5 (1/1)

Печать Велеса, объятая водой, гипнотизировала. Как когда вечером жгут костер: хочешь не хочешь, а тебя притянет тепло, заворожит танец пламени. Пока я готовился к перелету, наспех кидая в рюкзак самые необходимые вещи, баночка с амулетом то и дело притягивала взгляд. Оберег. Он защитит сестру; каждый раз эта мысль как-то по-особенному радовала. Я отвезу Саше оберег, и все станет лучше.Я стану спокойнее, это уж точно.Кот лениво наблюдал за мной, недовольно покачивая хвостом. Чувствовал, наверное, что почти на целый день останется без поставщика корма. Не забыть бы покормить?— как раз для этого на кухонной стойке валялись пакетики с кошачьей едой. Я проверил время на телефоне?— вид мобильника напомнил о сводке новостей, и я включил телевизор погромче: как раз крутили новости. Четкая речь ведущего была слышна даже в другой комнате?— в спальне, куда я зашел за зарядкой.В комнате еще держался ее запах. Запах Агапы. Как будто она пришла вместе со мной в реальность, принеся с собой насыщенный аромат фруктов и?— едва уловимый?— древесины. А может, это я его выдумал, злые ассоциации это не остановило?— ее усмешка, ее глаза, ее рука в моей руке?— горячо и волнующе; с людьми так быть не может; ни с кем другим так быть не может. Я тряхнул головой?— она убила бы. Почти наверняка. Почти…В любом случае, нужно было ехать к Саше. Я схватил зарядку и вылетел обратно в гостиную, где тараторил телевизор: что-то про неудачно сброшенную бомбу, следом?— реклама какой-то политической передачи. Шакалы радостно бросились к еще не остывшим костям. Я сжал зубы, выключил зомбоящик и швырнул пульт на диван?— и вот уже на полу лежала подбитая пластмаска и катились куда-то батарейки. Посмотрел время?— нужно выходить; новости можно почитать и в такси. Аккуратно уложив баночку с печатью в рюкзак и напоследок окинув квартиру взглядом (вроде ничего не забыл, да и кот увлеченно уминал свой завтрак), я вышел из дома и закрыл за собой дверь.***Свежих новостей про Басманный в интернете не оказалось, а в самолете я развлекался прокручиванием несчастного музыкального плейлиста из пяти песен Bleach*. Сон был под запретом: с Агапы сталось бы найти лазейку и в качестве черной иронии опрокинуть весь самолет (не представляю, как она это сделала бы, но не удивился бы).?Please don't deceive me when I hurt you, just ain't the way it seems?**,?— я поморщился, услышав фразу уже в третий раз, и как-то нервно вырубил музыку. Салон приглушенно шумел, тихие голоса доносились откуда-то из стройных рядов сидений с пассажирами. Большой палец рвано постукивал по телефону. Руки?— я, конечно, не спал, но не хватало еще потерять привычку: только благодаря ей я контролировал себя во снах. По крайней мере, проверять не хотелось.Не спал… Я залез в записи диктофона, и усталое ?твою ж мать? чуть не вырвалось вслух. Я не записывал сны. Ни одного с тех пор, как Агапа нежно обняла меня за шею. Еще одна привычка, берегущая от беспамятства?— ее я уже нарушил.Нумерация дорожек в обратном порядке отсчитала дни безумия. ?Запись 3?, ?Запись 2?, ?Запись 1?… ?Запись 0?. Длинною в пять часов и двадцать девять минут***.В тот день, второго июня, я зверски устал и случайно уснул на диване; потом, с трудом дотащив себя до постели, проговорил свой сон и опять уснул?— а утром обнаружил, что забыл остановить запись. С тех пор рука так и не поднялась удалить ее. А я ведь даже не думал, как это важно?— узнать, как я веду себя во сне, когда Агапа хозяйничает в мыслях.Сначала я рассказывал, что видел. Она стояла передо мной, единственная изменившаяся в окружении леса, так и оставшемся статичным воспоминанием; справа скрежетала и шелестела Черная береза. Я дрожащей рукой сжимал пистолет и целился Агапе в грудь. Смог бы я прострелить ей сердце (и было ли, что простреливать), я так и не узнал. Мы смотрели друг на друга, замерев, и звука выстрела я боялся больше, чем ее. ?Неизвестно, где зло страшнее…??— я слышал ее слова, хотя она молчала.Я так и не сказал на записи, о чем подумал. Не сказал, что она была права. Трус.