Вперед, в бездну (1/1)

*** План был хорошо продуман, все приготовились сыграть свои роли в последнем акте спектакля с еще не определенным финалом. Хотелось надеяться, что героев не постигнет участь шекспировского персонажа, англичанин был поистине жесток к своим детищам. Постановка строилась исключительно на импровизации, на мастерстве лицедеев, задача которых состояла в убеждении, что происходящее исключительно реально, этакий авангардизм. Актеры вошли за кулисы, заранее надев ажурные маски, скрывающие лица. Не надо быть гениальным артистом, чтобы исполнить номер злобы и отчаяния, ежели ты сам преисполнен этими эмоциями. Лишь одному из труппы предстоял куда более глубокий обман, что нужно было преподнести на блюдечке пока что единственному зрителю, от реакции которого зависел успех всей пьесы, настоящему знатоку театрального искусства, маэстро человеческих душ. На мгновение зачинщики представления замерли в позах узников, коих изображали, наблюдая за последним испытанием для главного героя, лицом к лицу встретившим опасность. Казалось, они миновали самое страшное, критик уверовал. Как бы не так. Тяжело надевать на себя личину любовника, когда от костра былых чувств остались лишь обуглившиеся, догоревшие головни, доставляющие только боль, только страдание, ненависть к некогда-то желанной женщине. И вампирша ощутила ложь, увидела вторую сторону изящной и правдоподобной на первый взгляд маски, не сумевшей сокрыть сущность своего обладателя. Таявший, как воск, под прикосновениями ее руки, никогда не был бы так хладен и бездвижен, неохотно отвечая на жаркий поцелуй. Может быть, мнимые невольники и могли бы ее провести, но не верный пес, скрывающий оскал за виляющим хвостом. Слишком хорошо она знала того солдата, которого сотворила сама. Это был не он. И в мыслях того мужчины, беззастенчиво подслушанных, была не создательница. Шалость не удалась, Богиня умела отличить поддельное безумие Гамлета от настоящего помешательства Офелии. Все произошло так быстро. Вот зазвенели разбитые кандалы, вот Гай, не ждавший удара, с глухим стоном рухнул на колени, а затем был отброшен Богиней, как бесполезная, сломанная игрушка. Непонятно, что было первичнее, события слились в одну картину. И вот, после непродолжительной схватки, Фрея уже держала за руку умирающего Джекса, того самого, что не раз выручал ее, угрюмого, но не теряющего веру в людей Джекса, покровителя слабых, готового на великие жертвы ради друзей и тех, кого поклялся защищать. Клинок, что должен был покарать злодейку, настиг его. Какая омерзительная насмешка судьбы. Тьма быстро разливалась по телу вампира, окрашивая вены в черно-синий, чернильный цвет. Кожа его стала похожа на серую тонкую бумагу, а зрачки с каждой секундой мутнели, затухали. Но он держался до последнего, как настоящий герой, каким и был всегда. Никаких жалоб, лишь наставление, призыв к дальнейшей борьбе. И Фрея не могла отказать умирающему в последней воле. Как только от боевого товарища остался лишь бренный прах, она преобразилась. Все, кто встал на пути у Хранительницы, идущей за местью, горько поплатились, не оставив и царапины взамен тяжелым увечиям, полученным в награду от рассвирепевшей Хранительницы. Впрочем, она не стала добивать этих букашек, тратить силы и время, она хотела, чтобы все приспешники Реи видели ее падение. За девушкой к сцене шлейфом тянулся кровавый след. Кровь кипела в жилах, а сердце гулкими толчками ударялось об грудную клетку. С диким боевым кличем она ринулась на Первую, которая, если бы не ее вмешательство, раз и навсегда покончила бы с Гаем, вновь присоединившимся к битве, чтобы отвлечь внимание, спасти Лулу, маленькую вампирскую девочку, подругу Хранительницы, ведь он был и без того тяжело ранен. Нет, больше жертв не будет, твердо