Часть 5 (1/1)
И вот наступила зима. Как-то незаметно и быстро. Месяцы стали идти быстрее, а потому я очень удивилась, видя на оконном стекле красивые замороженные узоры. Зима… А совсем скоро мой день рождения. Я вздохнула. Ага, мне, как всегда, подарят, впрочем, чего загадывать? До него ещё далеко. И вдруг я побледнела. Вчера было родительское собрание. Нет, не совсем собрание. Мама входит в классный актив. Ну, не об этом. Последнее время я совсем забросила учебу. Хотя раньше я и так не особо ею интересовалась, и оценки стали ещё хуже. В общем, атас. Раньше я ещё выкручивалась. А тут… Ладно. Может, мама ничего и не узнала. Я быстренько оделась и прошла в кухню. Благо, сегодня воскресение. — Мам, ты себе просто не представляешь, как я хочу кушать! — старалась я скрывать волнение, шлепнувшись на стул.Мама молчала. Вот черт. — Валерия, мне нужно с тобой поговорить.Все плохо, это я итак вижу. Особенно, если меня называют Валерией. Я правда об этом уже сообщала… Но за эти месяцы я от этого отвыкла. Ведь предки, считая меня самостоятельной, взрослой, ну раз я работаю, прекратили капать на мозги. — Давай, — ответила я и сморщилась, будто мне в завтрак подсунули кислый лимон. — Я вчера была на собрании родительского актива…. — начала мама, не поворачиваясь. — И? — уныло протянула я, ковыряясь в пюре. — Я, конечно, рада, что по алгебре, геометрии и физкультуре ты вытянула на твердые четверки, но меня поразило то, как ты скатилась по остальным предметам, — необычно спокойно, без причитаний, вздохов, криков сказала мама. — И что так тебя волнует? Учусь как всегда, к концу года подтяну, — пожала я плечами, тупо глядя в тарелку. — Я считаю, как самый родной тебе человек, что тебе надо все-таки меньше работать, — так же спокойно говорила она, ставя себе тарелку. Что-то мне это спокойствие не нравится. — Мам… — сделала я вид, что не заметила её предложения. — А что-то случилось?— Нет, с чего ты решила? — удивленно посмотрела на меня мама.— Просто ты так спокойно об этом говоришь, ну про мои оценки. Раньше на эту тему были громадные скандалы, — пожала я плечами, думаю, что зря подняла эту тему, и теперь бури не миновать.— Помню, — кивнула мне мама, скривившись, — Но мне уже надоело тратить свои нервы. Все равно тебя не изменишь, — как-то обреченно вздохнув.Эта обреченность в мамином голосе немного напрягала, но с другой стороны, может быть мы, наконец, находим общий язык. Вместо того, чтобы скандалить и ругаться.— Мам, я обещаю, что постараюсь подтянуть оценки к концу года, — еще раз пообещала я.Мама ничего не ответила, лишь тяжело вздохнув, налила себе в кружку еще чая.Я замолчала, быстро доела и пошла собираться к Илье. Я обещала принести ему мои любимые музыкальные диски. Все его мы уже прослушали. Сегодня день обещал быть интересным.***
И вот она пришла. Я ждал её с самого утра. Ведь мы сегодня выходим на крышу в снегопад! Обычно Лерка не хотела выводить меня при идущем снеге — поскользнусь, да и мало ли что. А вчера я её уговорил. — Илюш, выходи, Лерочка пришла! — как обычно позвала меня мама. — Уже иду! — радостно ответил я, одергивая свитер. — Ну, готов? — как обычно спросила Лера. Я радостно кивнул. — Давай руки.Она помогла мне одеться и мы, выйдя из квартиры, совершили ошибку, за которую позже заплатим большую цену. Мама вручила Лере ключи, сказав, что пойдет в магазин. Но мы пропустили это мимо ушей. — Ура! — крикнул я почти во всю громкость, оказавшись на заснеженной крыше и чувствуя на лице падавшие снежинки. — Тише, дурачок! — ласково цыкнула Лерка, сдерживая смех. Я же наплевал на это восклицание, бегая по крыше как ребенок. Свобода, свобода, свобода! И как, наверное, там красиво! А я этого не вижу. Но помню, помню ощущение снега на руках и лице. Щипающий руки и щеки мороз. В детстве я обожал бегать с мальчишками, играть в снежные битвы, строить крепости и горки изо льда. Потом за год до аварии занялся сноубордом. Я немного нахмурился, но тут же получил снежком по спине. Какая разница, что было. Сейчас и здесь было особенное — даже простой снежок. Потому что это не земля, а крыша.***