И вот какой-то другой я, переполненный чем-то давно уже непривычным, смутно верил, что передо мной лишь фантазия; и не хотел, чтобы эта фантазия исчезала. Знал ли я тогда, что буду обязан ей своей свободой? Мог угадать, что благодаря ей узнаю, как защитить сестру? Я не раз сокрушался, что не смог спустить курок. Каким дураком был бы, если б правда так сделал.Рассказ закончился, и какое-то время слышно было, как я ворочался в постели, засыпая. А потом наступила тишина.Салон гудел, за иллюминатором далеко внизу выделялся прибрежным пятном город. Общая мысль?— сейчас прилетим?— сгущала воздух. Я оглянулся: салон полнился людьми, предвкушающими посадку, начало отпуска или выполнение дел. Такие обычные, с самыми приземленными заботами и радостями.Счастливые.У местных шел восьмой час утра, когда я набрал Сашу прямо из аэропорта. Я так и не сказал ей, что прилечу?— а теперь едва не отпрянул от телефона, услышав хриплое ?Ты больной?!? Саша уже начала было вырисовывать словами пастораль идеальной встречи сестры и брата в аэропорту, которую я сорвал, но осеклась.—?Что-то случилось? —?спросила она осторожно, будто боялась разбудить монстра под названием Страшная Новость.Что ей сказать? Как ей сказать?Пограничник за стойкой проверки документов исподлобья глянул на меня, единственного во всей огромной очереди болтающего по телефону, и я ухватился за возникшую мысль как за спасательный круг.—?Я на контроле, потом объясню. Отправь адрес отеля, скоро буду. И, Саш? Подожди меня в холле, хорошо?Сбросил вызов и вздохнул. Может, допрос я и отсрочил?— все равно напугал ее. Подошла моя очередь, и вежливая беседа с пограничником, едва не приведшая к досмотру вещей, отвлекла от мыслей о сестре.Только в такси, глядя на однообразный пейзаж за окном (на скорости представлявший собой синюю, серо-желтую и зеленую полосы), я решил, что Саша поняла бы меня и простила внезапный приезд и недолгое волнение. Главное, что с ней все в порядке?— оставалось только успеть до нее добраться и уговорить возвращаться домой как можно скорее.Она сидела в холле, как я и просил, уставшая, взволнованная. Едва увидев меня, подскочила и стремительно зашагала навстречу с таким выражением, будто хотела вмазать; но вместо удара я получил крепкие теплые объятия.Жива. И невредима.—?Ну ты даешь,?— цокнула Саша, когда отстранилась. В прохладном холле со стенами и полом из бежевого камня она единственная, казалось, не отражала солнечный свет. И эта усталость на лице… Не забавная со стороны, как обычно бывает после долгих ночных кутежей, но мрачноватая; при этом глаза у Саши были очень живые: выдавали беспокойство напополам с радостью. Жуткое зрелище.Я все испортил. Она могла наслаждаться Иерусалимом, которым ее заразил ее парень, но я все испоганил.—?С Тошей все хорошо?—?Отсыпается,?— просто ответила Саша, и я кивнул. Хорошо. Значит, его тоже пока не задело.Девушка за стойкой, видно, не понимала и слова на русском, поэтому не обращала на нас внимания. За дверью напротив главной, в саду, шумели люди (завтрак, видимо), но они не могли нас услышать. Я за руку отвел Сашу к креслу с цветастыми подушками, с которого она вскочила, и поставил на него рюкзак.—?Кирилл, что происходит?—?Я должен,?— сказал я, проверяя карманы,?— дать тебе кое-что. Это очень важно.Склянка нашлась в основном отсеке, завернутая в футболку. Рядом валялась мятая пачка с парой сигарет, забытая в рюкзаке на несколько месяцев. Я попросил Сашу подождать и выскочил в сад; нужно закончить обряд, вылив воду под дерево. Зелени в каменном внутреннем дворике, залитом солнцем, оказалось достаточно, я выплеснул воду из-под Печати на корни ближайшей акации и вернулся?— Саша встретила взглядом, полным непонимания и… страха. Так смотрят на сумасшедших.—?Возьми это,?— я вложил Печать Саше в руку и накрыл ее обеими ладонями. —?Держи при себе, хорошо? Не знаю, сделай кулон и не снимай. Пожалуйста?Она кивнула, непривычно молчаливая?— видимо, так сильно ее шокировал внезапный приезд,?