решила Фрея, яростная, как окрыленная жаждой справедливости фурия, наконец находящаясь на пике своих возможностей. И, рассекая воздух, накалявшийся вокруг нее, двигаясь быстрее ветра, она внезапно остановилась, опешила, уловив усмешку в кроваво-алых глазах преследуемой вампирши. Гай еще был жив, она удостоверилась в этом, встретившись с ним взглядом, только вот друзья, оставшиеся позади, больше не были собой, подчинились контролю Богини. Они рычали, стонали, пытаясь воспротивиться путам тьмы, оплетающим разум стальными прутьями, но все равно шли прямо на Фрею, не в силах более управлять своими движениями. А чудовище усмехалось, сверкая белыми, как снег, зубами. Темные локоны все так же аккуратно обрамляли ее красивое лицо, точно она и не участвовала в бойне, развернувшейся в антракте. Осталось только одно средство, мгновенно поняла Фрея, вспомнив наставления Кано, наблюдая, как союзники надвигаются на нее?— а их атака ознаменовала бы неизбежное поражение, и Гай не в силах был ей помочь, он не мог даже подняться на ноги. И она использовала шанс, как медиум, уничтожив соперницу самым смертоносным оружием?— правдой, силой мысли заставила ее войти в мир воспоминаний, измерение, доступное только Хранительнице. Даже Первой не дано было знать, что происходило с другими вампирами, а тем более?— с линией крови Хранительницы, которая все так же оставалась для бывшей жрицы загадкой, потому, увидев то, как ее дочь, любимый воробышек, выжила, она засияла счастьем, но потеряла дар речи, наблюдая, на смену прошлому видению пришло новое, то, где она, входя в город с войском, самолично убивает Иолу, не узнав, не заметив в порыве гнева. Она расправилась ней, как с насекомым, случайно попавшимся на пути. И это сломило сильную женщину, как ничто другое. Она думала, что дорожила отобранной у нее семьей, а на деле была настолько безрассудна, что сразу же приняла на веру смерть своей маленькой девочки, тогда как могла бы найти ее, уберечь от страшной участи, которую по роковой случайности сама же уготовила ей. Рея капитулировала, добровольно, и даже поверженная она выглядела величественно, но более не как преисполненная сил демоница, а как скорбная тень самой себя. И Фрея охотно, не колеблясь, отняла у нее жизнь, наконец исполнив желаемое. Но вместе с радостью от одержанной победы к ней перешло могущество, готовое, кажется, разорвать ее на части, но она выдержала. Девушка стала вместилищем, сосудом безумной двойственной энергии, объединив в себе оба древа, обе ветви крови. И тогда, возжелав власти над жизнью и смертью, хотя и во имя блага, она обратила взор в зал, где сидело так много людей и нелюдей, уже приготовленных для ритуала, задуманного Богиней, превращенной в кучку пепла стараниями освободительницы. Поглотив их души, их кровь, она станет способна оживить друга, исправить ошибки прошлого или даже повернуть время вспять. Еще не изучив данные ей возможности, Фрея знала наверняка?— она может почти все. Плавным, изящным движением она вскинула руку ввысь, чувствуя, как по кончикам пальцев, сладостно покалывая, пробегает ток. Хранительница уже собиралась приступить к действию, но ее прервал чей-то голос, внизу, ибо она парила над землей, окрыленная. Он звучал мягко, вкрадчиво, как будто ей собирались прочитать сказку перед сном. —?Фрея… Я, быть может, не имею права говорить, потому что не знаю тебя, но не могу и молчать. Все то время, что я наблюдал со стороны, ты показывала себя, как благородная, смелая леди, следующая своим идеалам, все время боролась с алчущими до власти, и я восхищался тобой. И даже сейчас, когда тебя обуревает необузданная сила, которую оставила за собой Рея, испустив свой поганый дух, вспомни, что ты лучше. Лучше нее, лучше меня, кого-либо еще. Ты не станешь распоряжаться жизнями невинных, как если бы они принадлежали тебе. Благими намерениями вымощена дорога в ад, дорогая. Совершив это злодеяние, ты больше не будешь прежней, твои друзья отвернутся от тебя, даже если ты воскресишь того, погибшего вампира. Рея убила бы всю эту толпу, не моргнув глазом, я бы убил, но ты-то пришла сюда, чтобы спасти их, так? —?