Глава XLVI. Меж двух берегов (1/2)
Глава XLVI.Меж двух береговНадо было ехать через мост Менял.
Или через Арколь – либо выше по течению, либо ниже. Сначала путь преградила процессия урсулинок,а теперь в Консьержери тащится обоз с дровами – нагруженные бревнами возы похожи на дроги.
Мост не так давно открыли после проезда в Нотр-Дам его величества со свитой, так что число людей, желающих попасть в Ситэ с правого берега, необычно велико.Как правило гвардейцам кардинала везде открыт преимущественный проезд – но толпа давит так, что Купидону некуда поставить копыто. Вскрик – кто-то ринулся наперерез и попал под дровни. Окровавленного человека в выцветшем синем шапероне уволакивают куда-то прямо под ноги толпе под причитания его спутников.
Купидон начинает яриться.
– Тише, тише, мой хороший, – я глажу его по атласной шее, боясь, что он заведет Аттилу, и боевой конь сомнет толпу. Но Жюссак непоколебим в своем спокойствии и власти над конем, он бесстрастно разглядывает раздавленного простолюдина, неспешно проползающие мимо бревна, буланых битюгов, налегающих в постромки. По толщине бабок и размеру копыт Аттила не уступит и самому могучему из них, далеко превосходя в резвости. У моего каракового Купидона копыта маленькие, стаканчиками, изящнаяголова и огненный норов – как на его смоляной шкуре пламенеет подпал, так и сквозь выездку прорывается мятежный дух.Надо было вообще не идти на похороны.Матушка вот не пошла: ?Ноги не держат – церковь теперь только в гробу увижу?, и осталась в своем кресле – пить кофе и глядеть на огонь.А Леон, Фантина, Мария, Жаклин, Ансельм, Мадлен, Маргерит, Бернар, Гийом, Клер, Розин, Жан и Робер со своими вторыми половинами, детьми, внуками и правнуками – заполнили громадную церковь Святого Евстахия больше чем на две трети – так что вместе с соседями с улицы Булуа, друзьями, коллегами по цеху Жана-Батиста – мужа Марии и мной с Жюссаком и четырьмя гвардейцами – внутри яблоку негде упасть, и единственный просвет только у алтаря, где стоит гроб из красного дерева, позолоченный крест на крышке просвечивает сквозь кружевное покрывало. И даже вокруг гроба, меж корзин с розами и лилиями,ползает несколько ребятишек – кто-то из потомства Леона – судя по крупным головам и светлым кудрям. Мари-Женевьев пытается их утихомирить, когда служба им надоедает.
Отец Альбер в новой лиловой сутане, новом парчовом стихаре, молодые причетники в новых необмятых сутанах, густой запах ладана и цветов, промокшие носовые платки, парадные одеяния – Жан-Батист с Марией на передней скамье разряжены в бархат и шелк – все это давит на меня со страшной силой, я кручусь как уж на сковородке, отчаянно дожидаясь конца службы.Я хочу оказаться на другой церемонии.
– Король хочет, чтобы я отслужил мессу в Нотр-Даме, – сказал Монсеньер после визита в Лувр. – В честь Вознесения Господня, для ниспослания наследника.
– Его величество не в курсе, что для нипослания наследника надо не мессы служить, а делать кое-что другое? – Комбалетта закатила глаза, а Ла Валетт бурно покраснел.
– Чем можем – тем поможем, – хмыкнул кардинал. – Как же я не хочу покидать Рюэль… Даже ради дофина.Отпускать меня на похороны отца он тоже не хотел, но не возразил ни слова.
