Глава XLVI. Меж двух берегов (2/2)

– Как всегда. Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть, – ответил Монсеньер. – Одни начнут поносить меня в кулуарах, другие незамедлительно последуют моему примеру, затем первые примкнут ко вторым, а вторые – к первым. По скорости процесса сможем определить лояльность каждого представителя любой группы.– А что скажет его величество? Он крайне скуп в отношении комфорта.– Кабинет его величества подобен ледяной пещере – холодный, голый и хранящийпервозданную белизну стен из белого камня, – кардинал обвел глазами резной потолок из мореного дуба, гобелены на стенах, зеркала, картины, высящиеся до потолка книжные стеллажи, турецкий ковер на полу, жарко пылающий камин. – Хорошо, что король не проводит там много времени, предпочитая охоту.– М-да, тенденции неутешительны. А в чем теперь ходит Сен-Симон? У него скоро будут испрашивать благословления – до того его наряд похож на рясу. Без королевы-матери двор все больше походит на смесь скита и конюшни, утрачивая последние капли рубенсовского жизнелюбия, – сурово закончил капуцин, с усилием застегивая раздувшийся бювар.– Она теперь воссоединилась с Рубенсом на его родине… – задумчиво говорит Монсеньер, разглядывая ?Персея и Андромеду? – подарок художника времен его первого появления во Франции.– Говорят, Рубенс дает ей деньги – в память о былых щедрых заказах.– Оставим это! – тон Монсеньера непривычно резок. Отец Жозеф хмыкает и покидает кабинет, потрепав по Люцифера по холке.И вот в столовой расположился мэтр Лелонг – портной его высокопреосвященства, и четыре его помощника – закройщик мэтр Фурнье и три подмастерья, только что закончившие выносить из кареты рулоны дорогих тканей, бережно обернутые в полотно. На полу столовой уже красовалась невысокая подставка, на которую мне надлежало встать для обмера.– Прекрасная фигура, сударь, – мурлыкал мэтр, самолично снимая мерки. – Приталенный фасон, расширяющийся книзу, длина до середины бедра? Какой ширины рукава?– Может, сделать запястья в обтяг, а сверху широкие с напуском? – Ла Валетт недавно пришел в новом камзоле с такими рукавами – как всегда, красном с черными разрезами – ему очень шло.– Конечно, давайте посмотрим, – мэтр накинул мне на плечи кусок красного шелкового бархата и соорудил требуемый силуэт рукава. – Очень хорошо, сударь.– Хорошо, но не твое, – подал из кресла голос Рошфор. – Так ты похож на Генриха Восьмого – слишком монументально.– Конечно, ваша милость, – поклонился графу мэтр Лелонг.– Ваши цвета – красный, алый, винно-красный, – бормотал портной, драпируя меня в разные оттенки бархата. – Темно-вишневый…– А если попробовать синий с бирюзовым? И изумрудный с фисташковым? С молочным? – придирчиво разглядывая меня, предложил мэтр Фурнье.– Хорошо, но это должен быть шелк! Тафта и атлас, – повелительно махнул рукой мэтр, и подмастерья засновали, с глухим стуком развертывая рулоны, толчками обнажающие сочную начинку.Ворсистый бархат, гладкие как стекло атлас и шармез, скользкая тафта, невесомый муслин, прозрачный газ, рыхлый креп, выпуклая парча… Цвета и оттенки, сменяясь, начинали кружить мне голову.– На сегодня достаточно, – мэтр удивительно чутко понял мое состояние. – Определимся с основным – камзол с разрезными рукавами и кюлоты. Фасон приталенный, с баской?– Без. Просто расширяющийся книзу.– Я тоже так думаю. Винно-красный – идет вам бесподобно. Шелк? Бархат?

– Шелк.

