Часть пятая. Последний заговор. Глава L. Браки и рождения (1/2)
Глава L. Браки и рождения(ноябрь 1632 – май 1633 – январь 1634)– Густав Адольф убит! – новость столь же невероятная, сколь значительная, была принесена, как обычно, отцом Жозефом.– Но у меня сведения, что битву при Лютцене выиграли шведы! – воскликнул Монсеньер.– Шведы выиграли битву, – сжал руки капуцин, – преследуя имперцев, горстка кирасир, ведомые самим Густавом Адольфом, слишком оторвались от своих, а потом заблудились в тумане. И выскочили прямо на отряд имперцев – король отказался бежать и вступил в бой. Его ранили из пистолета в руку, потом выстрелили в грудь и добили шпагами. Охрана полегла. Все, что удалось шведам – отбить тело.– Северный лев пал… – Мари-Мадлен взялась за щеки, вперив неподвижный взор в карту Европы. – Последний король-рыцарь…– С появлением огнестрельного оружия участие монарха в битвах – это неоправданный стратегический риск, – Ла Валетт явно не в себе, раз это произнес. Возмездие не заставило себя ждать.– Разумеется, паркетному политику в сутане лучше знать, как вести битвы! – глаза Комбалетты метали молнии, а руки метались в пространстве. Увернувшись от подушки, Луи поспешил за гневно удаляющейся Мари-Мадлен, громко рыдающей в уголок пухового платка.– И в кого она такая вспыльчивая? – пожал плечами Монсеньер. – Ла Валетт совершенно прав. Лев мертв, и что нам делать с Валленштейном?– Как обычно – разделяй и властвуй. Валленштейн не забыл предательства Фердинанда Второго, да и вообще, дорогой Арман, – прервавшись, отец Жозеф долго кашлял, чуть не пополам сгибая худую спину, – человек, который достиг всего в подлунном мире, часто начинает желать…– Желать чего? – вздернул бровь кардинал, с состраданием глядя на друга.– Короны. Его голове пошла бы корона – так считает Валленштейн. А если не считает – то мы ему поможем обзавестись такой мечтой. Например, корона Богемии вполне может оказаться ему впору.– А что, мне нравится. Отгрызет Богемию у Габсбургов – прекрасно, не отгрызет – так потратит силы, даст нам возможность как-то опомниться после смерти Густава Адольфа. Мой дорогой друг, опять вся Европа зависит от ваших дипломатических талантов.– А вы обеспечивайте поддержку Папы.
– Этим займется Мазарини. Если уж Урбану Восьмому угодно упереться в вопросе брака Гастона Орлеанского – пусть поддержит Валленштейна как претендента на богемскую корону. Уж ревностнее католика не сыщешь.
– Да уж, Гастон хоть что-то может сделать нормально, а не провалиться с треском между двух стульев?
Это ж надо было так жениться! Второй брак Гастона Орлеанского вот уже два года служил любимой темой для разговоров от Гавра до Марселя. Как наследник французского престола,перед бракосочетанием он должен был получить разрешение короля. Гастон не стал испрашивать позволения и женился тайно. Теперь брак признал Папа Римский и Габсбурги, но не признавал Людовик Тринадцатый, кардинал Ришелье и епископы Франции.
За сегодняшним ужином разговор о смерти Густава Адольфа опять вырулил к Орлеанцу.– Долго он за границей не протянет, – высказалась племянница. – Без денег, в опале, в этой малюсенькой Лотарингии – да он спит и видит, как бы ему вернуться во Францию.– Вы полагаете, король его простит? – осведомился Шарпантье. – Ведь он замешан в покушении на Монсеньера и мятеже в Лангедоке!– Король утолил жажду крови, казнив коннетабля Монморанси. Такая голова еще не летела с плахи! Губернатор Лангедока, крестник Генриха Четвертого, легендарный воин и полководец!– А купился на посулы Гастона как младенец, – заметил Рошфор.– Гастон имеет какой-то феноменальный талант увлекать людей на гибель, – заметил Монсеньер. – Ему бы следовало пойти по дипломатической части вместо того чтобы губить лучших людей страны.– Его-то король простил. Опять, – негодующе сжала кулачки племянница. – Я думаю, он ему простит все, что бы тот ни сделал.– Тогда его величество очень мудро делает, что беспощадно рубит головы его соучастникам, – пожал плечами отец Жозеф. – Жаль только, до кого-то все равно не доходит.–Его величество очень встревожен сложившимся положением дел, – поморщился Монсеньер.– Спина? – подскочил я. – Опять спину застудили?– Нет, – отстранил меня мсье Арман. – Я вспоминаю последний визит в Лувр.– Вот там вы и простудились! На тамошних жутких сквозняках! – я подступилк нему, держа в руках большой пуховый платок – брат-близнец того, что лежал на плечах у Мари-Мадлен. Арман опять поморщился, но без возражений воздел руки, и я замотал шаль ему вокруг пояса.