Когда в Рюэль прикатили Мария, ее внуки Дени, Софи-Женевьев и крошка Бенедикт, а также так и не ушедшая в монастырь Коринна – то Монсеньер, к моей гордости, очень ласково их принял.– Ваше высокопреосвященство, вы уж отпустите Люсьена послезавтра на похороны батюшки!– Разумеется, – кивнул Монсеньер, с интересом рассматривая Марию. – Я сожалею о вашей утрате. Рад видеть свою молочную сестру – если припоминаете, последний раз мы с вами встречались тоже на похоронах.– Неужели, ваше высокопреосвященство? – поразилась Мария. Затем ее лицо сменило выражение недоумения на тихую, ласковую улыбку. –Мы тогда хоронили птичку. Малиновку, кажется?– Да, малиновку, – подтвердил Монсеньер, улыбаясь так же мягко. – Альфонс прочитал молитву, я сделал крест из веток и травинок, а вы снабдили нашу покойницу саваном из розовых лепестков.– Мне здорово попало за разорение цветника, – потупилась Мария. – А потом вас отправили в Наварру… И потом вы все время были с книжками.– А помните, как мы играли в догонялки, и я упал в грязь обоими коленями и ревел? АЛеон отстирал мои чулки в пруду? Я ужасно боялся, что матушка не вынесет моих чернущих коленок.– А то, что вы два часа бегали в саду в мокрых чулках, она не заметила, – хихикнула Мария.– Каждый ребенок должен хоть раз вымокнуть без присмотра, – заметил Монсеньер. – Ваши тоже бегают?– Мои уж отбегали, ваша милость, – хохотнула Мария. – Скоро правнуки забегают.Хотя вот двоих привезла – это сын моей старшей дочери Дени, а это моя племянница Коринна –желают пойти духовным путем.Выложив это, она осторожно и вместе с тем фамильярно глядела на Монсеньера, ожидая его реакции.– Я слушаю, – его это, казалось, забавляло.– Я уже не хочу в монастырь, – прогудела Коринна, склоняясь в глубоком реверансе. – Я передумала.
– Она теперь не хочет быть монахиней, а хочет стать молодой вдовой, – наябедничала Софи-Женевьев. Ла Валетт снова покраснел.– А ты вообще хочешь в театре кривляться! – негодующе засверкала глазами Коринна.– А батюшка говорит, что театр – это тоже храм! – Софи-Женевьев не осталась в долгу.– Вы обе в чем-то правы, – взявшись рукой за эспаньолку, вынес вердикт кардинал. – Ну а ты чего хочешь? – обратился он к Дени.Бледный, серьезный Дени поднял на кардинала большие темные глаза и выпалил:– Я хочу стать священником!– Больно высоко замахнулся, мы ему так и твердим, в духовное звание купцам хода нет, – заторопилась Мария.
– Почему ты хочешь стать священником? – спросил кардинал, пристально вглядываясь в глаза мальчика.– Я люблю книги, – ответил Дени, вздергивая подбородок и еще сильнее бледнея. – Священникам можно читать книги.– Какие книги ты любишь?– ?Мы знаем, что есть люди, не согласные с нами в вопросах веры. Мынадеемся, что мы сможем объединиться к любви к Богу. Мы сделаем все, что в наших силах, дабы достичь этого на пользу как им, так и нам, и одобрения королем, которому мы все обязаны служить?*.– Ты помнишь мою книгу ?Наставления христианина?? – улыбнулся Монсеньер.
– Да он ее наизусть знает,– прыснула Софи-Женевьев. – А ведь там даже нет рифмы!Пока старшие внуки Марии имели честь беседовать с Монсеньором, трехлетний Бенедикт атаковал Люцифера, мирно спавшего на коленях у Мазарини.– Ко-о-о-тик, – протянул малыш и осторожно погладил Люцифера по голове. – Ки-и-иса…Видимо, Мазарини ему тоже приглянулся, потому что Бенедикт, погладив кота, принялся гладить колено каноника. И кот, и человек приняли это благосклонно.
– Бенедикт, иди-ка сюда, – в ответ на приказ Марии мальчик надул губы и затряс кудряшками, но послушно повернулся, еще раз вскинув голову, чтобы посмотреть на Мазарини, ласково его благословившего.– У вас, ваша милость, наверное, тоже племянников куча? – поинтересовалась Мария. – Видно, что вы детей любите.– Я надеюсь на скорейшее их появление, – улыбнулся Мазарини. – У меня две сестры.– Ох, пока их замуж всех выдашь – это такая морока! – притворно вздохнула Мария, все более вольготно чувствовавшая себя, обсуждая знакомую тему.– Недостача в женихах? – полюбопытствовал Джулио.– Ах, ваша милость, избыток! Так и прут, особенно после того как Люсьен стал его высокопреосвященству служить. Прохода нет просто. Наши уж сетуют – лучше б в старых девах посидели до тридцати и вышли б за купцов да судейских, чем выскочить в двадцать за плотников да трактирщиков.– Судя по всему, то, что упустили дети – наверстают внуки.– Спасибо вам на добром слове, ваша милость! – расцвела Мария. – И вашим сестрам тоже женихов хороших. И всем племянницам – пусть их будет побольше!Ей удалось его смутить, и он опять заслонился ладонями в своем излюбленном жесте, трактовать который как капитуляцию было ошибкой: поднятые ладони означали у Мазарини отказ от продолжения диалога и ничего кроме, хотя выглядел он при этом как сама кротость.– А ты любишь стихи? – приступил кардинал к Софи-Женевьев.– И песни! – запрыгала девочка.
