Глава XLVII. Две королевы (1/2)
Глава XLVII.Две королевыЯ не успел.Капля крови выступила на запястье Монсеньера.
Морщась, он разглядывал ранку, капля превратилась в струйку и змейкой скользнула по руке, окрасив край кружевной альбы.?Змеиный яд надо высосать?, – мелькнуло у меня в голове. К счастью, рядом с кардиналом стоял граф де Турвиль – поняв без слов, он заслонил меня своей обтянутой серым шелком спиной. Склонившись над рукой словно для благословления, я принялся высасывать кровь из ранки. Воображаю, что подумали придворные и причетники.
– Благословляю тебя, – послышалось сверху, руку дернули, пришлось отпустить.
Мсье Арман разглядывал манипул – широкую белую ленту в полтора фута длиной, с вышитым крестом посредине и золотой бахромой на концах – и пару булавок, которыми кардинал закрепил ее на руке, проигнорировав тесемки.
Может быть, зря я так всполошился? Он уже несколько раз накалывал руку, после чего на некоторое время смирялся с завязыванием и развязыванием узлов до и после литургии. Я его понимал – кардинала перед мессой облачали дольше, чем рыцаря – неудобно, должно быть, двигаться в шести слоях шелка и парчи, с митрой на голове – но мне было страшно. Из-за его спины я всматривался в людей, набившихся в ризницу: мне мерещились толстые щеки брата Луки – моего выжившего похитителя – но не видел никого, даже отдаленно похожего.Зато увидел короля, неспешно шествующего по коридору из расступающихся придворных, в сопровождении прекрасной дамы в белом парчовом платье со стоячим кружевным воротником и разрезными рукавами, отделанными голубой тафтой и виньетками из серебряного галуна. Такие же виньетки украшали ее декольте,увенчанное бантом из голубой атласной ленты с громадным квадратным сапфиром в центре и подвеской из грушевидной жемчужины голубоватого оттенка. Крупные жемчужины украшали и ее прическу из вьющихся белокурых волос.
Прекрасные голубые глаза глядели величественно, безразлично и отстраненно.
Она походила на Марию Медичи как дочь – волосами, глазами, фигурой, лицом – разве что подбородок не так выдавался вперед, как полагалось бы представительнице династии Габсбургов – но разительно отличалась от королевы-матери статуарностью всего облика – казалось, эта прямая спина никогда не сгибается, а прекрасные глаза никогда не моргают.Королева-мать за это время успела бы приложиться к перстню мсье Армана, обхватив его руку своими, потрепать за плечо, не переставая улыбаться, одернуть сына, сделать ценное замечание невестке, отдать несколько приказов свите – а королева Анна лишь молча и неподвижно пребывала в пространстве рядом с супругом, будучи бесконечно далека – и от венценосного супруга, и от бледного Сен-Симона за его плечом, и от князя церкви, ее благословившего.– Вся Франция в едином порыве возносила сегодня молитвы о скорейшем ниспослании дофина! – провозгласил Монсеньер в поклоне, глубиной которого пытался замаскировать упрек, тем не менее безошибочно распознанный королем.– Мы знаем, как близко к сердцу вы принимаете интересы Франции, – ледяным тоном процедил его величество. – Особенно когда они совпадают с вашими собственными.– У меня нет интересов помимо государственных! – воскликнул Монсеньер, прижимая руку к сердцу.– Вы правы. Мы никогда не имели слуги более бескорыстного и преданного, чем вы, кузен, – произнося эти любезные слова, король не отрывал от меня своих траурных глаз. – Жаль, что истинная преданность в наше время встречается столь редко…– Я счастлив служить вашему величеству! – кардинал склонился еще ниже.– А мы счастливы сообщить вам, что по причине великих, достойных уважения и важных услуг, которые мы получили от вас, мы сделали сеньорию Ришелье герцогством, а вас – герцогом и пэром Франции.Торжественно развернувшись, король понес к выходу спину в черном камзоле, давно выученном наизусть всеми присутствующими. А воротник у него был в худшем состоянии, чем секретарский Ахиллес!
Следующее утро пахло скипидаром и конопляным маслом: я не мог оторваться от зрелища работы старика-художника, старательно выводившего герцогский герб на дверце кареты, едва избавленной от пыльного покрова, полученного на пути из Рюэля.Три красных угла на белом поле – кратко, победоносно, в любимых цветах Монсеньера – герб ему очень подходил.
Уголком глаза я заметил у окна мсье Армана с котом на руках: Люцифер отворачивался, а затем вырвался и спрыгнул – ядреный запах скипидара настиг и его. ?Опять у открытого окна стоит!? – пришлось срочно подниматься на второй этаж и уговаривать Монсеньера уйти со сквозняка.Пока я поднимался, Люцифер успел сменить гнев на милость и залез на подоконник, ловя мсье Армана за распустившийся хвост повязки, обматывавшей его руку. Я отогнал кота и аккуратно завязал полотняные концы.– Мсье Арман, вам не больно?– Я уже сто раз ответил, что нет.На булавках, извлеченных из манипула, мэтр Шико ничего не обнаружил – никакого яда или чего еще, хотя и перевязал ранку – на всякий случай. Не то чтобы Монсеньер доверял клирикам, служившим в тот день в соборе, но доселе он не имел причин подозреватьЖана-Франсуа де Гонди, архиепископа Парижа, чьим кафедральным собором был Нотр-Дам.