он указал на собравшихся в опере в надежде вразумить девушку, нервически оглядывающую людей, которым выпала роль стать средством на пути к грандиозной цели. Видно, ее помутившийся рассудок взвешивал альтернативы, выбирая из двух зол?— меньшее. Девушка застыла в нерешительности, опустила руку. В глубине души она знала, что все сказанное?— чистая правда, но сознание исключительных возможностей все еще целиком владело ей. Она вонзила свой горящий взор в Августина, посмевшего обратиться к ней, Богине. Вампир, узнав в этом выражении лица знакомое дикое обличье бывшей возлюбленной в те часы, когда она топила селения в крови, не считаясь ни с чем, подумал, что все кончено, так бесславно, так неожиданно. Но вдруг что-то переменилось в ее мимике, дрогнули губы, должно быть, пошатнулась уверенность в успехе плана, что все удастся так, как она хотела, что она поможет человечеству, а не навредит. Хранительница внезапно поняла, какие ужасные вещи думала и говорила, что жизни несчастных не сравнить с ее болью, а значит, они ничего не стоят. Она говорила в точности, как Рея. Но она?— не Рея. И, потупив взгляд, угасший, растерянный, девушка не знала, как ей быть. Стыдно было смотреть на того, кто призвал ее совесть к ответу. Унизительно было, что это сделал именно он. В пылу страсти, охватившей ее, она ждала от Второго сына безоговорочной поддержки, ведь именно этого вампир желал многие века. Распоряжаясь такой силой, которую почерпнула бы Фрея из присутствовавших, они могли бы построить новый мир на обломках старого. Его поступок доказал сейчас лишь одно?— он бесповоротно изменился. Никогда раньше Гай Августин не стал бы сочувствовать кучке жертв, принесенных ради будущего вампиров. Что такое они по сравнению с блестящими перспективами королевского существования? Он больше не был бы владыкой подземных руин, хозяином теней. Мир увидел бы его лицо, как Нью-Йорк увидел лицо Реи. И под знаменами новой Богини, более совершенной, бессмертный мог бы осуществить свою давнюю мечту. Но Гай, еще хромавший, хотя и почти оправившийся от ранений, подошел ближе, не отводя глаз. —?Дай мне руку,?— сказал он бархатистым, слегка подрагивающим баритоном, выдававшим последствия кровопролитной внутренней борьбы. Фрея оглянулась вокруг, увидела товарищей, только начавших восстанавливаться после ядовитого, отравляющего гипноза, обратила внимание на то, что люди в зале начали понемногу приходить в себя, моргая, как бывает с теми, кто выходит из темноты и щурится от света, глядя влажными глазами на белый фон, который вскоре примет вид привычного пейзажа. Пока здесь в полном сознании были только они вдвоем, но вскоре очнутся и другие. Нужно уходить. И она протянула руку, в ответ же Гай аккуратно, как ребенка, спустил ее на землю. На глаза наворачивались слезы. Сложно было поверить, что только что она чуть не превратилась в то, чего боялась, что ненавидела и презирала больше всего на свете. И, дав волю чувствам, она обняла вампира, до того крепко, что хрустнули кости. Но ему, в сущности, было все равно, потому что сейчас, когда к его плечу прильнула Фрея, содрогаясь в беззвучных рыданиях, можно было перенести самые страшные пытки и не заметить этого. Он, правда, не знал, как повести себя, потому лишь, неуклюже, совсем не в своем духе, провел рукой по ее растрепанным каштановым волосам. Настало время суда, и все участники последней битвы собрались в месте, бывшем когда-то храмом, хранящим память о многих событиях из драматичной и устрашающей истории вампиров. Собрались, чтобы решить самые важные, насущные вопросы, которые встали перед ними после смерти Реи: определить участь Гая Августина, величайшего из лидеров бессмертных, самого кровожадного и властного, теперь стоящего пред очами правосудия, ликом Фемиды, в ожидании приговора, а также решить, что делать дальше?