— и убрала Печать в карман светлых штанов.—?Ты из-за этого прилетел? —?прозвучало как упрек. —?Кирилл, что опять происходит??Опять?.Непрощенные.Всего одно слово, неосторожное, вроде бы малозначащее?— и я ощутил осознание свинцом в груди. Мы не говорили о том, что случилось три года назад. Что случилось три года назад из-за меня.Саша заметила мое выражение лица и сама как-то жалобно нахмурилась, будто извиняясь одним своим видом.—?Не знаю,?— выпалил я прежде, чем она открыла рот. —?Сам нихрена не понимаю. Но я точно знаю, что с амулетом с тобой ничего не случится.Она кивнула еще раз, вздохнув.—?Хорошо,?— сказала, уставившись перед собой. Помолчала. На улице шелестела листва, шумели люди, чуть подальше в холле приглушенно пело радио на стойке ресепшн. В светлых глазах сестры хорошо читалась каждая ее мысль.Мысль о том, что она чуть не умерла три года назад. Мысль о том, что это может повториться. Мысль о том, что опять нужно будет рисковать, убегать, даже сражаться.Она не должна была. Она не имела никакого отношения ко всему этому магическому бреду.—?Хорошо,?— повторила она увереннее. Как я мог заставить ее думать о том, что может принести боль?! Нужно было подарить оберег как-то невзначай, может, подбросить… не пугать ее. Не портить ей жизнь. —?С тобой тоже ничего не случится?Что сказать? Я не знал. ?Не должно, наверное?,?— блестящий ответ. Амулет мог уберечь от тварей, о которых говорила Агапа, но не мог спасти от самой Агапы; вот уж кто точно не отличался надежностью… и честностью. Демон, ведьма, злая любовница?— единственная, на кого я мог надеяться. Самый честный и самый идиотский ответ, который я мог предложить родной сестре.Девушка на ресепшн на неестественном английском спросила, все ли у нас в порядке?— это меня спасло. Саша с натянутой улыбкой выдала отговорку и посмотрела на меня.—?Ладно,?— она вся вздрогнула, будто стряхивая волнение и усталость от целого дня на ногах, от бессонной ночи, от братца, приносящего одни проблемы. —?Ты хочешь есть?Нет.—?Да,?— я улыбнулся (широко, чуть прищурившись?— не придраться) и подхватил рюкзак. —?А у вас можно курить??Опять?,?— буркнула она, и это было так обыденно?— гора с плеч.—?Ты так дымишь, что можно вагоны тащить,?— сказала она с деланным возмущением. —?Но я знаю одну ж/д станцию, на которой тебя накормят и не выгонят. Пошли.Она взяла меня за руку и потянула к выходу, уже на улице добавила:—?Ты же знаешь, что ты угощаешь, да?—?Догадываюсь,?— сказал я.Саша повела нас пешеходной улочкой, полностью вымощенной камнем. Желтизну стен и дорожки, освещенных сильным солнцем, разбавляли только зеленые ставни и деревца в горшках. Пекло. Я почувствовал, как футболка прилипла к спине под рюкзаком, но ничего не сказал. Знал, что Саша разрешит сходить в душ в ее с Тошей номере, когда парень выспится. Снимать новый номер смысла не было?— я не собирался оставаться на ночь.Не мог.Я не прошел бы израильскую таможню с аутэмом.До кафе добирались недолго: Саша рассказывала о своем отдыхе. Такая счастливая. Как я раньше не замечал, какая она счастливая? Она любила своего бывшего, но они расстались, и спустя время она полюбила снова. Она любила театр, но взяла отпуск и на время будто забыла про него. Она приехала в Иерусалим и, казалось, влюбилась в Иерусалим: душный, однообразный, пресный и чересчур строгий. Ее бесил нечестный таксист, раздражал навязчивый экскурсовод, возмущал ее парень, когда предпочитал прогулке ноутбук и прохладный номер. У нее все это было.Неужели и у меня когда-то было подобное?Мы зашли в какое-то здание и поднялись на крышу, укрытую легким навесом. Тень он давал полупрозрачную, едва ощутимую?— хорошо, что мы притащились рано. Утренняя свежесть еще не совсем растворилась в жаре. Мы сели за столик у каменной ограды, за которой тремя этажами ниже раскинулась улочка; из всех столиков кроме нашего был занят лишь один, да и тот?— слишком далеко, чтобы мы с Сашей замечали парочку загорелых толстых стариков.