Глава XLVIII. Мрачный жнец (1/1)

ГлаваXLVIII.Мрачный жнецМэтр Шико, видимо, томимый предчувствиями, уже мерил четким солдатским шагом широкую парадную лестницу.– Что тут у нас? – он пощупал пациенту лоб и размотал повязку. – Все-таки попала инфекция.Рука уже заметно раздулась, красные полосы ползли по запястью, поднимаясь к локтю и спускаясь по ладони к пальцам.– Надо было прижечь, – хмуро разглядывая руку, заметил Монсеньер. – Угольком из кадила.– Прижечь никогда не поздно, – бодро возразил медик, отчего мне стало очень неуютно. – Но я пока не вижу оснований для столь радикальных мер. Отправляйтесь в постель и приступим к очищающим процедурам.Очищающими процедурами стали промывание желудка, клистир и кровопускание. В результате мсье Арман лежал бледный, его била дрожь, несмотря на пылающий камин и два пуховых одеяла, а краснота поднялась до плеча, раздув руку почти вдвое.– Полтора миллиона ливров… – он прервался – не хватало дыхания. – Густав-Адольф должен начать наступление не позднее сентября. Закончите письмо сами, Дени.– Да, Монсеньер, – поклонился Шарпантье, бледностью могущий соперничать с больным.– Как только появится отец Жозеф – сразу ко мне.

– Да, Монсеньер.– Дядюшка, пора принять лекарство, – жидкость в руках Мари-Мадлен не отличалась приятным запахом.

– Опять мандрагора?– До мандрагоры пока не дошло, но если желаете уйти в мир грез, я замолвлю словечко мэтру Шико, – хладнокровно сообщила племянница, придерживая чашку у губ Монсеньера.Где-то далеко на улице кто-то как резаный заорал:– Я уйду! И вернусь! Как велите мне вы – я не знаю других королев!– Как я завидую этому молодому человеку… – слабо улыбнулся мсье Арман дрогнувшими губами. – Пожалуй, я знаю, о чем буду грезить.– Сейчас его прогонят ваши гвардейцы, дядюшка. Не заговаривайте мне зубы. Еще два глотка. Еще один.– До чего противно, – пожаловался Монсеньер, отворачиваясь от пустой чашки. – Мэтр Шико туда что – сушеных жаб добавляет?– Да хоть толченых скорпионов – ваше дело лечиться.Жабы и скорпионы возымели действие – мсье Арман покрылся испариной, жар утих. Мэтр Шико считал ему пульс, дал выпить еще какие-то порошки и остался коротать ночь в кабинете на кушетке. Я не раздеваясь прикорнул на краю кровати Монсеньера. Ночь прошла спокойно – больной не бредил, не метался, лишь дыхание было более частым, поверхностным.Но утро не принесло ничего хорошего – мсье Арман не открывал глаз, лицо его горело, красные полосы виднелись в горловине ночной рубашки, рука распухла вдвое. Место булавочного укола загноилось.– Гной – это хорошо, – пробормотал медик, осторожно определяя границы гнойника. – Рана очищается… Но этот жар с утра мне совсем не нравится.Медик велел положить мсье Арману на лоб холодную мокрую повязку – она нагрелась мгновенно, даже пар повалил.