— в глобальном смысле этого слова. Храм стал и местом погребения праха Джекса, верного друга, главы клана и отважного воителя. Сказав несколько слов на прощание, вампиры, выдержав несколько минут тягостной тишины из уважения к покойному, приготовились к обсуждению. Камилла стояла в напряженной позе, скрестив руки, Эдриан был отрешен, вглядывался в старинный орнамент, а Лили переступала с ноги на ногу, то и дело поправляя очки на носу. Все ждали, пока заговорит Фрея, как-то неожиданно для себя ставшая их предводителем, точно мнимый скипетр передался ей по наследству от далекой родственницы. Девушка тоже ожидала, пока кто-нибудь начнет процесс, но, поймав на себе многозначительные взгляды, поняла, кто, по всеобщему мнению, должен его начать. Тихо выдохнув, она заговорила не сразу, выстраивая в цельную цепочку то, что она думает, оформляя мысли в слова. Стоило бы догадаться, что главную роль предоставят ей, однако Хранительница даже не подумала о такой возможности, завязнув в собственных баталиях разума и сердца. —?И хотя я сильнее той, кого мы еще недавно называли Богиней, кому преклонялись, я не в праве решать за вас,?— начала Фрея речь, развеяв тишину, осевшую в воздухе, сыром и затхлом. —?При правлении Реи имело вес только ее слово, Гай перенял эту традицию. И, несмотря на то что диктаторы все-таки прислушиваются к некоторым своим советникам, многие вещи, те, что никак не должны зависеть от воли одного предвзятого человека, или вампира, свершаются всего лишь по хотению этого одного. Мне противна эта система, всегда была. Потому, пожалуйста, скажите что-нибудь. Ее голос, как ни странно спокойный, насыщенный и немного вибрирующий то ли за счет отражения от каменных стен подземелья, то ли от огромной силы, нашедшей приют в этом хрупком теле, звучал так музыкально, как никогда прежде, и вампиры, прежде чем ответить, на пару секунд замерли, очарованные его мелодичностью. Несомненно, их маленькая девочка стала чем-то большим. Камилла ответила на призыв первой, как та, кого скорбь задела меньше всего. Веками наблюдая смерти, насильственные, естественные?— волей-неволей становишься циником. —?Трудно назвать тебя предвзятой, Фрея. Ты?— единственная из нас, кто может осудить его по справедливости, потому что ты видела все,?— очевидно, слова давались женщине нелегко, потому что в душе у нее все так же остался свинцовый осадок той поры, когда она была Королевой,?— подбирая те осколки воспоминаний, узнала о том, что сделало Гая монстром, узнав, каким он был до того, а затем в течение веков темного господства. Ты была там, где не был никто из нас?— в мыслях убийцы. —?И мы доверяем тебе это решение,?— довершил фразу Эдриан, очнувшись от дум, не дававших ему покоя, непривычно одетый в шерстяной черный плащ в честь траура. Фрея вздохнула, обратив взгляд на статуи, поломанные, обветшалые, заросшие мхом. Сквозь пелену времени она могла видеть, как величественно они выглядели когда-то. Теперь ей необязательно было погружаться глубоко в себя, чтобы выцепить какую-то деталь из кладовой воспоминаний рода. Она могла смотреть на вещь, и видеть, как она меняется по прошествии лет. Конечно, если ее часто наблюдали вампиры. Что, вполне естественно, так и было со здешними элементами архитектуры, хотя какой-то значительный отрезок времени был выпущен по причине, пока еще неизвестной. Побродив в закромах