Глава XLIV. Разверстые могилы (2/2)
Свет снаружи стремительно сокращался, усилился ветер – кажется, и сегодняшний день завершится грозой. Раскидистая ветвь старой липы затанцевала в раме окна, отчего по углам закачались причудливые тени.– И мужа мне нашла тоже госпожа Сюзанна… – матушка улыбнулась, медленно и тепло – так, что у меня немного отлегло от сердца. – Зиновий Лоран, сирота, лентяй болотный, птицелов… Поглядела я на него: по плечо мне, щуплый, а глаза – голубые-голубые… Говорю ему: ?Уж больно ты мал?, а он – ?Для защиты и женюсь – надоело всех бояться!?В деревне меня сначала побаивались, потом Леон родился – весь в отца – так притерпелись.
А потом госпожа Сюзанна не успела в Париж уехать и в замке родила мсье Анри – на шесть недель раньше срока. Срочно кормилица понадобилась – а у меня Фантина двухмесячная, молока хоть залейся, на стену брызгало, вечно рубаха мокрая. Так в деревне судачили, что я всех прочих рожениц заговорила и молоко у них запеклось!
На чужой роток не накинешь платок.Где-то далеко прогремело – а я даже не заметил, когда ударила молния. Дождь все не начинался, томительное ожидание длилось и длилось. Птицы не пели, кузнечики не стрекотали, пчелы и шмели не гудели – все живое, казалось, прижало уши, припав к земле, и ждало…Я все-таки поднялся и обнял ее за плечи, потираясь щекой о тяжелые косматые волосы, до сих пор почти не тронутые сединой.– И за это вам до сих пор желают смерти?– Нет, Лулу. Не за это.– А за что же? – подойдя к окну, я толкнул раму и отер испарину со лба, хватая ртом неподвижный воздух.
– Я убила господина дю Плесси.Молния ударила. Прямое попадание! Полнеба разворотила белая ветвистая вспышка – я сначала ослеп, а потом оглох от грома.
Повернувшись на нетвердых ногах, я несколько мгновений ничего не видел, кроме огненных рек, полосующих изнанку век.– Вы… – я все же надеялся, что ошибся.– Я убила Франсуа дю Плесси де Ришелье, прево Королевского дома, отца шестерых детей и мужа госпожи Сюзанны, – со спокойствием статуи подтвердила женщина у огня.– А как же госпожа Сюзанна? Она не знала, что это вы?..– Она меня об этом попросила.Наконец-то за окном хлынуло. Тяжелые капли ударили в подоконник, брызги полетели мне в лицо. Распоротое брюхо тучи тяжело нависло над садом, извергая потоки ледяной воды: тучи замерзают, а не кипят, когда их убивает молнией…– Как же это так вышло, матушка? – у меня не было сил повернуться. Крошечные холодные брызги, отскакивая от подоконника, кололи мне лицо, но это было лучше, чем возвращаться в пахнущую тьмой тайну.– Видение ей было.– Какое видение?– Когда мсье Арман слег с нервной горячкой в первый раз – доктор сказал, что не жилец он. А утром ей видение было – Богоматерь указала на кроватку, осветила лицо его и такие слова произнесла: ?Задержи его на этом свете. Любой ценой?.– Святая Мадонна! – я перекрестился и отвернулся от окна. – А что дальше?– А дальше мсье прево уехал на войну, а его жене доктор намекнул, что следующие роды она может не пережить. Младшую, Николь, еле вытащили, разрывы, швы, срасталось долго и плохо – восемь недель в горячке…– Ужас какой… – меня продрало дрожью. – А как-нибудь без детей – нельзя было?– Как-нибудь без – это только как у вас с ним. А так вода всегда дырочку найдет… – печально произнесла матушка. – Овдовел – женился бы опять. Мать его, старая мадам Франсуаза – она ведь Рошешуар урожденная – все считала, что ее сын продешевил, женившись на дочери стряпчего. Тогда ее сын еще не стал прево, не получил орден Святого Духа и не водил дружбу с королями.– Мсье Арман всегда был болезненным, – я закрыл окно и прислонился виском к стеклу, слушая шелест и лепет дождя, чувствуя дрожь стекла и расползающийся по коже холод.– Без матери не жилец, – отрезала фигура у огня. – Хоть какая золотая мачеха будь. Бабка Рошешуар души не чаяла только в Анри, первенце. Какой он был красавец! А как грудь сосал – не оторвать было, первый зуб в шесть месяцев!– Красивей, чем мсье Арман? – спросил я.– Почти такой же, – успокоила меня матушка.– И об этом узнали в деревне? Как?– Да вот так. Кто-то разговор с доктором слышал, кто-то – как мадам Сюзанна мне про видение рассказала, ну а мсье Франсуа и впрямь за два дня сгорел по приезду… Всегда идут слухи. Может, и видел кто.– Что видел?– Обряд. Я ведь обряд провела, честь по чести – жертвоприношение. Купила Арману защиту от смертельных болезней.Жизнь за жизнь, кровь за кровь, смерть за смерть.Порыв ветра резко распахнул раму, от удара стекло треснуло и сползло в левкои под окном.– А сейчас можно защиту купить?– Родню надо. Или любовь. Кого предлагаешь? – хмыкнула матушка. – Иначе не подействует.– А мне вы… ничего не покупали? – спина у меня похолодела. – Жизнь, здоровье?– За твою жизнь и здоровье – и за всех своих детей – я своей душой расплатилась! – снова этот жуткий хохот. – Семь дочек, семь сынов – достойный обмен.– А мадам Сюзанна – тоже душу продала? – испугался я.