– У нас есть новое поступление из Флоренции, – повинуясь повелительному жесту, высокий мосластый подмастерье набросил мне на плечо тяжелый дамаст цвета бордо, с вытканными розами того же цвета. Сочетание матового фона и блестящего рисунка выглядело одновременно роскошно и изысканно.– Великолепно! – не удержался Рошфор.– А отделка? – не отрывая глаз, я изучал свое отражение в огромном зеркале.– О, можно взять золотую парчу. Или винный более светлого оттенка. Но – с видом фокусника поднял палец мэтр, – у нас имеется такая же ткань, но с розами, вытканными золотом!В таком великолепии я выглядел, как Персей, освобождающий Андромеду. Здоровый, румяный, разряженный, раззолоченный – как жеребец на параде. Наверное, лет пять назад я был бы совершенно счастлив, но сейчас мне стало не по себе от помпезности наряда.

– Красное с золотом – великолепное, величественное сочетание, известное еще с античности! – почувствовав мои колебания, заговорил мэтр Лелонг. – У вас необыкновенно счастливая внешность – это сочетание подчеркивает вашу красоту, не затмевая ее!– Слишком хорошо тоже нехорошо, – вспомнил я батюшкину поговорку. Да и вообще. Через два дня похороны, а я тут разряжаюсь, как павлин…– Мсье Лоран, – почтительно окликнул меняхудой подмастерье. Согнувшись в полупоклоне, он протягивал мне штуку такого же шелка, но с серебряным узором. – Изволите попробовать?Уже зная ответ, я набросил ткань на плечо. То что надо.

Не помпа, а величие. В зеркале я теперь видел другого человека – более умного, сдержанного, спокойного. Неожиданно властного.Это уже был не Рубенс, а кто-то другой.– Серебро больше походит к седине в ваших волосах, – прошелестел мэтр Лелонг. – Теперь я вижу, как вы правы! Строгость оправы ничуть не умаляет вашей природной яркости, подчеркивая благородство.– Я только недавно поседел, – утешил я человека. – Не успел еще привыкнуть.– У вас, мсье Лоран, удивительно цепкий взгляд, – поклонился мэтр Лелонг.– И отменное чувство цвета, – присоединился мэтр Фурнье. – Какую желаете отделку? Петлицы из серебряной парчи, пуговицы в оправе из серебра – муранское стекло, гранаты?– Может быть, серебро в виде роз, отливку? С точно таким же рисунком?– Я не перестаю восхищаться вашим тонким вкусом, мсье Лоран. Извольте посмотреть наши каталоги. Ив, неси флорентийские образцы пуговиц!К моему удовольствию, искомые розы там нашлись.

– Бахрома, петли из лент, рюши, кружева?– Чересчур, – помотал я головой.

– Разрезы по внешней стороне штанин?

– Пожалуй.

– И отделка мелкими пуговицами. Превосходный выбор, мсье Лоран. Пожалуй, на сегодня мы закончили.– Благодарю вас! – я наконец-то спрыгнул с постамента.– Послезавтра ваш костюм будет готов, – заверил меня портной. – Наша мастерская будет работать день и ночь. Завтра я привезу его на примерку.Если вы, сударь, найдете наши труды успешными, то по снятым меркам мы построим еще несколько более легких нарядов.– Рад быть объектом ваших попечений, – я еще раз поглядел на свое отражение, не в силах расстаться с образом нового себя. ?Хоть портрет с меня пиши!? – мелькнула у меня неожиданная мысль.

