Глава LVI. Радости плоти (1/2)

Глава LVI.Радости плоти– Ну и чего мы добились? – уныло вопрошал Монсеньер, –Прошло почти полгода, а Людовик Сен-Мара даже не заметил.

– Дядюшка, король не может знать всех своих мушкетеров, – урезонивала его Комбалетта.

– Я сделал его ротным командиром!– Одним из многих, – пожала плечами племянница. – Вот если бы дать ему какую-нибудь должность при дворе…– Для того чтобы получить должность, он должен чем-то отличиться! А что мы знаем об этом юноше? Никаких подвигов за ним не значится.– Но вы же сами запретили дуэли…– А других занятий нет? Кроме дуэлей у молодого человека из хорошей семьи на хорошей службе нет способов себя проявить?– Дядюшка, ну не посещать же ему салон мадам Рамбуйе! Его конь – и тот больше смыслит в изящной словесности.– Ну чем-то же занимается в свободное от службы время?– В полку его любят, так что он с приятелями немножко кутит, немножко играет и очень, очень хорошо принят у Марион Делорм.– Действительно, что еще молодому человеку надобно для счастья? Долгов у него много?– Немного. Большую часть жалованья и денег, что присылает ему мать, он тратит на свой гардероб.– А Марион Делорм? Она весьма недешево обходится своим поклонникам!– Сен-Мар, дядюшка, – из тех счастливчиков, кому не приходится платить за любовь.

– Совершенно беспросветная ситуация, племянница. Ума не приложу, что же нам делать. У меня Галлас опять пошел в наступление, крестьяне в Оверни бунтуют, надо снова повышать налоги – а для кого я распинаюсь? Для Гастона Орлеанского? И его возможного будущего сына? Для дома Конде? Кому все это достанется? – Монсеньер свесил голову и взялся за виски. – Ничего нельзя поручить другим. Не сделаешь сам – не сделает никто…– Что вы имеете в виду? – заинтересовалась Мари-Мадлен. Шарпантье прекратил писать, и даже Россиньоль блеснул очками, оторвавшись от испанской шифровки.– Завербовать Марион Делорм, разумеется! – Монсеньер обвел кондотту удивленным взглядом. – А вы о чем подумали?– Марион Делорм? Эту потаскушку с площади Руаяль? – как ни странно, наиболее гневный отклик приглашение знаменитой куртизанки в Рюэль вызвало у мажордома. – Ноги ее не будет в доме!– Собственно говоря, Монсеньер пригласил ее прогуляться по парку и полюбоваться фонтанами… – мне хотелось хоть чем-то утешить Огюстена. – Про дом речи не было.– Да, но приказано пригласить музыкантов и сопровождать променад приятной музыкой духовых и струнных! – продолжал кипеть Огюстен. – И подать фрукты и вино! Она же куртизанка!– Значит, подайте шампанское, – пожал я плечами.Про Марион Делорм ходили разные слухи – в числе ее обожателей называли Бэкингема, принца Конде и поэта Дебарро – а уж кто способен выдержать поэтов, того ничем не напугать. Молодая красавица благородного происхождения, в юности оставшаяся без родителей, но с большим состоянием, выбрала себе поприще куртизанки – и не только не погибла на этом трудном пути, но год от года становилась все знаменитей – и теперь удостоилась приглашения в резиденцию кардинала – удивительная, должно быть, женщина!Стоит ли говорить, что все ждали ее с большим нетерпением.– Для соблюдения приличий она будет в маске и одета пастушкой, – предупредил Монсеньер, но чего я совершенно не ожидал – так это его участия в маскараде.

– Ну как? – Монсеньер повернулся боком, пытаясь рассмотреть в зеркале, как лежит плащ, спущенный по моде с одного плеча.

