Глава LX. Взятие Арраса (1/2)

Глава LX. Взятие Арраса(июнь– сентябрь 1640)– Скажите, Шарпантье, это вы берете пример с его величества, или его величество – с вас? – протянул Сюбле де Нуайе. – Одна ночь – один ребенок, завидная продуктивность!– Я вам вот что скажу, – Шарпантье едва держался на ногах, – если женщина хочет – она это получит.

– Оседлала и не выпустила? Мадам Антуанетта – прекрасная наездница, – мэтр Шико стукнул секретаря по плечу, отчего тот опять свалился в кресло, подняться из недр которого заняло у него столько труда.– Поздравляю с сыном! – мурлыкнул Рошфор, воздевая бокал. – Как назовете: Арман-Жан или Жан-Арман?– Арман-Жан, – потупился Дени и схватился за воротник. – Монсеньер оказал нам честь крестить обоих наших детей.– Дети – это прекрасно! – воскликнул Леон Шавиньи. – Я тоже назову дочь Марией, а сына Арманом.– А я больше никого никак не назову, – заплетающимся языком заявил Шарпантье. – Хватит. Не стоит таких жертв – мы с Антуанеттой заключили пакт о нена-падении: она не трогает меня, я не возражаю против любых форм ее удовлет-ворет-ворения!– Это каких же форм? – осклабился Буаробер. – Любовника заведет?– А хоть бы и заведет? Почему она должна мучиться? Женщина – такой же человек, как я, вы или даже Монсеньер!– Так-то оно так, но если м-м-м… внебрачная связь завяжет плод? – заинтересовался Рошфор. – Если будет ребенок?– Ой, да что мне, жалко что ли? – Шарпантье улегся щекой на столешницу. – Прокормим.

– Дени, вы святой! – Шавиньи порывисто сжал его руку. – Своего второго сына я обязательно назову в вашу честь*.Из глаз секретаря на полировку полились слезы:– Я так польщен… Я теперь даже хочу, чтобы у Антуанетты и правда был еще один сын, чтобы я мог назвать его Леоном – как вас. Ваше имя мне очень нравится, и сами вымне тоже очень нравитесь – вы так похожи на его высокопреосвящен… – не договорив, секретарь вдруг стремительно поднялся и повис на Шавиньи, наградив тогопылким поцелуем в губы.– Не целуйтесь, а то меня тошнит, – опустив глаза в ковер, в кабинет ворвалась герцогиня д’Эгийон. – Шарпантье, вы подготовили данные по нашей канадской миссии?Отпрянув от Шавиньи, секретарь подал Мари-Мадлен толстую папку со Святым Лаврентием на обложке, пробормотав:– У меня сложилось мнение, что наша миссия больше не наша – некому ее заселять.– Вы, кажется, убедились на практике, что плодиться и размножаться без женщины не получится? Если французские капитаны всеми силами открещиваются от женщин на корабле – мы наймем английские суда. ?Мэйфлауэр? ничем не хуже Ноева ковчега – по темпам прироста народонаселения британские колонии далеко обогнали наши. Наши пусть везут сначала монахинь – в лазарет Августинцев в Квебеке, потом привыкнут.– Вы, как всегда, правы, ваша милость, – Шарпантье от ужаса протрезвел.– Дети – это прекрасно! – заметил Монсеньер, появляясь в дверях. – Кстати, вы согласны, что имя определяет дальнейшую судьбу?– Тогда у всех Людовиков и Франсуа должна быть одинаковая судьба, – пожала плечами герцогиня. – Разве это так?