– Мне не нравится частота пульса, – помрачнел медик. – Мне не нравится учащенное дыхание. Я полагаю, необходим консилиум, – обратился он к Мари-Мадлен. – Я напишу королевским лекарям мэтру Бувару и мэтру де Ля Броссу, и лекарю ее величества Анны Австрийской – мэтру Гено.Черезчас вокруг ложа больного собрались медицинские светила – мэтр Жан Бувар – громадный, важный, весь в испарине, в расстегнутом на животе пунцовом бархатном камзоле, мэтр Ги де Ля Бросс – сухонький старичок с печальными глазами, напомнившими мне взгляд его сюзерена, и мэтр Гено – жутковатого обличья аскет со впалыми щеками. Вид его был столь мрачен, что ей-богу, в клювастой маске чумного доктора он выглядел бы привлекательнее.Мсье Арман не приходил в сознание, но это не пугало мэтра Шико так, как жар и красные полосы, почти добравшиеся до сердца.Я ничего не понял из их долгих разговоров, но выражение лица Комбалетты служило мне переводчиком – право же, я бы хотел похуже ее понимать – после того как мэтр Бувар, в сотый раз пройдясь по лысине платком, возвел очи к потолку, а двое его коллег горестно уставились в ковер – сомнений не осталось.Не в силах больше глядеть на Мари-Мадлен, я отошел к камину и принялся ворошить угли, прислушиваясь к непонятным словам, доносившимся от кровати:– Absessus…– Gipotensio…– Septicopyaemia…* – это длинное слово, произнесенное свистящим шепотом, опять напомнило мне о змеях.Оставив кучу разных баночек и порошков, светила удалились, лекарь его величества еще задержался и что-то долго внушал по-латыни угрюмому мэтру Шико. Наконец и он покинул спальню, на прощанье сжав плечо мэтра, почти полностью потонувшее в его крупной ладони.Я подбежал к Монсеньору, тронул его за руку – правую, нормального размера – горит.– Он горит… – из глаз Комбалетты полились слезы. – Он горит…– Поменяй повязку, Люсьен! – блеснул глазами медик. – Будем обтирать его уксусом.– Что сказал мэтр Бувар? – тихо спросил Шарпантье, материализовавшийся за нашими спинами.– Состояние тяжелое, – пожал плечами медик. – Наша задача – сбить жар и вскрыть абсцесс. И не допускать обезвоживания. Как давно он у нас пил?

Вытерев слезы, Мари-Мадлен засновала вокруг больного. Когда мэтр Шико вскрывал нарыв и чистил рану – я не выдержал и зажмурился, подумав: ?Хорошо, что Монсеньер в забытьи?, но Мари-Мадлен и бровью не повела, невозмутимо выполняя все указания медика, словно Панацея или Гигея двигаясь среди вороха окровавленных простыней. Запах гноя поплыл по комнате – тяжелый, гнетущий.В комнату неведомо как просочился Люцифер – и растянулся под боком у больного, громко мурлыкая. Медик занес было над котом полотенце, но мсье Арман в этот момент открыл глаза и еле слышно произнес:– Где отец Жозеф?– Скоро должен вернуться, дядюшка, – Комбалетта поцеловала его руку, к которой после вскрытия гнойника мало-помалу возвращались человеческие размеры, и прижала к своей груди.– Вам нужно восполнить потерю жидкости, ваше высокопреосвященство, – медик поднес к губам больного очередную чашу неаппетитного питья.– Благодарю… – кардинал без возражений осушил чашку и откинулся на подушки, которые я успел переменить за то время, пока он приподнимался, чтобы попить. – Какие прогнозы? – вопросительно поднял он брови.– Арман, мой дорогой, что с вами? – в дверях засверкал глазами отец Жозеф. – Что с вами?Сильно ссутулившись, он быстро преодолел расстояние до постели больного и упал перед ним на колени, с болью глядя на красную распухшую левую руку кардинала.– Что будет с вами? – мученически заломил брови Монсеньер. – И со всем этим? И с Францией? – слезы покатились у него из глаз.– Арман, вы не можете сдаться! – вскинул голову капуцин, сжав руку Монсеньера.– Ай! – вскричал тот. – Понежнее с умирающим, милостивый государь!– Дядюшка!– Мсье Арман!– Монсеньер! – заорали мы с племянницей и секретарем одновременно.– А вы думали, я бессмертный? – закатил глаза кардинал.– Под Амьеном было круче…– у мэтра Шико, кажется, прибавилось надежды. Люцифер увеличил громкость, от чувств у него опять потекло из носа.– Котик мой, котик, – с умилением гладил его Монсеньер, – заболел твой хозяин…– Вам надо поесть, – опомнилась Комбалетта, и через минуту Монсеньер уже покорно ел тушеные овощи и пил куриный бульон.– Срочная депеша из Лувра, – Шарпантье протягивал письмо с королевской печатью.– Отец Жозеф, – торжественно поглядел Монсеньер поверх письма, – вас вызывают для разговора с его величеством. Вы знаете, какого. И знаете, как вам надлежит ответить, согласно долгу. Не будем устраивать долгих прощаний! – он вскинул ладони, этим жестом напомнив мне Мазарини. – Дорога каждая минута.