Но меня не переставала мучить мысль, что третью булавку мы так и не нашли. Чтобы не потерять манипул во время службы, его скрепляли тремя булавками, херувимообразный юный диакон подтвердил это, так же клянясь, что не заметил ничего необычного или подозрительного, – но третья булавка как в воду канула, хоть я и излазил на коленях всю ризницу, не щадя новых штанов из флорентийского дамаста. К чести мастерской мэтра Лелонга, ни одна пуговица не оторвалась и не потерялась.Наверное, надо было перестать мучиться и просто радоваться жизни – тому, что мсье Арман стал теперь герцогом. И пэром.– А что значит ?пэр?? – спросил я у Шарпантье.– Звание пэра дает привилегию быть судимым только судом пэров во главе с королем, – ответил Дени.– Боже упаси.– Еще право присутствовать на заседаниях парламента, – добавил секретарь. – В общем, для почета. Выше только принцы крови и король. – Как вы пережили разоблачение моего бегства из вашего дома? – мне было неловко за то, что все так сложилось, но что делать, коль вся жизнь летит кувырком в каких-то немыслимых кульбитах.– О, не хотел бы я попасться Жюссаку в качестве врага – я и в качестве друга еле дышал, когда он устроил мне допрос с пристрастием, – Шарпантье побледнел при воспоминании, – а вот Антуанетте удалось с ним поладить. Она пообещала ему жеребенка от Хлои.
– Я очень рад, Дени. Мне очень понравилась мадам Антуанетта – она сама попросила ее так называть – вы за ней будете как за каменной стеной.– Ах, Люсьен, за какие мои заслуги мне посланы такая жена, такой друг и… – он смутился, но закончил,– такой патрон?– Как говорит отец Жозеф – на вас снизошла благодать, – отшутился я, но в груди потеплело.– Я ведь собирался проведать Купидона – как он после вчерашнего. Хотите, пойдем вместе?– А письма Густаву-Адольфу, разумеется, сами себя напишут? – закатил глаза Монсеньер, налюбовавшийся герцогским гербом на карете. – И зашифруют себя они тоже сами.– Никак нет, Монсеньер! – хором ответили Шарпантье и Россиньоль – маленький человек с крючковатым носом и вечной усмешкой на тонком бритом лице – шифровальщик кардинала.С ним вышла дурацкая история. Когда он только появился, рекомендованный кем-то из старых знакомых мсье Армана, то заявил, что за пять минутразгадает любой шифр, который только может выдумать кто-нибудь из присутствующих.Рошфор, Шарпантье, мэтр Шико, Ла Валетт, Мари-Мадлен и сам мсье Арман приняли вызов и были посрамлены – их шифровки Россиньоль расщелкал, как орехи – Мари-Мадлен – как греческий, а загадки остальных – как тонкокорый фундук.Я и в мыслях не держал состязаться, но Мазарини был в Риме, а отец Жозеф – вШвеции, и постоять за честь дома Ришелье было больше некому – обратиться с подобной просьбой к Жюссаку никто не решился.Через час тяжких мук я кое-как написал без клякс придуманную фразу. Теперь предстояло ее зашифровать – мсье Россиньоль показал как:
– Каждой букве ты присваиваешь какой-нибудь символ – или номер, или кружочек, крестик, галочку. Главное, чтобы один значок соответствовал одной букве. И записываешь по порядку. Например, в слове ?Анна? четыре буквы. Если А у нас будет кружочком, а Н – крестиком, то получится кружок-крестик-крестик-кружок.
Понятно?– Понятно.И вот теперь я старательно выводил на бумаге крестик-галка-палка-галка-квадратик-ромбик-треф-сердце-треугольник-пика-галка-ромашка-крестик-точка-ромбик.Ну наконец-то. И даже ни одной кляксы!Неимоверно гордый собой, я отдал шифровку Россиньолю, принявшему ее со снисходительной улыбкой. Опустив на глаза очки с чудовищно толстыми стеклами, он запорхал над бумагой кончиком остро отточенного карандаша. Вдруг движения его стали резкими, губы зашевелились и он поглядел на меня сначала через очки, потом – убрав их со лба на затылок. Кажется, кондотте пришлись по вкусу эти изменения в программе – все с удовольствием наблюдали, как шифровальщик достает какие-то таблицы и начинает подсчитывать и сверять данные.Потом Россиньоль принес словарь. Потом другой словарь. Потом осведомился, точно ли на французском языке составлена записка. Потом он внимательно изучал мое лицо, после чего тонко улыбнулся, захлопнул все словари, сложил таблицы в бювар и с новыми силами запорхал карандашом над моей писаниной, наконец, разразившись дребезжащимхохотом.– Бесподобно! Первый случай в моей практике!– Неужели? – осведомился Монсеньер, словно шифровальщик сказал что-то очень лестное.– Воистину! Я знаю французский, итальянский, английский, немецкий, шведский, арабский, польский, персидский, арамейский, греческий и латынь – но с французским безграмотным столкнулся впервые!– Вот как…– Понимаете, – заторопился Россиньоль, обычный шифр раскрывается элементарно – достаточно знать среднюю частотность определенной буквы в языке. И вывести соотношение в конкретном тексте. Если в итальянском языке частотность О равна 20%, то каждая пятая буква в шифровке будет О с большой долей вероятности.И такие соотношения есть в каждом языке по каждой букве.Но что я могу сделать вот с этим? – он помахал моей запиской. – Начиная с содержания: вот что писали все вы??В ожидании окончания обеда обозревал аппетит его высокопреосвященства и остался им весьма недоволен?, ?Господа! Граф Тьельский шулер!?, ?Добродетелью украшайтесь?, ?Кто найдет красный чулок, пускай отдаст Ла Валетту?, ?Мари, я вас люблю безумно!? – ну это вообще элементарно, ?Хоть ты и тринадцатый, а дурак? – все это понятно и разумно.Но что нам пишет этот молодой человек? – Россиньоль возмущенно обвел глазами общество. – ?Рыба сидела на дереве?! Разве рыбы сидят на деревьях?– Ну… это была сумасшедшая рыба, – смутился я.