Глава 7, о любви, творящей чудеса (1/1)
За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь! Увидев, что граф едва держится на ногах, Яринка немедленно забыла и о форуме, и о ведёрке.О пришельцах она тоже забыла. С этого момента для неё существовал только Он! Потому что скоро и в самом деле вокруг никого не стало. Стоило ей выпустить ведро из рук, как к нему хищно ринулись с разных сторон рыжий гусар с пышными усами, четверо молодых людей в кожанках, за ними квадратный и кудрявый коротышка, тоже в кожанке и с маузером. И в довершение всего два англичанина: один в медицинском халате, другой с трубкой и в кепке-двукозырке. Успех в состязании остался за гусаром, имевшим длинные ноги и бегавшим быстрее всех. Он первым подцепил ведро и умчался вдаль бодрым аллюром, оставив после себя лишь ароматные воспоминания. Четверо в кожанках устремились было за ним, но их задержал кудрявый коротышка.- Так, мне всё ясно. Переизбыток жилплощади. Деда будем уплотнять. Куда ему столько метров на двоих? Товарищ Ксанка, пиши протокол.- Но това-арищ Швондер! – привычно заканючили все четверо. – Нас Будённый послал! У нас задание! Коротышка прошёлся перед строем, заложив руки за спину, и встал, покачиваясь с пяток на носки.- Стыдно, товарищи! Вы единственные комсомольцы в округе, а так слабо понимаете политическую обстановку. Решение жилищного вопроса – наша первостепенная задача. За мной! Четвёрка бывших неуловимых мстителей привычно повернулась налево и зашагала унылой колонной по одному вслед за своим предводителем. Англичане тоже порывались преследовать гусара. Точнее, один англичанин – рыжий доктор в заляпанном халате. Его остановил другой.- Не стоит, Ватсон. Погоня не имеет смысла.- Но почему же, Холмс?- Элементарно, Ватсон. Во-первых, это поручик Ржевский. Он так навострился удирать из чужих спален, что его и на коне не догонишь.- А во-вторых?- А во-вторых, это был не ваш потерянный криптонит.- А что же? А что же? – запальчиво воскликнул доктор.- Нечто совсем другое. Дорогой друг, где, по-вашему, мы сейчас находимся?- Возле нужника. А что… - доктор не договорил. На его лице постепенно рождалась улыбка озарения.- Это гениально, Холмс! – выдохнул он, всплеснув руками. Сыщик скромно зарделся, окутываясь дымом своей трубки.- Пойдёмте отсюда, Ватсон. Очень воняет. И добро бы это был криптонит. После чего оба британца флегматично удалились. Всего этого, понятно, не видели ни Яринка, ни граф де Ла Фер. Яринка вообще ничего не видела, кроме светлого облика любимого. А граф, и до того недостаточно твёрдо державшийся на ногах, сделал лишь один глубокий вдох, побледнел и потерял сознание. Яринка Дума была из тех женщин, что водятся в русских селеньях: коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт. Но поскольку граф был не конь, а дедов нужник не горел, она несколько растерялась, не зная, как ей поступить. Любимый всё ещё лежал без чувств. Потом её посетила удачная мысль. Небогатый опыт её семнадцати лет подсказывал ей, что нет того мужчины, который не очнулся бы от стакана горилки. Она метнулась к сараю, в который не далее, как утром отнесла целую четверть.