памяти, несложно было ее проследить, но на это не было времени, сейчас ее должно волновать совсем другое. Покончив с исследованием горгулий, она снова осмотрела своих товарищей, чтобы убедиться в их уверенности в сказанном, что каждый из них одобряет высказанное Камиллой, даже Лили, промолчавшая. И правда, кажется, все так и думали, глубоко копать Фрея не стала, вампиры почувствовали бы ее вторжение без спроса. Если б ей пару лет назад сказали о том, что она будет выносить приговор легендарному королю вампиров, старейшему на планете, она бы, наверное, рассмеялась и покрутила пальцем у виска, либо подумала, что это сюжет какой-то нелинейной игры, по которым так фанатела ее подруга. Но, увы, происходящее здесь и сейчас?— совсем не шутка. Если бы она чувствовала такую уверенность в себе, как тогда, когда была уничтожена Рея, все было бы значительно проще. ?Ты сможешь?,?— без слов говорила ей Лили с грустной улыбкой на лице. ?Что бы ты ни решила, я поддержу тебя?,?— говорил Эдриан, теперь нахмурившийся, сосредоточенный, а Камилла закрылась от нее, видимо, не желая, чтобы ее чувства повлияли на конечное решение подруги. И наконец глаза Хранительницы встретились со взглядом Гая. Да, собравшиеся не видели смысла перечислять все те деяния, в которых он был повинен, потому что на это ушло бы, наверное, несколько дней. Но все же, невзирая на то, что по его голове очевидно плакал топор палача, палач стоял в нерешительности. Она, всматриваясь в лицо человека, уставшего, печального и смиренного, впервые потерявшего смысл жизни, не могла занести меч над головой осужденного. К тому же, каждый раз, когда она вспоминала, как Рея наносила ему почти смертельные раны, как она вскрикивала каждый раз, глядя на это, как разорвала оковы, бросилась на Первую с неистовой яростью, до нее доходило смутное осознание того, что она дорожит жизнью бывшего соперника, использовавшего ее через Джеймсона, убившего ее. Был ли виновен в грехах прежнего Гая нынешний Гай? Ведь она сама направила его на иной путь. Неужели лишь для того, чтобы он выполнил свое последнее предназначение, увидел гибель той, что когда-то была им любима, и пал от руки Хранительницы? Нет, сердце предательски колотилось в груди при мысли, что она может казнить его. Потому что она не может. Фемида справедлива, потому что слепа, и неизвестно, насколько по вкусу пришлось бы богине правосудия решение, в шаге от которого была Фрея, зрячая, предвзятая более, чем могли бы предположить свидетели процесса. Она, кажется, по-настоящему привязалась к нему, и как могло быть иначе, если в последнее время Гай спас ее два раза: первый раз?— тело, другой?— душу. С тех пор, как враг раскаялся, Хранительница больше не желала его смерти, простив. Ибо раскаяние она считала еще более достойным, чем безгрешность. Она попросту не могла и дальше терзать его ожиданием, хотя мужчине будто бы было все равно. Лишь изредка посматривая на нее, Гай казался равнодушным, но в тишине храма девушке нетрудно было услышать его желания. Нет, может, не полностью осознанно, но он жаждал жить дальше. А ведь недавно говорил, что видит перед собой лишь одну задачу?— убить Рею. Он упустил что-то еще, отыскал тот самый смысл? Как хотелось проникнуть в его душу, перевернуть, пересмотреть там все, чтобы прочесть запретное, затаенное, но нельзя, не сейчас. И, вобрав воздуха в легкие, она вынесла вердикт, витиеватый, начинающийся с вопроса, до обсуждения которого еще не дошла очередь, потому что жизненно необходимо было обрамить чем-либо то, что она собиралась сказать, заключить горькую пилюлю в красивую оболочку. —?