— В общем, мама попросила меня ходить поменьше и пореже. — грустным голосом сказала я, когда мы уже успокоились и сели прямо на край крыши. — Леркин, ничего не случится, если ты будешь ходить пореже, — ответил он, отвернувшись. Привычка — не показывать глаза. — Случится. Я не могу тебя бросить, Илья. Я ж тебя люблю, — парировала я. — Ради твоего же блага, Лер. Я ж не хочу, чтобы из-за меня дома тебе высказывали что-то нехорошее. Я потерплю. — Ради твоего же блага мы тут гуляем! — хихикнула я, переиначив. Илья сначала не понял в чем юмор, потом расхохотался.Мельком взглянув вниз, я просто побледнела от ужаса. Прямо на нас, так опасно сидящих на крыше «любовалась» тетя Оля. Её голубые глаза источали гнев. Причем очень сильный. — Лер, а что ты замолчала-то? — удивился Илья. — Что-то случилось? — Да, Илья, — вздохнула я. — Твоя мама смотрит сейчас на нас и знаками указывает на окно чердака.Илья схватился за голову. Как же мы это допустили? Нам конец. Пришлось спуститься.***
Как только мы зашли в квартиру, мама выдворила меня в мою комнату, сказав, что хочет поговорить с Лерой. Но по напряженному голосу я осознал, о чем будет идти речь. Нет, я итак понимал, что девочку, с которой мы уже давно больше чем просто слепой и поводырь, будут ругать. Но сейчас я понял — может случиться худшее. А потому я тихонько, на цыпочках, вышел за дверь и прислонил ухо к двери. — Валерия, как вы оказались на крыше? — грозно спрашивала мама. — Я только вывела Илью погулять, — тусклым и безразличным голосом отвечала Лера, ожидая удара. — ДА? А ты, дорогая моя, забыла, что он — слепой? А вдруг он бы упал с крыши? Это же не частная одноэтажная халупа, откуда можно преспокойно прыгать! Да ты понимаешь, что случилось бы?Мама драматизирует. Значит, все кончится плохо. — Тетя Оля… — начала, было, Лера, но мама заткнула её. — Ни слова больше. Я тебе не тетя Оля, а Ольга Николаевна. Это первое. Второе: я даю тебе расчет. Ты уволена. К Илье больше не приходи. Ему итак плохо.Тут я не вытерпел и ворвался в комнату. — Мама! Я запрещаю тебе это делать! Мне будет хуже, если Лера уйдет! — Не капризничай, сынок. Ты слишком разбаловался. Не спекулируй своим положением, — я услышал, что шаркающие шаги быстро удаляются. — Лера, не уходи! — Прощай, Илья. — Лера явно пыталась сказать это тише, но я-то слышу замечательно! — Я тебя люблю, — почти одними губами сказала она, чтобы не услышала мама. Дверь закрылась. Я стукнул от злости стенку, ойкнул от боли и убежал. — Илюша, с тобой все в порядке? Не сильно ушибся? — мама вбежала в комнату. — Мама, отстань! — хамил я сквозь зубы и отвернулся.***
А я шла домой, пряча голову от мокрых и холодных до ужаса снежинок. Челка прилипла к глазу, закрывая его. Оттого мне было плохо видно. Но она не оттого прилипла, что снег, а от моих слез. Ведь я — эмо. Я просто выражаю свои эмоции. Просто, все у меня в жизни просто — потеряла друга, даже больше, чем друга. Просто потеряла. Мысли путались, я шла домой. — Лера, и как тебе в голову такое пришло?! — слышала я будто сквозь сон.Ну, да конечно, тетя Оля… Ой, простите, простите, Ольга Николаевна. Позвонила моей маме, и рассказала, какая у нее бестолковая и безответственная дочь.— Что, сама эмо, решила и этого бедного парня в свои ряды посвятить, — продолжала орать мама, — Ему и так досталось, а ты… Мы-то уж решили, что ты стала исправляться, человеком стала! Верить тебе стали! — Можешь радоваться, больше я ему ничего плохого не сделаю, — выдавила я. — Просто меня уволили.Не слушая ее дальше, я ушла в комнату, снова включила Plunger. Но никакие мамины вопли и причитания о том, что я беспутный ребенок, не заставили меня выключить музыку. Потом пришел дядя Игорь. Узнав, в чем дело, он отобрал компьютер. Тишина воцарилась в моей комнате. Я лежала, тупо смотря в потолок. Соленые слезы катились по моему лицу, пропитывая наволочку подушки. Я закрыла глаза, и снова представила снег. Снег, крышу и его. Слезы покатились еще сильнее, а дыхание было перекрыто тугим комком в горле, который вырвался сначала протяжным всхлипом, а потом громкими рыданиями.