Хохот усилился.– Дешево ты ее душу ценишь! Ее душенька уж на небесах нежится да на мсье Армана любуется! Жаль, не придется нам уж никогда свидеться… – голос ее упал до шепота и по щеке поползла тяжелая слеза. – Никогда. Так что незачем мне на тот свет торопиться, – неожиданно успокоилась матушка. – Намели-ка мне сарацинской дроби, Лулу. Новый урожай, только что из Касабланки.Она протянула мне полотняный мешочек с кофейными зернами и мельничку. Сжав в кулаке латунный цилиндр, я быстро завертел рукоятку и через пару минут вытряхнул из выдвижного ящичка внизу щепоть тончайшей кофейной муки. Варила кофе матушка всегда сама.
Сощурив глаз, она придирчиво заглянула внутрь медной джезвы, которую я помнил столько, сколько себя – с подгоревшей ручкой, со странными узорами на боках – не узор, а как будто письмо непонятными буквами с точками поверх строк, припорошенную многолетней кофейной пудрой – высыпала на дно смолотый кофе, постучав о медный край, добавила глоток воды и устроила джезву на угли, которые я поворошил кочергой.Уставившись в огонь, она замерла, лишь изредка шевеля краем губ, отчего ее мягкие щеки прорезали глубокие складки. ?Толстяки всегда выглядят так безобидно…? – вспомнились мне слова Рошфора.– Антуана тоже вы убили? – я поразился, насколько ровно и спокойно прозвучал мой голос.– Да, – кивнула она, не отрывая взгляда от медного горлышка, где уже поднималось светлое кольцо пенки.– Зачем?– Купила тебе защиту от насильственной смерти.– Спасибо. Пригодилось.
– Я все на себя взяла, – матушка сняла кофе с углей и перелила в коричневую глиняную кружку, поставив ее на подлокотник, чтобы осела гуща. – На тебе этого греха нет.Она поднесла кружку к губам, я занял место на освободившемся подлокотнике. Прильнул к ее плечу.– Сыночек. Родненький, – она кивнула каким-то своим мыслям и продолжила цедить кофе.– Люсьен! – раздался голос отца и сам он шагнул в комнату. – А я-то думаю, чья кобылка бересклет объедает?Я сжал его в объятиях, поцеловал светлые кудри на виске, старательно избегая взгляда его встревоженных голубых глаз.
– Я так соскучился, батюшка!– Опять на войне был? – он подошел к креслу, поцеловал жену в щеку и сделал глоток из ее кружки. Как они умудрялись делить на двоих такое количество кофе – всегда было для меня загадкой.
– Сейчас только с молью воюю, батюшка.– И кто кого? – подмигнул он.– Позиционная война с переменным успехом.– Ох, и гроза! Столько сучьев упало, все дорожки завалены – дождевым червякам и поползать негде… Помнишь, Бернадетта, как Арман с Альфонсом после каждого дождя их собирали? Арман их жалел, потом и Альфонс присоединился… Только кончится дождь – они уж идут,с корзинками.Как вы с мсье Арманом – не ссоритесь?
– Не ссоримся.– Ну и хорошо. Дружно живите, – он вернул кружку матушке и подошел ко мне. – Дай-ка я тебя еще поцелую, мой мальчик.Он обхватил мою голову и поцеловал в лоб.Из распахнутой двери пронзительно пахнуло свежестью. Трава, листва, птицы, цветы –все ликовало, мокрое, отмытое, готовое прожить еще одно лето. Тучи разошлись, отец шагнул в свет, охвативший его щуплую фигуру сияющим плащом.*Мазарини цитирует слова Санчо Пансы ?Повелевать всегда приятно, хотя бы даже стадом баранов?, из романа ?Дон Кихот? (1615). Ч. 2, гл. XLII.Сarneros (исп.) – бараны.**До свиданья, медведица! (исп.)***Мориски – крещеные потомки мусульман, составлявшие немалый процент населения Гранады. После успеха Реконкисты королевская чета – Фердинанд и Изабелла – неуклонно проводили политику избавления от нехристиан и неиспанцев, главным инструментом этой политики была созданная в1478 году Инквизиция. Репрессиям – казням, высылке, конфискации имущества – подверглись мусульмане, иудеи, цыгане, затем – их выкрестившиеся потомки.
****Марраны – название крещеных потомков иудеев в Испании. Всех иудеев выслали из Испании в 1492, а их крещеных потомков преследовали инквизиторы. Морисков выслали в 1609-1614.