Сны о зиме (1/1)
Фрэд стал всё чаще заходить в лабораторию к Шервуду. Они взяли за правило вместе ужинать после рабочего дня, обсуждая новости на работе и последние разработки корпорации. Вайн делал успехи на работе, учился сам проводить тесты на эмпатию и выявлять репликантов, легко отличая их от обычных людей. Благодаря знаниям, полученным от Шервуда, ему легко это удавалось. Так прошло несколько месяцев.Однажды они достали и распили на двоих бутылку самого настоящего вина, что было невероятной редкостью. Терпкое, гранатово-красное, ароматное, оно будто символизировало то, как раскрасилась новыми цветами жизнь простого полицейского со среднего уровня, когда он познакомился с ученым. И, ставя на стол бокал, по пузатым стенкам которого сползала яркая рубиновая капля, Фрэд сказал:— Знаешь, я очень рад, что мы подружились.
В этот момент Альберт мыл посуду. Обернувшись, он улыбнулся, глядя стажеру в глаза добродушно, почти ласково, и сказал, что тоже рад и очень ценит их общение.Почему-то вдруг стало жарко, будто он сказал, что-то неприличное, и Фрэд поспешил сменить тему:— Слушай, а репликанты видят сны?— Хм, — задумался Шервуд, — очень интересный вопрос. Я как-то и не думал.— Неужели я первый, кто этим интересуется?— Вообще-то да. Понимаешь, в древние времена люди верили в сны, читали специальные книги — сонники — с толкованием снов. Но потом было доказано, что это — продукт деятельности мозга, который работает, даже когда спит человек и проецирует различные образы, иногда в причудливой форме.—Да уж, причудливой, это точно. И всё же...—А почему ты спрашиваешь?—Понимаешь, я часто вижу сны, они как кусочки одной истории. И такие настоящие, будто это было со мной когда-то очень давно. И там всё совсем другое, не такое как сейчас.— Да? Это интересно, расскажи мне!— Ну там... зеленые деревья, трава. Люди ходят по земле свободно, не боясь радиации. Дома целые, уютные, всё какое-то чистое. Потом еще зима, снег, замок, замерзшее озеро.Вайн вдруг заметил, как Альберт, вытиравший в тот момент руки, изменился в лице.— Замерзшее озеро, говоришь... — задумчиво протянул он.— Да, это что-то означает?— Всё это очень странно, — протянул Шервуд, будто в глубоком раздумье.— Почему? Ты что-то знаешь об этом?— И да и нет.Альберт отошел, повернулся к окну. Фрэд последовал за ним.— Скажи мне, расскажи, что ты знаешь!Шервуд повернулся к нему, молча и печально глядя на друга. Чуть наклонившись, Вайн вглядывался в его грустные синие глаза, и внезапно его будто током ударило: это уже было! Он точно так же стоял у окна, внимательно вглядывался в глаза друга и волновался, кричал ему что-то. А ещё почему-то было ощущение близкой беды.— Я не знаю, Фрэд. Но я тоже видел озеро. И было очень холодно, темно, будто я проваливаюсь куда-то, будто тону в ледяной воде.Альберт подаётся вперёд, смотрит ему в лицо искренне, преданно, будто ожидает чего-то, его лицо так близко, слишком близко...Фрэд замирает и, не отрываясь, смотрит в его глаза, вдруг осознавая, что они такие же синие, как прекрасное чистое небо в том, не отравленном радиацией, мире, которое он видит в своих снах.Зрительный контакт, ошеломяюще интимный, длится несколько долгих секунд. Вайн растерян и немного напуган этой близостью, он не знает, что делать: то ли уйти, прервав отчего-то возникшую мучительную неловкость, то ли, не отрываясь, смотреть в эти прекрасные бездонные и таинственные, как океан, глаза и на эти нежные пухлые губы, которые словно просят поцелуев...Фрэд встряхивает головой, сбрасывая наваждение, и отдаляется. В самом деле, что это с ним? Ведь это Шервуд, его друг, какие, к черту, мысли о поцелуях?Альберт тоже отступает на шаг, склоняет голову и вновь поворачивается к нему спиной, перекладывая что-то на подоконнике.— Это ничего, думаю, это простое совпадение. Должно быть, смотрели какой-то фильм про зиму, вот и приснилось.
