг. Красивое зрелище. Но ни с одним из этих ребят я бы не решился сойтись один на один, даже с пистолетом. Слишком уж они функциональны. Так двигаются люди, тренирующиеся каждый день много лет подряд. Не мой уровень, не мой класс. И вообще, я саксофонист. Музыкант. Потому что вояка из меня посредственный. Нет, это было важно, это было необходимо, это был опыт, без которого я бы не обошелся, но, похоже, заплатил за этот опыт я слишком дорого. Я спрыгнул с подоконника и обошел комнату. На полке нашел собственные, привезенные с Каллисто книги. И стопку фотографий, которые висели у меня на стене. Мама, дед, колледж, Титан, ?Синий Ворон?... Вот и Вишез. Ненавижу его. А ведь любил когда-то...Поверх полки лежал кейс с саксофоном. Я проверил — саксофон был там, в полном порядке. Хотя как он мог быть в порядке после того, как я стукнул кейсом в стену? Но был же. Я не стал его доставать. Играть пока не хотелось. Могу я хоть некоторое время делать то, что мне хочется, а не то, что приходится или необходимо?!Когда я распахнул зеркальные дверцы шкафа, в нем зажглась подсветка. Некоторое время я бессмысленно смотрел внутрь, не понимая, что вижу. Шкаф был полон. Справа полки с бельем, слева — с пуловерами и джинсами, прямо передо мной — штанга, сплошь увешанная плечиками, внизу — обувь. Целая радуга. Неполная, впрочем. Вместо желтого — кофейный и бежевый, зеленого нет совсем. Зато все оттенки синего, от индиго и густо-фиолетового до светло-голубого; черный и белый; красный — от темно-кровавого до кораллового. С ума сойти. Это что, все мое? Я нашел свои старые рубашки и единственный коричневый костюм. Пальто тоже висело здесь. Никаких галстуков, зато отличный выбор поясных ремней — сплошь кожаных. Посмотрел ярлычки на рубашках — шелк, лен, хлопок. Никакой синтетики. И можно поспорить, что все окажется мне впору. Кто-то всерьез озаботился моим внешним видом. Так же серьезно, как сделал бы это я сам, будь у меня такая возможность. Кого благодарить?Однако, как одеться? Когда на выбор три рубашки и двое штанов, все просто. А сейчас? Я посчитал рубашки — двадцать восемь. Четыре костюма: белый, серый, синий и коричневый. Шесть пар брюк. Восемь пар джинсов — черные, белые, синие, голубые, коричневые. Рубашки-поло. Просто футболки без принтов и отделки. Две дюжины трусов в магазинных упаковках и не меньше трех дюжин носков. Белые, черные, коричневые туфли, бежевые и белые сандалии, три пары ботинок — мои старые, какие-то навороченные спортивные серые на шнурках, коричневые на молнии. Четыре пары кроссовок — белые, черные, синие и серо-серебристые замшевые. Я попытался пересчитать все это изобилие на вулонги. Даже по самым приблизительным прикидкам, получалось две, если не три мои годовые зарплаты в ?Синем вороне?. Кажется, мне долго придется рассчитываться по этим долгам. Если, конечно, не случится чуда. Я, в общем, не верил в чудеса, хотя уже то, что я выжил, можно считать чудом. Я сел в кресло и попытался подумать. То, что Росс и Йодзу выкупили меня у Митрича, чудом можно не считать. Я слышал о таких вещах. Редко, крайне редко, но они случались. Но вот поездка с Каллисто на Землю на автомобиле — это уже перебор. Сойдет за чудо, пожалуй. Заботливость Росса — тоже. Такого со мной прежде не случалось. Интересно, он действительно рисовал меня, пока я спал? То, как изменилось мое тело — тоже чудо. Я не представляю, как такие изменения возможны. И не помню ровным счетом ничего. Трое суток просто пропали из жизни. Если это действительно были трое суток — тут я могу опираться только на слова Росса. Слишком много странного и непонятного. Невероятного. Сверхъестественного. И я совершенно не представляю, как себя вести с этими людьми, в этом доме. Зачем я им нужен? Чего от меня ждут? Я отнес халат в ванную. Выбрал белую рубашку-поло и белые джинсы, белые трусы. Решил не обуваться — по дому можно ходить босиком. Оделся, еще раз расчесал волосы, собрал их в хвост и решил-таки спуститься вниз. Конечно, я мог бы сколько угодно сидеть в этой комнате, но я не видел смысла прятаться. Что бы ни случилось, что бы от меня не ждали, лучше встретить это лицом к лицу.