Сестра продолжала делать вид, что ничего не случилось. Я молча слушал, без раздражения, без хоть какой-нибудь вовлеченности. Она, вроде, похудела, набегавшись по улицам города. И кудряшки, и без того светлые, выцвели. Я закурил, и официант, притащивший меню, ничего не сказал. Саша сама выбрала еду нам обоим, еще немного пощебетала о разном и вдруг замолкла. Нехорошо. Я сжался, но ничего не сделал, покорно дожидаясь своей участи с горечью табака в горле.—?Так что случилось? —?спросила Саша, и вся ее энергичность и беззаботность сорвалась с лица ненужной маской.Когда дело стало серьезно, она любила меня не как задиристая легкомысленная сестра, а как настоящий друг. Я сидел напротив, вразвалочку каменея на стуле, небрежно сжимал в пальцах сигарету, смотрел на нее и не мог любить ее в ответ.Она не заслужила этот вид безразличного, эгоистичного, потрепанного человека, который должен был защищать. Который должен был быть хорошим старшим братом. Я проебался в этом и во всем, что действительно имело значение?— зато, блять, мир спас. Герой.Я решил соврать.—?Недавно ведьма начала мне сниться. —?(Не переставала). —?Ей, похоже, что-то нужно опять. —?(Я точно знал, что). —?Я подумал, что нужно привезти тебе защитный оберег от нее. —?(Не от нее). —?На всякий случай.Тень сомнения на загорелом лице. Серьезная Саша?— слишком редкое зрелище, чтобы оно не настораживало; ее глаза были очень внимательными, а взгляд?— пытливым, и вся она будто стала старше меня самого. Она знала меня двадцать пять лет, знала лучше, чем кто-либо. И не знала самое главное. Даже если бы я умудрился загнать это в форму слов и высказал ей, она вряд ли поняла бы; потому что есть вещи, которые нельзя понять, не почувствовав; она не чувствовала ничего подобного?— и слава богу. Какому-нибудь из многих.—?Ты так испугался? —?тихо спросила она, почти утверждая.Я затянулся. Одну из правд нужно было скрыть.—?Хотел увидеться. —?В груди что-то вздрогнуло от Сашиной улыбки. —?Да и, знаешь, мне так спокойнее. Она с ума сведет, если не буду уверен, что ты в безопасности.Я потянулся к пепельнице и затушил сигарету, и Саша накрыла мою руку теплой ладонью, чуть сжала. Я вроде как улыбнулся в ответ.—?Ты прости, что я так завалился, напугал. Правда. Я уже сам… стал спокойнее. Зря так паниковал.—?Ты уверен? —?настороженно переспросила Саша то ли ради себя, то ли ради меня, то ли ради нас обоих.—?Да,?— кивнул я. Захотелось сделать вид, что я забыл про самолет, и сбежать. Ложь требовала сил, а сил не было; я оставался на месте, думая, что побег и чувство вины измотали бы еще больше.—?Ну, вот и хорошо. —?Саша оживилась, выпрямившись и убрав руку. —?А ведьму эту твою бояться не надо. Ты со всем справишься. В прошлый раз поборол ее?— и в этот сможешь, если это вообще она.Вот бы она знала, как я устал ?бороться? с тем, что уже годы обитало в моей голове. Сколько бы отдал, чтобы перестать.Официант принес сковородку с яичницей с овощами (?шакшука?,?— с гордым знанием дела добавила Саша), корзинку с булочками и две тарелки салата, а потом вернулся на кухню и принес сок с разнообразными баночками: джем, сыр и еще что-то, я так и не понял. Когда он ушел, Саша смерила меня взглядом, будто сверяясь?— хорошо, что я успел изобразить голодное предвкушение,?— и принялась за еду.—?Ты не думаешь вернуться в Москву? —?спросил я как бы между прочим, запихивая в себя яичницу.—?Думаю,?— ответила она чуть погодя. —?Меня в театре уже потеряли. Да и ленивец мой уже по дому скучает.Славно. Мы избежали просто ужасного разговора.Потом мы обсуждали мой перелет, кота, книги, новую постановку, в которой Саше дали главную роль?— какая-то переделка сказки на новый лад. Я по привычке чуть было не начал читать лекцию о сказочных сюжетах и о смерти в них, но даже заикнуться о смерти не посмел. Как будто ее, как Агапу, нельзя вспоминать вслух; пока не говоришь о ней?— ее будто нет. Ее будто нет рядом.