((swimmers' method)) (1/1)

Пять холодных времён. До обретения Великой долины. Питри сидел на краю гнезда, борясь с образующимся в горле комом. Впрочем, борьба длилась недолго?— едва у края гнезда показалась пролетающая мимо весёлая стайка маленьких летунов, Питри потерял остатки самообладания и разрыдался, как какая-то кроха… Хотя он и был ещё крохой. Перед ним обрыв, провал, кажущийся почти бездонным, ведь, будь внизу земля, а не камни, на этом уровне были бы верхушки высоких деревьев. Питри смотрит в этот провал, пытаясь собраться с духом, но он только и может, что лить горькие слёзы. И он даже не разбирает, что это,?— слёзы обиды или слёзы страха. Да, он ещё совсем кроха, и нет ничего ужасного в том, что маленький детёныш ещё не умеет летать… Не было. До сегодняшнего дня. Сегодня его едва вылупившийся брат, которому мама только успела придумать имя, раскрыл крылья и полетел, и Питри радовался бы за младшего, если бы не ровесники, которые и без того ему жизни не дают. ?Если не можешь чему-то научиться,?— наставлял его самый старший в компании местных детёнышей, пока остальные смеялись над затравленным Питри,?— то надо пробовать крайние методы. Говорят, некоторые плывуны кидают своих детёнышей в быструю воду, и там хочешь не хочешь, а поплывёшь, как взрослый.? Вот уж чем, а глупостью Питри не отличался. Он понимал, что совет ему дают вовсе не от доброты и сочувствия, но что ни сделаешь, чтобы перестать быть посмешищем. Питри глубоко вдохнул, а затем ещё раз и ещё,?— и вот он уже почти не плачет. Ещё один глубокий вдох, шаг в сторону обрыва, крылья в стороны, перегруппировка… Ещё шаг. Всё вокруг размывается и будто стекает вниз. Уши закладывает от шума ветра в безветренную погоду. Питри чувствует, как останавливается его крохотное сердце, понимая, что крылья снова не раскрылись. Сильные, цепкие когти хватают край его крыла, останавливая падение, и пару длящихся вечность мгновений спустя Питри приходит в себя. Он не падает. Он в гнезде. Он не разобьётся… —?Что это на тебя нашло, скажи на милость?! Питри всё ещё в шоке, и его расфокусированный взгляд никак не может опознать стоящего перед ним взрослого, но голос и манера речи, из-за которой приходится угадывать значение слов на ходу, тут же восстанавливают в замутнённом ужасом сознании нужный образ. —?Питри, ты хотя бы понимаешь, что мог разбиться?! Голос громок и непривычно зол, глаза напротив полны панического ужаса, и будь Питри в себе, он бы постарался сбежать, боясь что его ударят. —?Что вообще сподвигло тебя на столь неразумный поступок?! Питри дрожит, трясётся, как древесная звезда в приближающийся шторм, но вовсе не от того, что его ругают. —?Здесь так высоко,?— вдруг говорит детёныш ровным и слабым голосом, всё также смотря перед собой застывшим взглядом, чувствуя, как медленно до его обездвиженного шоком ума доползает осознание. Он только что прыгнул со скалы. Мама ничего не видела, она улетела тренировать своего способного младшенького. Другие детёныши ничего не видели, они даже не смотрели, хотя вечно летают где-то рядом. Другие взрослые ничего не видели, они даже не знают, кто такой Питри, ведь он никогда не покидает гнездо. Питри не умеет летать, но он прыгнул со скалы, чтобы научиться. Он просто хотел показать, что он не слабый и бесполезный. Он всего лишь хотел, чтобы над ним перестали смеяться. Он так хотел, чтобы над ним перестали смеяться, что чуть не убил себя. Питри почувствовал, как странное и неприятное ощущение, будто всё внутри замерло и похолодело, вмиг оборачивается диким ужасом, а в горле опять встаёт ком, да такой, будто сейчас из каждого глаза хлынет по водопаду. Но ужас держит его в своих ледяных лапах, не давая прийти в себя. —?Тебе нельзя подходить к обрыву,?— говорит вдруг дядя таким тоном, будто пытается его образумить,?— ты ведь даже не умеешь летать! И Питри не выдерживает. Оцепенение спадает, заставляя упасть клювом вниз, и детёныш заходится в истерике. —?Мама сказала,?— слышит он собственный голос, в котором шумных всхлипов больше, чем осмысленных слов,?— что я научусь, когда подрасту. Я подрос, а летать ещё не умею! Птерано подхватывает детёныша с каменного пола, и Питри чувствует ту запредельную жалость, с которой на него сейчас смотрят, и слышит среди затерявшихся в его всхлипах нескольких столь же жалостливых слов, как его называют сломленным. Питри точно знает, что сломленными бывают только ветки, но никак не летуны, но почему-то детёнышу кажется, что это слово ему сейчас очень подходит. —?Ну же, не плачь, Питри,?