А мост Нотр-Дам все стоит. Что только не лезет в голову, пока ждешь возможности проехать! Нарастал гул голосов, не выдержав, возчик подстегнул своего тяжеловоза – конь налег в постромки, но передняя телега, как назло, остановилась: ее возница уронил шляпу. К счастью, его не раздавило бортами, когда дровни сцепились ступицами колес в тщетной попытке разъехаться. Да что же это такое!Купидон вновь коротко заржал, откликаясь на храп тяжеловоза, которого, забрав в кулак удила, его возница пытался оттащить назад, разрывая коню губы.Мы уже битый час торчали на этом перекрестке – можно было не сбегать прямо из церкви, а поехать на кладбище, нести гроб, бросить цветок в могилу…– Смотри, какой красавец, – донесся до меня звонкий шепот: наша группа все-таки привлекла к себе внимание людей, вместе с нами сдавленных в заторе. Согбенная старуха, весьма дородный мужчина – по виду лавочник, в засаленном колете и шляпе с давно обвисшими полями, его очень недурно одетая жена в плоеном чепце и хорошенькая дочка в голубом платье с шелковыми бантиками по корсажу – вся семья приняла деятельное участие в обсуждении моей особы.– Это же любимец его высокопреосвященства! – заявила жена, поправляя на груди оборки. – Какой же красавчик, право слово.– Да-а-а… Бравый парень, – не стал спорить ее муж. – В седле сидит как влитой.– Блудники и прелюбодеи! – возмутилась старуха. – Замолчите, бесстыдники!

– Тише, мама, – закатила глаза лавочница. – Хотите, чтобы нас арестовали за оскорбление кардинала?– А вы уж перед ним готовы юбки задрать, бесстыдницы! Ты,Жанна, мужняя жена, а тебе вообще рано еще об этом думать! – дернув внучку за руку, старуха вперила в меня взгляд маленьких темных глазок, сердито поджимая губы.– Мужняя жена… Ты бы пива пил поменьше, я бы и не пялилась на молодых красавчиков, – жена похлопала лавочника по обтянутому колетом брюху. – Ишь, чрево-то наел.– Это печень, которой я, как Прометей, кормлю наших деток! – возмущенно ответствовал лавочник. – Все лучшее – им, а я у тебя хожу как последний бродяга со Двора Чудес – в этой шляпе я женился! И колет не менял с тех пор, как крестили Жюльена!– Папа, когда крестили Жюльена, вы были в два раза тоньше! Не в два же раза растянулась буйволова кожа?– Молчи, неблагодарная! – накинулась на дочку мать. – Отец на вас как вол пашет, а вы только кровь его пьете, захребетники!– Вырастили деточек, нечего сказать! – подключилась старуха. – Одни наряды на уме да любовные романы! Нет чтоб помолиться, попоститься, у старших совета испросить – только и горазды на чужих любовников пялиться.

– Тише, мама, – пробасил лавочник, торопливо оглядываясь. – Не нашего ума дело.

– Уж какой пригожий, и одет так богато, а конь под ним какой! – девушка сложила ладони в молитвенном жесте. – И чем только кардинал его приворожил – он же старый.– У тебя все старые, – обиделся ее отец, – укого молоко на губах обсохло.