– Тогда мы попросим тебя спеть, – расцвел кардинал. – Твою любимую песню.– Конечно! Дени, Бенедикт – раз, два, три! Его высоко! Преосвященство!
Нам обещал на небе райское блаженство! Покуда жизнью живем земной –
Пусть похлопочет! Пусть похлопочет! Пусть похлопочет он за нас пред Са! Та! Ной!Монсеньер кусал усы, Мазарини маскировал ржание Люцифером, Ла Валетт подозрительно трясся, скрываясь за плечом Мари-Мадлен, дети, чувствуя, что отличились, поддали громкости – даже Бенедикт вторил чисто и верно: Одни лишь мы служители порядка, Но кто же нам укажет верный путь? Чтоб было шито-крыто, чисто-гладко – Спеши, кого схватить, кого проткнуть! Его высоко! Преосвященство! Нам обещал на небе райское блаженство! Покуда жизнью живем земной – Пусть похлопочет, пусть похлопочет, Пусть похлопочет он за нас пред Сатаной!
Довольная Мария на всякий случай посетовала:– Ну почему вы исполняете эту солдатскую песню? Лучше бы псалом.– Она же про Монсеньера, – объяснила ей внучка.– А зачем же его высокопреосвященство станет хлопотать пред Сатаной? – спросил кардинал, улыбаясь, но глаза его смотрели печально.– Так потому что лицо духовное защищает своих людей от любых врагов, – деловито пояснил Дени. – И даже от Сатаны.
– Потому что от других врагов они себя сами защитят. Они же служат его высокопреосвященству! Гвардейцы кардинала – самые храбрые люди на свете! – добавила Софи-Женевьев.Едва мы вышли за дверь, как малышня меня атаковала:– Дядя Люсьен, ну пожалуйста, покатайте!– Ладно. Только молчок.– Молчок, молчок, – согласились Мари и Софи-Женевьев, а Бенедикт даже прикрыл рот ладошками.– Ну держись, мелкота! – сгребя их всех в охапку, я помчался по коридору, провожаемый снисходительными взглядами Марии и Коринны. Конечно, они не выдержали и начали пищать, когда я заскакал вниз по лестнице,затормозив перед самой дверцей кареты.Когда я вернулся в гостиную, Ла Валетт стискивал руку Мари-Мадлен:– Я знаю, о чем вы подумали, взглянув на детей! Я думал вместе с вами! – горячо воскликнул он.– Ну это же очевидно, – пожала Комбалетта плечами. – Правда, дядюшка?– Разумеется, – мсье Арман опять принялся грызть усы, наблюдая, как пузатая карета уксусного торговца, увозящая мою родню, подпрыгивает на бревнах подъемного моста.
– Франции нужен дофин. Вы согласны, Луи? – мед был в голосе Монсеньера, но Ла Валетту в этой мизансцене отводилась роль львиного черепа, а не Самсона.Сразу после визита родни меня ждала еще одна встреча, инициированная Монсеньером единолично.– Люсьен, – тихо, но не допускающим возражений тоном заявил Монсеньер накануне, – я больше не могу видеть на тебе лакейскую ливрею.
– Как же быть, Монсеньер? – осторожно ответил я.– Надо пошить тебе гардероб, – он сделал паузу и немного посверлил меня взглядом, – гардероб истинного фаворита.– А как на это отреагирует двор, дорогой Арман? – осведомился отец Жозеф, снуя по кабинету и собирая по столу и ящикамсекретера необходимые бумаги.