– То все были Анри да Франсуа, потом косяком пошли Людовики, потом Арманы… – заметил Рошфор. – теперь прибавится Филиппов. Вот я, например, в детстве предпочел бы зваться Анри – потому что ?Шарль-Сезар? мне выговорить не удавалось.– Ну почему же, очень красивое имя, – Шарпантье опять развезло. – Шар… Шар… ль… Сезар. Сезарль! Не обижайтесь, дорогой, прошу вас, ваше имя очень красивое и очень мне нравится…– И сам я вам тоже очень нравлюсь? – вкрадчиво мурлыкнул Рошфор, склоняясь к бедняге Дени.– Да, а как вы догада… догадались? – захлопал ресницами Шарпантье, повернулся к графу лицом и уставился на его губы. – Вы тоже очень красивый…Он нахмурился, потом просиял и приник к губам Рошфора, нависшего над ним, как демон-искуситель. Граф отнесся к этому благосклонно, Дени залился краской, через несколько мгновений прервал поцелуй и откинулся на спинку кресла, закрыв лицо руками.– Молодому отцу больше не наливать, – Сюбле де Нуайе потянулся за новой бутылкой.– А вы, – возмущенно отреагировал секретарь, – Вы – некрасивый! И имя у вас некрасивое – Сюбле! Что это вообще значит?– Откуда ж мне знать? – пожал плечами тот. – Меня так назвала моя матушка. Чем руководствуются женщины, выбирая имена детям?– Во всяком случае, ни одна мать не назовет сына Гастоном, рассчитывая ему на корону, – заметила герцогиня, подкладывая Монсеньеру на подпись несколько бумаг из канадской папки. – Король Гастон Первый – немыслимо!– То есть можно было не волноваться? – кашлянул Монсеньер, размашисто выводя подпись.– А разве нет? – удивился я. – Теперь-то уж все позади – дофин и его брат налицо, основной и запасной. Идеально.

Филипп родился вовремя, не заставив никого тревожиться из-за сроков, роды прошли легко, кормилицам не приходилось жаловаться ни на аппетит младенца, ни на ненормально раннюю зубастость – Монсеньер долго говорил о зубах, привесе и развитии детей, вызвав в качестве эксперта свою молочную сестру Марию. Он даже провел ее на заседание парламента, где Дофин Людовик Богоданный в первый раз предстал в публичной роли.

Председатель парламента поцеловал ручку дофина, одетого в голубое платьице, что златокудрый малыш воспринял спокойно и серьезно, а потом улыбнулся поднявшемуся с колен председателю – да так, что среди парламентариев прошелестел вздох умиления – не хуже, чем среди каких-нибудь старых нянюшек.– Отличный ребенок, ваше высокопреосвященство! – заверила Мария. – Насколько я могу судить, весьма крепкого здоровья и удивительно смышленый.

Дофин Людовик Богоданный пока больше напоминал Анну Австрийскую – голубыми глазами, светлыми кудряшками и румянцем – но ничего похожего на габсбургскую нижнюю губу не было и в помине, а Филипп Анжуйский был с первого вздоха вылитый Людовик Тринадцатый.– Что это Монсеньер заинтересовался ребятишками? – спросила у меня Мария. – Никак своих захотел? Так ведь молодой граф Леон – кошка из его лукошка, к гадалке не ходи.– Вообще-то Монсеньер ничего такого не помнит, – осторожно заметил я.

– Не помнит – так небось в горячке дело было. Уж тебе ли не знать, что он творит во время припадков, – пожала плечами сестра. – Голову-то как закинет – вылитый мсье Арман.Моя сестра Мария вместе с Коринной стали частыми гостьями Мари-Мадлен – именно Коринна утешала ее после рокового известия о гибели Ла Валетта. С кондоттой герцогиня своим горем не делилась, а дядюшка, явившись с разговором, получил пощечину, более похожую на оплеуху, и с тем оставил попытки утешения.Обстановка после смерти Луи стала настолько тягостной, что я даже с какой-то радостью услышал известие о решении его величества воевать за возвращение графства Артуа, потерянное сто пятьдесят лет назад, ключом к чему был Аррас – осажденный свежеиспеченным маршалом Ламейере, которому кардинал дал в подмогу еще Шольна и Шатильона – ?разуж от вас отпала нужда в Савойе? – так выразился его высокопреосвященство, после того как маршар Аркур, по прозвищу Перл, стремительно взял Турин, разгромив испанцев.

В лице Аркура Ла Валетту нашлась хорошая замена в качестве военачальника, но в сердце Мари-Мадлен занять его место не мог никто. Впрочем, Перл тоже был не по дамской части.Так что полгода назад мы отправились в Артуа – на время кампании, а вот Жюссак – надолго, если не навсегда.– Сколько можно ходить в свите? Я хочу жить своей жизнью! – бушевал Жюссак после бурного объяснения с Монсеньером. – Что мне – до седых волос жить перед его кроватью на коврике? У меня, в конце концов, может быть семья? Жена? Дети?– А вы женитесь на Рошфоре, – посоветовал Буаробер. – Будете вместе на коврике спать. А меня в дети возьмите!Я насторожился, как только Буаробер открыл рот, так что успел броситься в ноги Жюссаку, вместе с Рошфором и Нуайе удержав его от смертоубийства.