Я сослался на то, что скоро нужно ехать в аэропорт, и мы ушли из кафе, вернулись в отель. Саша сокрушалась, что она не успела даже немного показать город, я радовался, что она не успела даже немного показать город. Солнце к тому времени уже подползло к зениту полудня и жарило так, что прохладный отель с яркими ковриками и горшками цветов показался едва ли не Эдемом. В котором, впрочем, задержаться я не мог?— торопился переодеться и прыгнуть в такси, чтобы успеть к самолету.Сашу, посеревшую от усталости, я уговорил не ехать в аэропорт (чем заставил ее парня-святошу смягчиться и по крайней мере не смотреть на меня с неодобрением), так что мы просто вместе ждали машину, прячась в тени плюща на крыльце.—?Я скоро вернусь,?— тихо проговорила Саша, стоя рядом и глядя на меня исподлобья, так она казалась преданнее и убедительнее. —?Не переживай так из-за ведьмы. Ее наверняка и нет вообще, а ты себя уже изводишь.—?Хотелось бы верить,?— я невесело усмехнулся и отвел взгляд на дорогу.Краем глаза я видел, Саша смотрела на меня и как-то менялась в лице, но ответила она не сразу.—?Ну, ты главное помни, что все будет хорошо,?— сказала она, провожая брата из Иерусалима.Почему ее слова вызвали лишь раздражение, я не знал. Она этого не заслужила. Саша хотела помочь, я чувствовал это кожей, видел в ее глазах, но мы оба не знали, как это возможно. Она обняла меня, когда подъехало такси.В аэропорту, уезжая из страны, я не почувствовал ровным счетом ничего: только легкое недовольство от работы таможни. Пустой и потерянный, как в бреду или неконтролируемом сне, я едва ощущал ход времени. Был скорее наблюдателем, чем действующим лицом.Заголовки о Басманном все прибывали в столбик сводки, но ни за одним не скрывалась настоящая новость. Расследование шло вдали от журналистов, вот только куда? Кем бы ни был этот Румянцев, которому не повезло потерять банковскую карточку, он не был виноват в смерти той троицы. Он был не при чем. Невиновен. Ему могли дать двадцать лет тюрьмы?— это я тоже посмотрел, сидя в зале ожидания аэропорта.Двадцать лет. Двадцать лет! Жена, милая зрелая женщина, превратится в старуху, сын-старшеклассник станет мужчиной, хорошая работа станет недосягаемой мечтой, как и жизнь не под прицелом осуждающих взглядов. Из-за меня.Голова раскалывалась, и из-за заложенного носа не хватало дыхания. До боли. Нет, невиновного человека не могли за такое посадить. Люди любят выдумывать худшее и разносить это, как скандальную правду. Так я успокоил себя, прежде чем сесть в самолет.Двух перелетов и гула самолета хватило, чтобы борьба со сном показалась тем еще вызовом. Крыло за иллюминатором рассекало облака и задорно мигало красным огоньком?— даже тот, как маятник, усыплял. Нет. Нельзя. Усталость мешала выдумывать, на какие зверства могла пойти Агапа, не сдерживаемая меловым кругом?— не это было страшно. Я почти вышел к ней. Что я скажу, если она спросит об этом? Буду настаивать, что дело в ее гипнозе и только в нем?Она-то знала правду. Знала лучше меня. Ей хватило бы жестокости о ней заговорить.Интернета в салоне Боинга, конечно, не было, а Кобейна**** я слушать больше не хотел?— как ни крути, в моем случае он был плохим советчиком. Так что я слушал запись сна, глядя в иллюминатор, за которым все медленно чернело. Ничего. Там, за железной оболочкой самолета, в салоне, сонливо замершем и притихнувшем, на записи?— ничего. Я даже не боялся услышать помехи или какой-нибудь подозрительный звук, радостно выдающий ночной визит призраков или демонья; именно этот страх раньше не позволял записать себя спящего, а теперь его не было. Скука. Пустота. Мигающий огонек в темноте.Перед тем, как объявили посадку, на записи скрипнула дверь; когда самолет сел, хриплый спросонья голос в наушниках выругался, и запись закончилась. Я несколько часов слушал тишину лишь для того, чтобы услышать кота, хотя ожидал сделать открытие. Как похоже на меня.