– Какая холодная осень, – поежилась племянница. – И какая тоскливая.Отсутствие каких-либо изменений в составе семьи монарха стало еще одной постоянной темой для разговоров.– Если бы Гастон женился как следует, с позволения короля, и у него был бы сын, а лучше два – то династия была бы вне опасности! – кипятился Монсеньер. – Это была бы малоприятная, но реальность, с которой пришлось бы считаться и можно было бы попытаться приспособиться.– А теперь вообще неизвестно, что будет с этим браком, – в сотый раз поддержал его секретарь. – Если Папа Римский согласится с Людовиком, то брак с Маргаритой Лотарингской будет признан недействительным. И дети, буде они все-таки появятся – будут объявлены бастардами.– Легче аннулировать брак, пока детей нет, –заметил Ла Валетт.– Гастон уполз с поля боя, взвалив всю ответственность за династию на бедного Людовика – как это в его духе! Он рожден, чтобы предавать, подставлять и обманывать ожидания!
– Ну уж сделать наследника – это не Ла-Рошель взять. Или Пиньероль, – в сотый раз сказал Рошфор. – Даже с Сузской битвой не сравнить.– Да как сказать, – хмыкнула племянница. – Я напомню, что Генрих Третий умер, не сумев оставить наследника. И его брат Карл Девятый.
– У испанского короля Филиппа Четвертого, между прочим, один-единственный ребенок, – Монсеньер подошел к карте и положил руку на Испанию, – Бальтазару Карлосу три года, он родился после четырех дочерей, умерших во младенчестве. Он крайне слаб здоровьем.
– Если с ним что-то случится… – начал Ла Валетт.– То один брат испанского короля только что умер, а второй – кар-ди-нал, – ехидно сказала племянница. – Крайне неосмотрительно было еще в детстве посвящать его Церкви.– Кто ж знал, что так выйдет, – развел руками Луи.– Вы хотите сказать, что сын Анны Австрийской может в будущем претендовать на испанский престол? – вытаращил глаза отец Жозеф. – Вы мыслите очень широко, очень!– Приходится. Лишь бы он был – этот сын.– Да-а-а…– Что, кроме короля некому? – подбоченился Рошфор. – Был бы мальчик.– Королеву Анну стерегут как я не знаю что. Король сам не свой от подозрений.– Королева Анна – жена короля, дочь короля и сестра короля. Даже бездетная. Очень ей нужен бастард.– Он нужен Франции, – отец Жозеф воздел руки в молитвенном жесте. – Арман, действуйте!– Рожу я его, что ли? – возмутился Монсеньер.– Рожайте, – капуцин был непреклонен. – Дофин сейчас важнее любой войны, Валленштейна и всех заговоров вместе взятых.Укладываясь спать, Монсеньер не мог успокоиться после пассажа отца Жозефа и ворчал:– Я уже ни на что не способен! Мальчик мой, как ты меня терпишь, старую развалину…– Да ужас просто, – я повязал ему шаль теперь поверх ночной рубашки. – Ушел бы к королю, так он, по слухам, завязал с плотскими утехами и с Сен-Симоном они теперь вместе читают требник.– В этой стране, хочу напомнить, – сверкнул глазами Арман, – слухи первым узнаю я. Его величество принял решение из высокоморальных, благочестивыхпобуждений. А я вынужден вести монашескую жизнь из-за состояния здоровья. Ни на что я не гожусь, ни сзади, ни спереди…– Вам нужно время, чтобы полностью восстановиться, – надев ему шерстяные носки, я мимолетно прикоснулся губами к его паху. – Все наладится.– Это подло с его стороны! – прижав руку к моему затылку, он замер. – Ни малейшего желания функционировать!– Мочиться получается – и прекрасно. Большое спасибо, – я с ужасом вспомнил бужирование. – Просто герой.– Павший.– Все наладится. Вот придет весна, поедем в Рюэль… – зевая, я накрыл нас пуховым одеялом, – все заработает.Если бы последствия злодейского покушения ограничились только исчезновением мужской силы, это была бы не беда. Но Монсеньеру так и не удалось полностью оправиться от потрясений тех ужасных дней – весь его организм получил столь значительный ущерб, что мсье Арман то и дело вынужден был укладываться в постель из-за очередной хвори. Он сильно исхудал, а набирал вес медленно – еда часто шла обратно, из-за плохой работы печени. Кишечник тоже сильно пострадал от яда – усваивалось все плохо, все чаще день Монсеньера начинался с клистира. Из-за худобы и недоеданиямалейший сквозняк мог вызвать у него колотье в груди и боль в пояснице.
И зараза в его крови так полностью и не вывелась, проявляясь новыми и новыми гнойниками. Особенно страдали кисти рук – за полтора года он еще и месяца не проходил без повязок, нарывы были очень болезненны, а вскрывать их без крайней нужды мэтр Шико категорически не рекомендовал. Так что Арман стоически терпел боль, словно раз навсегда включив ее в свое ежедневное расписание. Без подушки он предпочитал не садиться, да и подушки спасали не всегда – все чаще он работал лежа, ставя на кроватьнизкий стол, сделанный по его собственному чертежу.
К счастью, нарывы никогда не поднимались выше ключиц– шея и голова были чисты, лицо по-прежнему красиво – если б только он немного пополнел! – зубы белы и крепки, волосы густы, хоть и сильно поседели.Да что там – я сам дивился, увидев себя в зеркале – вот этот плотный мужчина с усталым взглядом и белыми висками – это я? Скоро тридцать – средний возраст, уже не Адонис, конечно, на которого заглядывались все встречные девушки.Впрочем, глядели и сейчас – и не только женщины, но и мужчины – после чудесного исцеления Монсеньера я стал привыкать, что мне кланяются дворяне, богато одетые и весьма важного вида.