– Вы сделали правильный выбор, Франсуа, – с силой потирая седой ежик, проговорил мэтр Шико, исподлобья глядя на Жюссака, – но может быть, вы сделали ошибку.– Плевать, – процедил тот сквозь зубы. – Волков бояться – в лес не ходить.Так что под Аррасом Жюссак поступил под начало маршала Ламейере, а его должность начальника по особым поручениям отошла Рошфору.

– В первый раз я вижу, как французы окопались так же хорошо, как голландцы, – заметил кардинал, обозревая из кареты форты, редуты и окружающий все это великолепие ров в восемнадцать футов шириной, вдоль которого шла ровная дорога, позволяющая проехать карете его высокопреосвященства.– Я не понимаю, им так нравится лагерь, что они не хотят его покидать и идти на штурм? – возмущался Монсеньер через три месяца, когда воз и ныне был там.

– Кузен, голод говорит громче пушек, как вы блистательно доказали нам в Ла-Рошели, – слова его величества приятностию искупали то, что он на кардинала не смотрел – внимание Людовика полностью было отдано Сен-Мару. Вот и сейчас, одной рукой расправляя карту, другую король положил на локоть маркиза, ласково поглаживая лазурный шелк.

– Не правда ли, Анри? – поинтересовался его величество, заглядывая фавориту в глаза, как всегда завешанные спутанными светлыми кудрями.– Неправда! – выпалил Анри и выдернул руку из королевских пальцев. – Осада – удел трусов! Штурм – вот чего я хочу. Раз-раз – и в Аррас! – он рассмеялся нечаянной шутке, блеснув белыми зубами.– Ваше величество, кардинал-инфант выступил к Аррасу, мы будем его дожидаться? – заметил Монсеньер, свирепо глянув на трех маршалов, с интересом наблюдавших королевские маневры на бастионе Сен-Мар – будет о чем сплетничать, дожидаясь сигнала к атаке.– Следует ли нам дожидаться подхода кардинала-инфанта к линии наших укреплений – или же нам надлежит выступить ему навстречу и дать встречный бой? – вкрадчиво поинтересовался Ламейере, на что король не отреагировал, поглаживая Анри по колену, а кардинал, со стуком равняя пачку рапортов, заявил:– Когда его величество поручил вам троим командование, он счел вас способными. Выступите вы или нет, но если не возьмете Аррас – ответите головами.С этими словами Монсеньер покинул совещание и вслед за королем отбыл в ставку – в Амьен.

– Не забудьте, я приглашаю вас на ужин, – напомнил его величество, вскакивая в седло.– Лучше б я поехал в ставку маршала Аркура! – негодовал Монсеньер, подскакивая на кочках – дорога в Амьен была совсем не та, что вокруг лагеря. – Он разбил треклятого Леганеса, несмотря на троекратное преимущество испанцев!Или поехал бы к адмиралу Брезе – я дал ему двадцать четыре военных корабляи десять брандеров – уверен, он наилучшим образом ими распорядится!– Испанский флот называют Девственным, – заметил Шарпантье. – Пора его дефлорировать.– Какгрубо, – усмехнулся Монсеньер.– Мы на войне, – улыбка секретаря стала еще шире.– Мы приглашены на ужин к его величеству – я лучше лично пойду на штурм, чем выслушивать ссоры любовников, – нахмурился кардинал. – Ну чего, чего им не хватает?– Сен-Мару не хватает Марион Делорм, а королю – Сен-Мара, – пожал я плечами. – Тяжело идти против собственной природы.– В его возрасте еще рано это замечать. И вообще – ради блага государства можно и помучиться немного, – отрезал Монсеньер. – Другие бы за счастье почли!– Других его величество не хочет, – парировал Шарпантье. – Он просто одержим Сен-Маром.– Не пора ли вызвать экзорциста? – кардинал взялся за бородку. – Как нам не хватает отца Жозефа…Отца Жозефа действительно не хватало, кардинал и король постоянно вспоминали о нем, обсуждая очередную задачу государственного размера, я же, каюсь, думал о капуцине, оказываясь с Арманом в постели – по привычке ожидаяукоризненного кашля, приправленногосуровым взглядом исподлобья в самый жаркий момент.Вот и после ужина, как бы Арман ни ругался сейчас – обязательно потянет в кровать, насмотревшись на распаленного Людовика. Значит, до ужина надо исхитриться помыться или хотя бы обтереться.– О чем вы думаете, Анри? – спросил его величество, когда все важные темы, как-то марш-бросок кардинала-инфанта, количество провианта в городе и в лагере, ход беременности ее величества, вся степень низости Урбана Восьмого, отказавшегося служить мессу по Ла Валетту и зажавшего красную шапку для Мазарини, любовники маршала Аркура, погода и виды на урожай в Артуа – были исчерпаны, а юный маркиз не проронил ни слова.– Ни о чем, сир, – встрепенулся маркиз, торопливо осушая бокал.