Когда стакан оказался в непосредственной близости от Атоса, породистый нос его нерешительно шевельнулся, губы вытянулись и причмокнули. И болезный жадно припал к стакану, постепенно оживая. Когда последние капли пролились в жаждущее горло, он открыл глаза.- А консультант говорил: ?Лечите подобное подобным?… где я? – и он уставился на Яринку.- Та дэ ж ты? Пид забором – ясно дело! – ласково произнесла она на певучей харьковской мове. – Скушай тараньку! Граф бросил лишь один взгляд на дивчину, потом глаза его мученически закатились. Тараньку он предпочёл грызть с закрытыми глазами. Словно опасался смотреть в день сегодняшний. Что уж говорить о завтрашнем, в который могут смотреть не только лишь все?*** У графа де Ла Фер были все причины опасаться. В последнее время он слишком часто оказывался в руках влюблённых поклонниц. Он сам не знал, почему это происходит. Его словно прокляли. Ему отказывались служить лошади, он падал с них в самый неподходящий момент. Ему напрочь изменяли все его боевые навыки, и он получал рану или попадал в плен. Друзья при этом всегда непонятным образом испарялись, словно их и не было. Зато поблизости всякий раз оказывалась, спасая его, беспомощного, какая-нибудь особа женского пола. Которая потом пыталась отыметь несчастного графа самыми разнообразными, зачастую противоестественными способами. Вот в чём он изрядно поднаторел, так это в побегах. Сдаваться нимфоманкам без сопротивления претило его благородной натуре. Он же не Арамис! На сей раз его подвела горилка, которой он угостился после очередного исчезновения друзей, зато в компании разноглазого консультанта, втируши-регента в клетчатом картузе и здоровенного чёрного кота, который лихо пил и не менее лихо закусывал, накалывая маринованные грибы на вилку. Атос присоединился к этой компании, радуясь, что наконец-то допился до чертей и скоро помрёт. Жить такой жизнью он решительно отказывался. И вот – он снова жив. И у него новая барышня. Да когда уже это закончится? Боги, яду мне, яду! В глубине души Атос знал, что есть вещи, которых он боится ещё больше. Иногда во время подобных наваждений его начинал домогаться Арамис. Или д’Артаньян. Или герцог Бекингэм. Или какая-то кошмарная зелёная тварь с гипертрофированными мускулами и здоровенными кулаками. Помнится, от этого кошмара он удирал наиболее бодро. И потом беспробудно пил три недели, стараясь ЗАБЫТЬ!
Причём, друзья, приходя в себя, всякий раз клялись, что ничего подобного не имели в виду. А гасконец как-то заявил, что он вообще любит женщин, а значит, он классический лесбиян. Но графу от этого было не легче. Такая бурная сексуальная жизнь пагубно сказывалась на его рассудке, и без того затуманенном большими дозами спиртного. И теперь он снова не помнил, как оказался в хате своей спасительницы. Чёрт, он никогда этого не помнил!
Сейчас начнётся!
Но не такова была Яринка Дума – дочь красного командира, - чтобы насиловать беззащитного мушкетёра. Этим могли заниматься бабы из кружка Рыжей Нюрки. А ей нужна была духовная близость и родство душ.- Товарищ Атос, послушай, что скажу! Ты Ленина видел? Граф в изумлении открыл один глаз. Начало озадачивало. Оно не походило ни на что, пережитое им прежде.- Ленина? – переспросил он.- Значит, не видел, - огорчённо сказала девица. – А Маркса ты читал? Теперь уже граф открыл оба глаза и озадаченно уставился на неё.- Не читал, - грустно сказала барышня. – Ну, как же можно, товарищ? И это в наше время, когда разгорается пожар мировой революции! Давай будем просвещаться! И девица достала из подпечка здоровенный том, раза в три толще Библии.
- ?Капитал?, - машинально прочёл граф на обложке…*** К вечеру, держа руками гудящую голову, Атос понял, что если его сейчас немножко изнасилуют обычным способом, он будет даже, наверное, не против. Потому что изнасилованный мозг был больше не в состоянии воспринимать слова. К счастью, девица вдруг всхрапнула и уткнулась лицом в книгу, уснув прямо за столом.
Мушкетёр не рискнул её переносить, опасаясь, что проснётся. Назавтра пытка повторилась.
Послезавтра граф понял, что люто ненавидит буржуазию и все разом способы первоначального накопления капитала. Ещё через день он с удивлением обнаружил, что хорошо понимает теорию прибавочной стоимости.
За всё это время Яринка и пальцем его не коснулась. Она лишь вела уроки политграмоты.
Через неделю он уже бодро отзывался на кличку ?товарищ Атос?. А ещё через день понял… Нет, он не стал демократом. И слово это, и само явление вызывало глубокое отвращение в его благородной душе. Всё было куда серьёзнее.
Он становился КОММУНИСТОМ! Он бодро участвовал в дискуссиях о преимуществе теории Маркса над теориями Смита и Риккардо. Это преимущество не вызывало у него сомнения. Они с Яринкой едва одолели первый том ?Капитала?. В подпечке лежал непочатый второй. Половая неприкосновенность графа была в безопасности ещё пару недель… Утомлённая Яринка спала на кровати. Атос, как истинный джентльмен, устроился на полу. Он мечтательно закрыл глаза, блаженно потягиваясь, и с губ его сорвалось с тихой нежностью:- Призрак бродит по Европе. Призрак коммунизма.