— пытается успокоить его дядя. —?Ты обязательно науч… —?Нет! —?вдруг перебивает его сам от себя не ожидавший такого Питри. —?Все уже летают, даже Флайт научился, а он только вылупился, и ещё даже не разговаривает! Все летают, а я… Детёныш кое-как заставляет себя перебраться из лежачего положение в сидячее и вытянуть вперёд не слушающиеся крылья, чтобы показать зажившие раны и бесконечные ссадины. Он весь выглядит так, будто постоянно ввязывается в драки, но Питри никогда не дерётся. Это всё следы неудачных попыток взлететь. Попыток, которых было так много,?— и хоть бы одна удачная,?— что он уже боится одного слова ?полёт?, а поднимающийся ветер и вовсе приводит его в панику. Питри понимает, что никто не будет дружить с ним, пока он не научится использовать свои крылья по назначению, но разве его вина, что крылья никак не хотят раскрываться? Слёзы всё ещё застилают глаза детёныша, но даже сквозь них он видит странное выражение в глазах дяди. Это не понимающая печаль, с которой дядя смотрит на него обычно, не сочувствие, с которым на него смотрят некоторые детёныши, не желающие ввязываться в травлю, и даже не боль, с которой на него смотрит мама… Это полная безнадёжность, и Питри догадывается, о чём в этот момент думает Птерано. Не просто догадывается, он уверен, ведь все видели, сколько раз мама пыталась научить Питри летать, но каждый раз урок заканчивается её грустным взглядом и успокаивающими словами о том, что ?похоже, ещё рано?. Оба они помнят, как то же самое пытался сделать Птерано, и как каждый раз это завершалось тем, что один пинал камни с досады, пытаясь не разреветься хотя бы на этот раз, а другой виновато опускал клюв, драматично произнося в пустоту что-то вроде ?бедное дитя, полное тщетных надежд?. И уж тем более оба они знают про все попытки Питри научиться летать самостоятельно, из-за которых тихий и мирный детёныш и выглядит, как постоянный участник драк на выживание. Но всё же Питри надеялся, что понимающий и проницательный дядюшка не умеет читать мысли, ведь кто знает, что случится, когда Птерано поймёт, что мама собирается бросить Питри… Нет, конечно же мама такого не говорила. Больше того, она ни разу не называла Питри плохим или не нужным, и он бы в жизни не догадался, но Флиген с Сиэлем раскрыли Питри правду. Они сказали, что маме не нужен такой бесполезный и бестолковый детёныш, и она бросит его при первой же возможности. —?Питри,?— вдруг зовёт его дядя, и тот вздрагивает, но не столько от неожиданности, сколько от этого внезапно потерянного голоса и отстранённого взгляда,?— не делай так больше, хорошо? —?Только если полечу сегодня,?— сквозь зубы отвечает Питри, и снова вздрагивает, понимая, что ответ прозвучал слишком дерзко. Не хватало ему ещё потерять единственного, кто его поддерживает… Но Птерано этой дерзости будто и не заметил. —?Ты заблуждаешься,?— задумчиво начал дядя,?— думая, что лишь твои крылья помогут тебе воспарить в небо. Питри медленно поднял голову, недоверчиво поднимая взгляд на дядю. Тот опять говорит свои сложные слова, но Питри всё же понимает их смысл… Почти инстинктивно. Тон мягкий, голос добрый, на клюве полуулыбка, и взгляд, в котором будто разом застыли понимание, страх и какая-то очень хитрая идея, которую впору обдумывать Флиген с Сиэлем. Питри и сообразить ничего не успел, когда дядя аккуратно подцепил его когтями и поднял, сажая себе на спину. Едва Питри понял, что вот-вот произойдёт, он почувствовал, как падает нижняя часть его клюва… Правда он ещё не решил, от страха или от восторга. —?А теперь держись крепко! —?услышал он голос дяди сквозь закладывающее уши биение собственного сердца. —?Сейчас ты посмотришь на тех, кто обижал тебя, с заоблачной высоты! Небо всё ещё приковывало зачарованный взгляд сидящего на камне Питри. Он никогда прежде не испытывал такого восторга, его мысли путались, одна прыгала поверх другой, а сам Питри тем временем с отрешённым восхищением смотрел на то, как Великий сияющий круг отходит в сторону, уступая место своей зажигающей звёзды сестре. Впечатления были одно другого ярче… Это ощущение, когда ты высоко, а внизу всё такое маленькое… Эта скорость, такая огромная скорость, что можно догнать быстрого бегуна, или даже ускользнуть от большого острозуба, когда он уже тебя заметил… А небесный пух? Они пролетели через небесный пух,?— он, к огромному удивлению Питри, оказался не плотным, как камень, и даже не вязким, как песок. Из всего, что встречал в своей жизни Питри это было больше всего похоже на воду, и то сравнение не точное… Но пролетать через небесный пух всё равно было страшно. Он Великим небесным кругом,?