– Говорят, кардинал знается с самим Сатаной – вот и приворожил молодчика, – шепотом произнесла мамаша.– Тише, дурища! – зашипела старуха. – Не поминай нечистого. Говорят, кардинал пообещал его в золотом гробу похоронить! В золото-о-ом! Да кто б отказался?– Действительно, никто, – согласно покивала головами вся семья.– Давеча видали мы мсье Сен-Симона, – развила мысль лавочница, – не сравнить с этим: и худенький, и бледненький, и одет как монах – кардинальский-то куда казистей!– Да чтоб вы понимали в фаворитах, мамаша! – неожиданно подхватил тему высокий носатый подмастерье с теслом под мышкой. – У короля лучше!– А ты кто такой, чтобы спорить с моей женой? – возмутился лавочник. – Она побольше твоего понимает! У кардинала лучше!– У короля!– У кардинала!– У короля! – плотника поддержали отставной солдат, две проститутки, пекарь и протестант в черном с ног до головы.– У кардинала! – не сдавались пожилая горожанка, аптекарь и молодой писец, а примкнувшие к нимтри монаха-капуцина в грубошерстных рясах и сандалиях на босу ногу решили исход баталии. – У кардинала лучше!Голова моя закружилась, мне казалось, что я слышу каждое слово, витающее над рекой, все крики и шепоты, хохот, плач, стенания и приказы… Облако звуков наплывало на меня, лишая рассудка – я поглядел на моих спутников: Жюссак привстал в стременах, вглядываясь в начало дровяного обоза, четверо гвардейцев хранили на лицах обычное выражение спокойной скуки – кажется, от пришествия голосов страдаю только я.– Король лучше бы занимался женой, а не фаворитами, сколько можно тянуть с наследником…– Или кардинала попросил бы…– Не богохульствуйте, брат Гийом…– У кардинала у самого гнилой зад, не зря он чурается женщин…– Вы с ума сошли? Да у кардинала в любовницах была королева-мать, а сейчас королева Анна!– Ну и где тогда дофин?– Его высокопреосвященство чтит кровь Генриха Четвертого и не допустит появления на троне бастарда…– Да какая разница – бастард, не бастард… Лишь бы был.– Что вы такое говорите, Сюзанна, не иначе как оправдываете собственные грехи… Ваш младший сын похож на кого угодно, только не на вашего законного мужа….– Ничего, муж не жалуется… Ладный паренек получился, не завидуйте, соседка, я не виновата, что вам Господь деточек не дает…– Помолимся, братие, о ниспослании дофина…– Пора покончить с мужеложцами и еретиками! Сжечь всех! Сжечь! На костер…– Эй, ребята, не бейте его – он блаженный…– Эх, а я б родила от такого красавчика – хоть дюжину! Глаза какие жаркие – ой, девочки, он на меня глядит! В груди так и пекет, так и пекет – ровно уголья из очага сглотнула…– Эй, красотка, может, я тебе сгожусь, пока этот черноглазый кардинала ублажает?– Отстань, мосталыга ходячая, не для тебя ягодка росла…– Грех, грех это… Всех грешников ждет геенна огненная… И тебя, и меня, и короля, и кардинала… Кара Господня неотвратима…– Готово, брат Лука? Вы уверены в твердости своей руки? Все надо сделать сегодня, второго шанса не будет.

Я вонзаю шпоры в бока Купидона. Конь заходится в ржании, встает на дыбы и пляшет, расчищая место для разбега – люди отшатываются, напирая друг на друга.

Три шага! Мне нужно три шага! Впереди чисто. Галоп! Наискось к дровням.

Ап! Шпоры! Купидон взвивается над бревнами, за этот миг толпа успевает сдать назад, и конь никого не калечит, приземляясь на другой стороне.Распаленный конь – достойная причина, чтоб толпа разомкнулась, как Чермное море перед Моисеем, а потом сомкнулась намертво – Жюссаку и гвардейцам хода нет.Я мчусь, не касаясь седла, быстрей, быстрей!Зато на Рю Де Ла Сите свободно, воздух на галопе бьет в грудь, трудно дышать – или это смятение? Сердце бьется быстрей, чем копыта Купидона касаются брусчатки. Скорей! Я должен успеть!Скорей!Вот Нотр-Дам.

Поводья – не глядя – какому-то конюху.

Скорей!

Месса закончилась, я толкаюсь меж рядов, торопясь к Средокрестию – без церемоний снося с пути парчовые, атласные и бархатные спины – Монсеньер уходит в придел, собственноручно неся ларец со Святыми дарами…Спешу в ризницу. Как нарочно, придворные идут к причастию как горная лавина – не растолкать, пробиваюсь к ризнице как тонущий – к поверхности воды.Там тоже люди, но их меньше – Монсеньера уже извлекают из орната. Последний рывок, чья-то нога, я спотыкаюсь – вот Монсеньер дергает за край манипула, повязанного на левое запястье – кровь!Капля крови на запястье.Я не успел.*Это слегка перефразированное начало первой речи Ришелье в качестве епископа Люсона (цит. по книге П.П.Черкасова). Из ?Наставления христианина?, к сожалению, не нашла на русском ни строчки. А ведь эта вышедшая в 1618 году книга в свое время была невероятно популярной в Европе, переводилась на многие языки, включая арабский, и выдержала массу переизданий!