Мы разрозненны, братья и сестры. Нас стало значительно меньше. Потрясенных жестоким каскадом недавних событий вампиров будет сложно, невероятно сложно сплотить заново. И я в одиночку не сделаю этого, хотя, может статься, обладаю такой же силой, с помощью которой можно подчинить себе кого угодно, но это не выход! Я не пущу свои способности в ход без веской, очень веской причины. Потому что союз, построенный на влиянии одного, никогда не будет прочным. Пирамида, как вы знаете, держится на большом количестве камней, служащих фундаментом, именно благодаря им, а не верхушке, она стоит прочно, не обрушаясь. Потому нам нужен Совет, снова. И, может быть, это совсем не совершенная система, мы сами видели ее изъяны, а вы все и больше моего, но другого выхода просто нет. Пока нет. Пусть же места ушедших от нас глав, лидеров кланов займут другие, со свежим взглядом на вещи. Только теперь не будет кланов. Каждому из вас и следующим посвященным будет вверяться группа вампиров, единых, дабы не сеять вражду, и вы не должны будете ни дергать за ниточки, управляя ими, ни командовать, а быть наставниками, регуляторами, нести бремя ответственности. Как я уже сказала, мы потеряли многих близких и тех, кого не знали лично, но кто играл свою особую роль в нашем тайном обществе. И мы не можем допустить еще больше потерь, лишая жизни новообретенных союзников. Бессмертный, стоящий предо мной, совершил много зла, но своими последними действиями он заслужил шанс на исправление, шанс поменяться самому и помочь изменить мир в лучшую сторону. На этих словах Гай невольно улыбнулся себе под нос, искренне, не веря услышанному, и поднял глаза из-под изогнутых в удивлении темных бровей. Фрея судорожно глотнула воздуха, потому что дыхание сперло от важности озвученного, и оттого, как мужчина посмотрел на нее. Кашлянув, она завершила начатое: —?Потому прошу принять мое решение о помиловании и включении Гая Августина в Совет. Да, решение это было, безусловно, неоднозначным, спорным. Они предполагали по меньшей мере изгнание, потому что знали благородство своей подруги, ненавидящей казни, которую, впрочем, преступник заслужил, милосердием показалась бы для многих его быстрая смерть. На лицах вампиров читалось нескрываемое удивление. Ну, чего уж теперь, они сами дали ей выбор, она его сделала, поздно отступать. И, немного глупо, но гордо улыбаясь своему решению, которое на время освободило ее от душевных тягот, она подошла к оправданному и протянула руку. Камилла крепко сомкнула челюсти, так, что скрипнули зубы, чтобы не сказать чего-то лишнего, уважая резолюцию Хранительницы, Эдриан точно и не слышал приговора. Какими же слабыми, закостенелыми показались ей тогда друзья, не способные к прощению, величайшей добродетели. Впрочем, время покажет, а пока она не хотела зацикливаться на реакции, неодобрение было слишком ощутимо, чтобы не навевать тоску. —?Я не подведу Вас, Хранительница,?— сказал вампир тихо, так, что слышно было, пожалуй, только ей. —?Фрея,?— поправила она, и румянец заиграл на щеках у молодой вампирши. Казалось, с этого рукопожатия начиналась новая жизнь, потому что тяжелый груз был наконец сброшен. Позже она, конечно, убедится, что это не так, но пока все было безоблачно, несмотря на повисшее в воздухе невысказанное недовольство, на которое она уже не обращала внимания. —?Фрея,?— с наслаждением повторил Гай, обнажив клыки в полуулыбке. Он задержал ее чуть дольше необходимого, и, наконец выпустив кисть девушки, отступил в полумрак, к каменному изваянию, чтобы лишний раз не раздражать тех, кто ждал сурового приговора, впрочем, как и он сам. Ей оставалось лишь надеяться, что Джекс не мог видеть того, что свершилось в этих стенах, потому что такое сострадание было бы оскорбительно памяти Такеши. Бессмертные быстро оправились, по крайней мере внешне, стараясь как бы не замечать молчаливого присутствия Гая. Им предстояло определить дальнейшее положение вампиров в обществе.