А потом была возня с трапами, таможней, контролем, поиском такси. Тепло летней ночи разморило, добавив к и без того сильному желанию спать; в салоне машины, глядя, как растворяются огоньки аэропорта, я мечтал скорее добраться домой. Я уснул бы, и броня из усталости не пропустила бы ни страх перед Агапой, ни боль от ее слов. Ведьма ведь могла оставить меня в покое, хоть один раз. Какой ей прок от туши, в которой не осталось даже намека на разум? Тушу не выманишь из круга. Не поиздеваешься, вспоминая, как тебе сломали жизнь длиной в пару-другую веков.Уже в городе, когда такси почти довезло до дома, я вспомнил о Басманном. Что могло случиться за несчастную тройку часов? Журналисты, понятное дело, семенили, как в муравейнике, под гарканье редактора (делайте мне материал хоть из воздуха, но делайте, Андреев, за что я вам плачу? Вы же хотели магии?— вот, колдуйте!). Но полиция?Вряд ли они так же торопились, но что-то решить они могли раньше, а проболтаться писакам?— только сейчас. И я уже пробил поисковый запрос, когда машина остановилась. Я отдал таксисту деньги, закинул рюкзак на плечо и пошел домой, сжимая в руке телефон. Третья кнопка в лифте, норовящие выпасть из рук ключи, недовольная морда кота в коридоре. Животное не ело целый день, так что я первым делом решил насыпать корм; Бегемот понюхал его и демонстративно ушел в другую часть квартиры. Обиделся?Я уселся на пол прямо на кухне, не снимая обувь, и разблокировал телефон. ?Басманный румянцев? в строке поиска, синие буквы, с неохотой складывающиеся в слова.?"Нового опричника" ждет суд по событиям в ночь со второго на третье июля?.Я не поверил глазам.Тарахтел холодильник за спиной, мерно щелкали часы, сопел кот. Я прочитал заголовок еще раз. И еще.Это же невозможно. Наколдовал, Андреев?Карточка, свидетели, связь ?убийцы? с жертвами через общих знакомых, мотив, роковое отсутствие алиби… Доблестная полиция поймала чудовище, из-за которого весь мир неодобрительно покосился на столицу России.Я проверил другие статьи?— все сходилось. Румянцева должны были осудить. С кучей улик, кричащих о его вине. Вине, которой не было!Ни злости, ни чего другого не было. Я сидел на полу, пялясь в телефон, и чувствовал себя потерянным. Неуместным. Что нужно подумать? Какую эмоцию испытать? Почему меня не разорвало на месте от вины и возмущения?И что я должен был делать теперь? Найти его семью, броситься в ноги с просьбами о прощении? Выслать деньги, сделать дорогой подарок?— почем нынче человеческая жизнь? А может, выйти на улицу без оберега и крикнуть этим Иным, что если они не освободят этого человека, я что-нибудь с собой сделаю?Какой же бред. Я покачал головой, с кривой усмешкой поднялся. Как будто что-то внутри перегорело, только легкая горечь дыма в горле напоминала об огне. Я разобрал рюкзак, аккуратно убрал все вещи на свои места, написал сестре о том, что вернулся домой. Сходил в ближайших магазин, вернулся, выкурил три сигареты, между ними походив по комнате и пролистав пару книг (будто это могло помочь).Ничего. Собственное спокойствие начинало настораживать.Я думал, что понадобятся таблетки, но сам того не заметив отключился без них, когда по скоропостижной привычке взял аутэм и дополз до круга. Руки, сон, здравствуй, Агапа. Я даже не сразу поднялся?— она стояла возле кровати, рассматривая подвешенный у изголовья ловец снов, а я лежал на полу, наблюдая за ней. Как за диким волком, который не обращал на меня внимания.—?Знаешь,?— сказал я,?— я из-за тебя прямо проникся выражением ?верный враг?.Ее плечи чуть вильнули, как будто она беззвучно усмехнулась.—?Одиночество настолько в тягость? —?спросила Агапа то ли с безразличием, то ли с завидной выдержкой. Она уже дала понять, какой хорошей актрисой могла быть.—?Что ты, я не одинок. —?Я сел, опустил локти на колени. —?У меня есть твои приятели.Она промолчала, все еще стоя ко мне спиной. Судя по наклону головы, теперь она рассматривала мелочь на тумбочке: наушники, книга по оккультизму, таблетки от головы… Агапу наверняка заинтересовала книга, хотя открывать ее было бессмысленно?— текст-то я точно не запомнил так, чтобы он мне приснился.Посмотри на меня.—?Они начали убивать, если ты не в курсе. Уже троих в могилу отправили.