Серый плисовый камзол, весь покрытый кренделями из золотого позумента, раззолоченная перевязь, серые зауженные кюлоты, желтый плисовый плащ с такими же кренделями, серые туфли на высоких каблуках с желтыми бантами и в довершение всего – желтые чулки!Я так и сел.– Что, хорош? – мечтательно воздев брови, Арман увенчал себя серой шляпой с желтым облаком страусовых перьев, поправил шпагу и отправился на Ситроньер – где уже свистели флейты и стонали скрипки.Опомнившись, я кинулся за ним, но он дал знак оставить его, и я присоединился к колоннаде – Жюссаку, Рошфору, Шарпантье и Мари-Мадлен – остолбеневших от преображения кардинала.– Вы видите, какие на нем чулочки? – осеняя себя крестным знамением, прошептал Рошфор.– А чепчик? – отмер Жюссак.– А плащ? Кажется, это текстильное изделие служило ковриком Пюизетте – ну а что, так теплее, – Мари-Мадлен залпом осушила бокал шампанского, остановив Безансона, чье узкое лицо, как стрелка компаса, обратилось в начало аллеи, знаменуя появление женской фигурки в голубом платье.– Я тут не причем, – сообщил я. – Дени, это вы помогли Монсеньеру выбрать боевой наряд?– Да, – секретарь втянул голову в плечи. – Ярко же, красиво?– Позумента как-то мало, – высказался Жюссак, сморщившись от пузырьков в шампанском. – Надо было еще на шляпу налепить.

У Марион Делорм в теле было словно вдвое больше суставов, чем у всех, – такая она была гибкая, подвижная,– мелкие движения и вращения, начинаясь от чутких бровей, пронизывали всю ее невысокую складную фигурку, игриво покачивавшуюся при ходьбе, словно в танце.

Ее простенькое синее платье – наряд пастушки, с открытыми плечами, закутанными в газовую косынку – казалось облачением Цирцеи, и львы уже готовились прыгнуть. Негодующе оглядев наши лица, Мари-Мадлен удалилась.Вы знаете, как сверкают лицо, шея, плечи, руки женщины, облаченной в бриллианты – казалось, что Марион сверкает так же – безо всяких бриллиантов, так отражала солнечные лучи ее ослепительно белая кожа.Арман, складываясь почти пополам, улыбаясь, говорил ей что-то на ухо, отчего она заливисто смеялась, жмуря синие глазки и игриво трепеща темными ресницами.Остановившись от нас чуть дальше расстояния, предписанного этикетом для приветственного поклона, Арман подал Марион тарелочку с нарезанной грушей:– Итак, могу ли я считать, что мы с вами договорились?– О да, ваше высокопреосвященство! – приседая в глубоком реверансе, она изящно положила в рот ломтик и округлила глаза:– Информация – это все, чего вы от меня желаете? Сто пистолей, ваше высокопреосвященство – и я никому не расскажу о прелюбодеянии, как будто его не было.Вкладывая в ее руку кошелек, кардинал ласково улыбнулся:– В моем возрасте, дитя мое, такую сумму платят за то, чтобы ты всем рассказала о прелюбодеянии, как будто оно было.– Откровенно говоря, я понимаю Сен-Мара, – заявила Мари-Мадлен после завершения визита куртизанки. – Да и кто бы не понял? Или эта резвушка – или мрачный тоскливый король?– Кроме развлечений, в жизни верноподданного должен присутствовать долг, – хмыкнул Монсеньер, терзая завязки плаща. – Да помогите же мне избавиться от этого балдахина!Я кинулся на подмогу и освободил его от плаща, шляпы, камзолаи перевязи, сокрыв оставшееся великолепие под теплым халатом из синего бархата с собольим воротником.– Что прикажете делать с этим? – носком сапога я указал на груду позумента. – Припасти для следующего визита в Лувр?– Отдай все прачке Марселине – пусть ее благоверный охотится в этом на слонов… – махнул рукой кардинал.– Я пока не вижу методов повлиять на Сен-Мара и внушить ему мысль стать фаворитом его величества, – признался Монсеньер.– Метод найдется для каждого, – подбодрила его племянница. – Что мы знаем о Сен-Маре?– Сен-Мар – второй сын маршала Эффиа, моего старого друга. После смерти отца, в десять лет стал маркизом Сен-Маром, верховным судьей и генерал-лейтенантом Турени, – перечислил кардинал титулы юного Анри.– Итак, Сен-Мар – мужчина, – Комбалетта запорхала перышком над бумагой.– Юный. Знатный. Богатый, – проговорил мэтр Шико.– Связи – выше некуда, – громыхнул шпорами Жюссак.– Любит женщин, – поднял брови Рошфор.– Равнодушен к мужчинам, – застенчиво дополнил Шарпантье.Взгляды кондотты обратились на меня. Как жаль, что нет Ла Валетта и Мазарини.– Честолюбив, – осторожно заметил я.В наступившей тишине слышен был лишь шорох пера, с которым Мари-Мадлен обвела последний пункт в списке.– Люсьен, это гениально! – спокойно сказала она. – Нам нужно воздействовать на его честолюбие. Если сам он считает, что ему и так хорошо живется – надо внушить ему мысль о том, что положение фаворита Людовика – пусть и не является сплошным удовольствием само по себе – поставит его выше всех в любой из иерархий.