Альберт несмело улыбается, изящным жестом поправляя волосы, падающие на высокий чистый лоб, и Фрэд согласно кивает, обещая себе обдумать всё это позже.— Слушай, что-то надоело, если честно, есть каждый раз в лаборатории, тут не особенно уютно. Давай послезавтра ко мне? — предлагает Альберт.— Я только за!— Значит, в пятницу? — Шервуд теребит край рубашки, в его глазах ожидание и страх.Прощание выходит слегка скомканным, и Фрэд летит в своём красном автомобиле, бездумно глядя на огни ночного города, а перед глазами его стоит светлое лицо друга, обращенное к нему в нежном трепетном жесте.На следующий день, патрулируя смрадные, тёмные кварталы на нижних уровнях города, Фред внезапно задался вопросом: что он, собственно, здесь делает? Неужели он родился здоровым и крепким, что само по себе огромная удача, только для того, чтобы преследовать этих несчастных людей? Маленькие или длинные, тощие, корявые, преждевременно постаревшие, изуродованные радиацией и испарениями химикатов, они влачат жалкое существование в полуразрушенных зданиях, под небом, давно лишённым цвета. Он вспомнил, как в юности мечтал делать что-то хорошее, что-то полезное для людей, но Война уничтожила всё, с чем можно было работать. Радиация убила почти всех животных, кислотные дожди погубили деревья и сделали ядовитой воду в морях и океанах. Вайн с грустью вспомнил прекрасную живую землю из его снов. Как же человечество дошло до всего этого?***Альберт стоял у окна, невидящим взглядом скользя по тёмному городскому пейзажу, украшенному светом фонарей и неоновых огней рекламы. "Этот город много десятилетий не видел звёзд", — думал молодой учёный. Но сам он звёзды видел. И небо. И Фридриха.Шервуд поднёс ко рту чуть подрагивающие тонкие пальцы с зажатой в них сигаретой, нервно затянулся.Фридрих. Золотоволосый, высокий, прекрасно сложенный, идеальный, образцовый ариец. Его единственный друг.Альберту давно снились странные сны о закрытой мужской школе, но только с появлением Фрэда в его жизни всё встало на свои места. Когда тот начал всё чаще приходить к нему в лабораторию, сны участились, и в одну из ночей Альберт увидел и понял всё. С тех пор он сомневался, стоит ли рассказывать всё другу или он должен увидеть, вспомнить всё сам. Борясь с мучительным желанием подойти, обнять Фрэда-Фридриха, он засматривался на безупречную гармонию его лица, рельефность мускулистых рук, мечтая ощутить их прикосновение, а иногда долго молча смотрел на него, внутренне моля: "Вспомни меня, вспомни!"Фридрих — единственное светлое воспоминание из той страшной, тоскливой поры загубленной юности. Фридрих — луч солнца, добрая улыбка и сильные руки. Сколько раз Альбрехт лежал на своей кровати без сна, вглядываясь в лицо товарища, сколько раз представлял, как тот откроет глаза, улыбнётся ласково и приглашающе, протянет ему руку. Но красивое лицо Ваймера хранило безмятежность глубокого сна.
Днём Штайн тянулся к нему, как слабый росток, пробившийся из-под камней, тянется к согревающему золотому свету. Привыкший к тому, что его отвергают, он каждый раз удивлялся, когда Фридрих высказывал ему своё искреннее расположение и участие. И распахнул свою душу в ответ, готовый отдать Ваймеру всё, и самого себя без остатка, лишь бы спасти его от страшной участи, лишь бы не дать ему стать чудовищем.А потом было то утро на озере. Опускаясь на дно, Штайн видел, как кричит по ту сторону ледяной поверхности Фридрих. Борясь с желанием закрыть глаза и забыться в спасительной темной воде, ледяными объятиями сковывающей его тело, наконец забирающей боль истерзанной одинокой души, он вгляделся в глаза друга. Увидев в них боль и готовность броситься за ним, парень покачал головой, прося не спасать его. Прося остаться прежним, простым, светлым и добрым парнем. И взгляд Ваймера изменился. Он понял своего друга, как понимал всегда.Штайн коснулся ладонью льда, прощаясь, оттолкнулся от поверхности и стал медленно погружаться. Теперь он был совершенно спокоен. Он знал, что умирает с любовью в своём сердце, и ему было легко.