Кретин! Нашел кому исповедоваться. Я уже приготовился к ее яду, злой усмешке в глазах?— это если она соизволит обернуться, прежде чем ударит. Она же только и искала повод сделать больно.Она всего лишь замерла, как статуя, и медленно повернула голову?— я увидел бледный профиль за густыми рыжими локонами.—?Так близко?..—?А я-то как удивился,?— невесело усмехнулся я, решив посмотреть на свои руки. Оказалось, я зачем-то растирал воздух пальцами, как будто гонял мелкий шарик. Кожу покалывало. —?Но возле дома я их не видел. Вряд ли найдут.Тронул лапу волка, прикрепленную к широкому кожаному браслету. Агапа не обманула, Иные меня не видели?— в противном случае уже давно нашли бы, устроили то же развлечение, что и троице в Басманном.Агапа подошла. Я заметил, как она приблизилась, краем глаза, но не посмотрел на нее. Прятался от того, что сам же собирался сказать.—?Их смерть на одного человека повесили… хотя погибли они из-за меня.Она не ответила. Что это значило? Что она и не собиралась отвечать? Или что обдумывала, как жестоко это можно обернуть против меня?Я не выдержал пытки и посмотрел на нее, прямо в глаза. Серьезные и проницательные, чуть сведенные брови над ними обманывали эмоцией, будто Агапа… понимала?Я посмотрел в сторону, но слишком поздно. Если бы она хотела заколдовать, уже сделала бы это.—?Ты ждал справедливости… от людей?—?Да,?— с нажимом ответил я. —?Ждал.Она промолчала. Глупо было надеяться, но не надеяться было бы больно. Я отказался от любви, от магии, от знаний и что там еще Агапа обещала, рискнул сестрой, чтобы спасти людей. Чтобы они продолжили быть жестокими, корыстными, лживыми, слепоглухонемыми друг к другу. Если это была сказка про волшебный цветочек, то княжну заменила ведьма, зато дурак дураком и остался.Клиническим. Безнадежным.Зачем я это сделал? Мы оба задавались вопросом. Оба знали ответ. И только один из нас врал себе.—?Мне говорили, ты с людьми воевала,?— сказал я, снова спрятав взгляд в ладонях. —?Много ваших… ну, не пережили ту войну?—?Достаточно,?— отрезала она слишком быстро для ее размеренной речи.Она знала, каково это. Видеть смерть тех, ради кого жертвовал многим, пережить ад и вернуться к тем, быть среди тех, кто тебя не простил. За то, кто ты, что сделал по ужасной ошибке и что случилось с тобой против твоей воли. Она могла понять и она хотела меня убить.Или нет? У нее уже был шанс, и не один, но она ничего не сделала. Передумала или просто хотела понаблюдать, полюбоваться тем, как мне плохо?Да какая разница? Я устал. Устал от вопля, который приходилось сдерживать в груди; сестра или кто другой по ту сторону пропасти все равно не разобрала бы слов. Устал от того, что женщина рядом, плечом к плечу, прятала в рукаве нож?— неизвестно, когда ударит. В конце концов, мне стало все равно.—?Я вот думаю,?— я поднялся на ноги,?— о том, что ты говорила у березы. Что с вами было в этом мире. И еще… о том, что ты сказала недавно. Про непрощенных.Я подошел к границе круга, скрестив руки, чтобы не было видно рукоять кинжала. Думал заглянуть в глаза, но не набрался смелости?— уставился на плечо Агапы, украшенное черными перьями.—?Как ты с этим живешь?Казалось, я смог сделать вид, будто разговор меня не касается. Звучало ли это как попытка оскорбить? Как ядовитый плевок ненависти в ее сторону? Я не хотел, чтобы она расценила мои слова так. Я хотел… знать. Пусть даже ответ оказался бы лживым или корыстным, мне подошел бы любой.Она молчала, краем глаза я видел, что она смотрела на меня, прямо в лицо. Ждала, что я осмелюсь поднять взгляд. Прошлой ночью она была так же близко?— даже меньше, чем на расстоянии вытянутой руки,?— и закончилось все гипнозом и внезапным пробуждением. Что, если Агапа не хотела причинять мне вред? Она могла схватить меня за руку и вытащить из круга, ей хватило бы сил, но она ждала, пока я сам коснусь ее. А потом, когда будильник выдернул меня из сна?— могла ли она решить, что это я научился сбегать?