– Я согласен, – заметил Жюссак. – Не зря Сен-Мар так гордится первенством в фехтовании и верховой езде.– На этом можно сыграть, – подтвердил Рошфор.– Ну так действуйте! – поднялся кардинал из кресла. – Время дорого. Анне Австрийской два месяца как стукнуло тридцать шесть.Начало декабря было таким же теплым.– Придай себе парадный вид, – приказал Арман. – Мы едем в Лувр.– Прямо сейчас? – я оторвался от вычесывания Пюизетты. Газетта, Сумиз и Серполетта чинно ждали очереди.– Дождемся Анри, – Монсеньер взял на руки Сумиз и принялся целовать полупрозрачное розовое ушко. – У него вечером дежурство во дворце.До чего я не любил покидать Рюэль даже на время! В этом году зима никак не могла дождаться своей очереди в смене времен года – осень боролась за господство с летом!Солнце припекало, розы и астры заполняли сад, а сирень наладилась цвести второй раз. И этот рай предстояло покинуть ради стылых галерей Лувра.Облачившись в парадный костюм из флорентийского дамаста с серебряными розами, надев рубиновый крест, я раздумывал, нужен ли плащ – очень уж тепло на дворе, и решил не брать.Правильно сделал – с Анри ручьями тек пот. Он прискакал из Парижа, а форменный голубой плащ снять не мог – уже началось время его дежурства.И все равно он был хорош – статный, ловкий, в бежево-золотистом костюме из лионской тафты, украшенном вышивкой того же цвета, и палевые перья на шляпе чередовались с бежевыми – ни одного белого – все вместе получилось очень нежно. Зачем этому наезднику и рубаке такое чувство цвета?– Прошу вас, Анри, – кардинал пригласил его в карету. – Пусть ваш конь немного отдохнет.Недовольно зыркнув на меня, Анри загрузился в карету, заняв сиденье наискосок у окна – напротив кардинала.Сопровождаемые шестью гвардейцами, мы покатили в Лувр.– На вас не дует? – поинтересовался кардинал, на что маркиз лишь удивленно улыбнулся. – А я вот боюсь сквозняков.Тут Арман сделал удивительную вещь – продолжая глядеть на Анри, он протянул руку, стиснул мое колено, а затем требовательно раскрыл ладонь. Я, как ни в чем не бывало, вложил в ладонь носовой платок.– Каждется, я опять простудился, – высморкавшись, сообщил кардинал.

– Желаю вам скорейшего выздоровления, – пробормотал Анри, во все глаза глядя на меня. Спохватившись, он уставился в окно, повернувшись греческим профилем, надутая верхняя губа лоснилась, являя потемневшие от пота усики.– Увы, состояние моего здоровья не позволяет мне лично принимать участие в военных действиях, – посетовал кардинал. – А вот его величество рвется в бой. После зимней передышки кампания разгорится с новой силой, и король выступит во главе армии.

– Я хочу на войну! – выпалил Анри. – Надоело носить шпагу для красоты. От кого охранять короля во дворце – от придворных шаркунов?Губы его презрительно скривились.