– Не думаете ни о чем? Значит, думаете о ком-то? – ну все, запели карильоны, вечер перестает быть томным.– Ни о ком я не думаю! – вспыхнул маркиз, с тоской обводя взглядом обеденный зал.– Я знаю, о ком вы думаете – о Марион Делорм! – с грохотом роняя вилку, воскликнул король. – Эта потаскуха всегда будет между нами третьей, Анри?– Ваше величество, – начал Монсеньер, – эта особа не может быть причиной вашего неудовольствия в силу своей незначительности…– Ну вам-то лучше знать, кузен! – сработало, король прекратил сверлить взглядом Сен-Мара и возмущенно продолжил. – Я наслышан об истории со ста пистолями! – его глаза скользнули по мне, как мне показалось, со злорадством.– Визит этой Делорм был весьма кратким, сир, – вступил Шарпантье. – Совершенно равнозначным ее незначительности.– В самом деле? – Людовик промокнул губы салфеткой. – А мы наслышаны о туалете господина кардинала, пошитом специально к визиту куртизанки! Правда, что туфли были украшены кружевами?– Кружевами? – Анри вскинул голову, впервые заинтересовавшись беседой.– О сир, молва, как всегда, преувеличивает – на туфлях были банты, – с деланным смущением признался Монсеньер.– Банты? А какого цвета? – спросил Анри.– Желтые, – подробное описание костюма Монсеньера заняло у Шарпантье немало времени, и я уже было вздохнул с облегчением, как корользаявил:– Вы должны пообещать мне, Анри, что всегда будете мне верны!

– Конечно, сир! – выпалил маркиз, ерзая на стуле. – Клянусь!– Нет, слов мало, они улетают, а написанное остается! Пишите мне расписку – Шарпантье, снабдите, у вас всегда с собой перо и бумага.– Зачем расписка? Мы не в ломбарде, – заупрямился Сен-Мар.

Ну все. С грохотом отшвырнув стул, его величество воздвигся во весь рост над столом.– Я отдал вам свое сердце, и я вам обещаю, что вам никогда не придется ни с кем его делить! – воскликнул король, повернувшись с Сен-Мару. По лицу того было видно, что он скорее напуган, чем обрадован.– Какая честь для вас, Анри, – пихая его ногой, процедил Монсеньер.– Какая честь для меня, сир, – послушно повторил тот, с несчастным видом кося в лицо королю. – Я счастлив.Повинуясь оскалу Монсеньера, онприпал к руке Людовика.Того словно подбросило – он схватил Сен-Мара за затылок и впился в губы, стискиваятонкий стан маркиза.

Сюбле де Нуайе облизнул губы, откидываясь на спинку стула, Шарпантье покраснел, Монсеньер бесстрастно любовался в окно слиянием Креншона и Скарпы, чьи воды в закатном солнце приобрели кровавый оттенок, я пытался понять, скоро ли Людовик придет в окончательное исступление и отпустит сотрапезников ради утоления другого голода.– Вы лишаете меня Царствия Небесного! – оттолкнув маркиза, король закрыл глаза и зашевелил губами в безмолвной молитве.Сен-Мар – покрасневший, растрепанный, с блестящими глазами, со встопорщенными штанами, сначала потянулся было к Людовику, но остановился, гневно смерил его взглядом и тяжело выдохнул:– Пять минут любви – пять недель молитвы!