Отец Жозеф припал к перстню Монсеньера, испрашивая благословения, и получил его – вместе с поцелуем в лоб.

Горбясь и пряча лицо, капуцин удалился, зажав под мышкой туго набитый портфель, но я мог бы поклясться, что по щекам его бежали слезы.К возвращению капуцина больной был в сознании – временами. То и дело проваливаясь в забытье, Монсеньер тихо стонал, заставляя Мари-Мадлен заливаться слезами, а Люцифера – усиленно меситьлапами бок хозяина.Выскочив на минуту из покоев мсье Армана, я был атакован Жюссаком и Рошфором:

– Что с ним?– Что сказали доктора?– На тебе лица нет!Я торопливо пересказал друзьям новости, отнюдь не улучшив этим их настроение. Жюссак насупился, Рошфор закружил вокруг меня, его деятельная натура не могла вынести покоя. Жаль, что Мазарини был в Риме, а Ла Валетта вчера вечером Монсеньер отправил в Лотарингию.– А нам-то что делать?– Молиться.– Все молятся, – действительно, во дворце стояла тишина.

– Ты сам-то ел сегодня? – сочувственно поинтересовался Жюссак. – Эй, Безансон! Сооруди чего-нибудь поесть, да поскорее.

Мы зашли в столовую и там торопливо перекусили супом из лука-порея и котлетами из пулярки. Прислуживавший нам Безансон, занеся бутылку кло-де-вужо над моим бокалом,отважился спросить:– Мсье Лоран, как состояние Монсеньера? – я заметил, что глаза у него красные, а длинный, как у борзой, нос распух.– Состояние… Как никогда, – ответил я, на мой взгляд, обтекаемо, но на узком лице Безансона мелькнул ужас.– Мы все молимся за Монсеньера. Все слуги,– тихо сказал он.– Отец Жозеф вернулся, – вскочил Жюссак, в один глоток осушая бокал. – Беги, Люсьен!Закрыв за собой дверь, я почувствовал, какой тяжелый воздух в спальне – болезнь редко пахнет розами, но нынешний запах был по-особенному густ, навевая самые беспросветные мысли о возможном исходе. Мотнув головой, чтобы не думать о плохом, я подошел к постели мсье Армана, где уже стоял отец Жозеф, сжимая руку кардинала – на сей раз правую, здоровую. Относительно.– Его величествоспросил, дословно: ?Кардинал… может уйти??– Что вы ответили? – голос Монсеньера спокоен.– Как вы и велели – утвердительно.– И что его величество?– Король предложил мне заменить вас на посту первого министра в случае самого страшного исхода.– Мой дорогой, любой исход не будет самым страшным, пока у его величества есть вы, – повелительно сказал Монсеньер. – Я оставляю Францию в надежных руках!– Никому вы ничего не оставляете, Арман. Все обойдется. Как твердит ваш коновал – под Амьеном было круче!– О, на все воля Господа.– Вот именно. Король, кстати, чуть не рыдал.– Зато все остальные ликуют, – хмыкнул Монсеньер. – Хоть бочками грузи.– Надо будет – погрузим. Всех.*Медики подозревают у пациента сепсис, вызванный абсцессом. От абсцесса, вовремя не вскрытого, умерла Мария-Терезия, жена Людовика XIV.