— единственной вещью, которая так и оставалась над ними,?— готов поклясться, что никогда не пролетит сквозь небесный пух сам! Но одно впечатление было ярче других. Питри в жизни не забыть, как и без того маленькие летуны-детёныши, что летали на уровне гнезда, всего за пару мгновений подъёма ввысь превратились в разноцветные точки, оставшиеся где-то внизу, а потом они и вовсе исчезли. Вряд ли они видели Питри, но если видели, то, должно быть, долго провожали его круглыми глазами и раскрывшимися в удивлении клювами, ведь даже самые смелые и уверенные из них не решились бы лететь так высоко. И многие из них, скорее всего, вообще впервые увидели, как Питри летит. Конечно, он летел не сам, скорее, его катали, но всё равно это куда лучше, чем в прошлый раз, когда мама везла его на спине во время перелёта на новое гнездовье. По крайней мере, на этот раз рядом не было Флиген и Сиэля, которые посмеивались над единственным нелетающим детёнышем и показывали ему язык, стоило взрослым хоть на секунду отвернуться. На этот раз Флиген с Сиэлем были далеко внизу, так далеко, что их было даже не видно, и Питри готов был лопнуть от восторга от одной только мысли, что он летал выше этих задир. Питри мог бы думать обо всём этом, но ни одна из его идей не складывалась во что-то осмысленное, ведь даже теперь, сидя на каменном выступе на самом краю безымянной каменистой долины, так далеко от привычного места, что отсюда даже не видно гнезда, он всё ещё не может отойти от захватывающего полёта. —?Питри,?— вдруг дядин голос вырывает его из потока сплошного восторга, и Питри почти с удивлением вспоминает, что всё это время, с самого приземления, Птерано сидел рядом. —?Что бы это ни было… Не делай так больше. Проходит несколько мгновений, прежде чем Питри понимает, о чём речь. Дядя говорит о сегодняшней несостоявшейся попытке научиться летать, из-за которой Питри чуть не разбился. Детёныш мрачнеет, вспомнив об этом. Восторг от полёта будто стёр его воспоминания обо всём, что сегодня было… А потом ему напомнили. Лучше бы он оставался в блаженном беспамятстве и дальше. —?Если с тобой что-нибудь случится,?— продолжает дядя странным голосом. Он говорит тихо и медленно, как будто выбирает слова, которые Питри поймёт и запомнит. —?Если с тобой произойдёт что-то плохое… Это разобьёт сердце твоей маме. Питри на мгновение замирает, пытаясь принять услышанное. А потом он чувствует, как его сердце бьётся с удвоенной силой. —?Мама будет плакать? —?спрашивает детёныш, чуть не вскочив с места от непонятных, но переполняющих его эмоций. Но ведь Флиген с Сиэлем сказали, что она собирается его бросить… —?Ты и представить не можешь,?— отвечают ему, и по драматичности, которой в этих словах в два раза больше, чем обычно, Питри понимает, что это значит ?да?. Питри повезло, что он сидел, ведь иначе он бы упал оттого, как подкосились его задние лапы. Мама… Расстроится? Она даже будет плакать, если с ним что-то случится? Она… Она любит Питри? Но ведь Флиген с Сиэлем сказали, что она хочет избавиться от такого плохого и бесполезного детёныша… Но это сказали Флиген с Сиэлем, самая злая сестра и самый вредный брат, те, кто обвиняют его в плохих вещах, отбирают вкусности, которые даёт ему мама, и дразнят его больше, чем все чужаки вместе взятые… А дядя говорит, что маме будет грустно, если с Питри что-то случится. Флиген с Сиэлем обманщики, а дядя не станет врать, он ведь никогда не врёт, да и как он может обмануть Питри! Но… Мама любит Питри. Она почти не показывает этого, ведь у неё много детей, она всегда уставшая и вечно занятая, у неё почти нет на Питри времени, а ведь он совсем один, не то что сестра с братом, у которых куча друзей, и мама так нужна ему… На мгновение к Питри даже подбирается мысль сделать что-нибудь плохое, ведь тогда мама испугается за него и станет уделять Питри больше внимания… Но он тут же прогоняет эту мысль. Ведь он любит маму и, как бы не было обидно, что она не уделяет внимания, он не хочет, чтобы она волновалась лишний раз. —?Дядя,?— вдруг говорит Питри,?— не рассказывай маме. Ты обещаешь? Пара больших и удивлённых глаз тут же обращается на Питри. Пару мгновений они двое будто играют в гляделки, и Питри кажется, что он выигрывает. —?Ну если… Если ты так считаешь,?— неуверенно отвечает дядя, и Питри кивает, даже не понимая, о чём тут можно раздумывать. —?Хорошо,?— продолжает Птерано уже с улыбкой, правда какой-то невесёлой,?— пусть это будет нашим секретом.