Могла ли она проследить ход моих мыслей, чтобы обмануть? Лгать она умела искусно. Однажды ведь уже лгала так, что я с готовностью подставлялся под ее когти... Я верил ей; я верил, что она меня понимала; я любил ее.Я вздрогнул. Не ее. Ее маску. Только вот маски не витают в воздухе, за ними всегда кто-то есть.Я посмотрел в сторону, на окно, за которым тоже не было ничего. Как парадоксально может наполнять чувство пустоты. Каким ярким показалось осознание, что, как ни крути, Агапа рядом была живой и важной; единственная живая и важная посреди мертвого и пустого. После подобного вопроса?— ?Как ты живешь с болью, с виной, с одиночеством, с презрением к себе, как выносишь тоску по тому, что так и не случилось, как терпишь боль от осколков собственной мечты???— я должен был посмотреть ей в глаза. Она ждала этого?— неважно, зачем, важно, что по праву.Ладно. Хорошо. Проверим твою жестокость.Когда я посмотрел Агапе в лицо, она усмехнулась. Едва заметно, скорее взглядом, чем губами. Сердце колотилось, но я не боялся; скорее, просто глупый инстинкт пытался унести меня подальше от нее. Вот только я чувствовал, что если она не ответит (или ответит что-то не то), то это будет едва ли не страшнее ее хватки на шее.Как ты живешь с этим?—?Я знаю, зачем.Боль прошила от груди до живота. Несправедливо. Как будто Агапа предала.Она знала, зачем. Знала, кто она и что она делала.Я поджал губы и отвернулся. Идиот. Тупица. Наивный болван. Если сестра была по ту сторону пропасти, то Агапы у этой пропасти не было совсем. Она была в другом мире и смотрела сквозь непроницаемую завесу. С ожиданием?— стоило быть честным,?— с хищным предвкушением, что я нахрен спрыгну.Я отошел, взмахнул руками, будто спрашивая?— какого черта. Слов не было. Хотелось наорать на нее, только за что? И зачем? Я охрипну и онемею, а она даже не моргнет?— ей плевать.Убирайся. Она не уйдет.Пошла ты. Она даже не взбесится?— и вот это вывело больше прочего.Нихрена она не понимала. Как и Саша. Как любой другой, к кому бы я пришел и сказал: я хочу выть и лезть на стены, так я ненавижу себя и эту вашу ебаную жизнь, о красоте которой вы постоянно врете. Меня приняли бы за больного, за истеричку, которая не может толком сказать, в чем дело. И только Агапа увидела бы уже подбитую лань, которую легко догнать и вцепиться в глотку.—?А я вот не знаю,?— интонация нервно подскочила на предпоследнем слоге. —?Я не знаю.Пусть вгрызается, на большее я все равно не годен. Я животное, но даже не дикое?— выращенное, чтобы ходить на поводке. Сделай что-то с вратами или умри, за тебя все выбрали. Сдайся каким-то гребаным незнакомцам, отдай им жизнь или умри, за тебя все выбрали. Умри?— потому что за тебя все выбрали. Но будь ты даже прилежной безвольной тушей, ждет тебя только боль.Я чувствовал боль в груди, тяжелую и набухающую?— она могла раздавить органы, сломать ребра, порвать кожу. Разрастающийся раскаленный камень, прижимающий к земле; руки казались легкими, слишком легкими, хотелось ударить что-то, чтобы выбить эту ноющую, неприятную легкость. Хотелось почувствовать боль. Хотелось, чтобы все вокруг чувствовало боль.Ловец снов упал на кровать, и мы с Агапой обернулись на него.Я представил, как разрываю его, как хрустит круг и трещит ткань. Как бью в стену, эхо боли разносится по предплечью и плечу, костяшки в кровь и в костях предупреждающая вибрация. Я неосознанно повторил движение?— кровать со скрипом отъехала в сторону, вещи полетели с тумбочки.Так вот как. Значит, сила. Значит, только во сне. Значит, слишком поздно. Хорошо.—?Кирилл,?— настороженно позвала Агапа. ?Успокойся?,?— хотела сказать она. Я взмахом руки отправил тумбочку в стену.Хотелось рычать, орать за тех, кто погиб у березы, за Сашу, которая потеряла брата, за трех парней в Басманном, за тех, кого уничтожили войны и мелочные интриги сильных мира, за Румянцева и за других, кто отдувался за чужую тупость и жестокость. Мебель я крушил за себя. За обычную жизнь, которой у меня никогда не будет?— потому что так решила то ли судьба, то ли боги, то ли обычная кучка тварей, до презренного жестокая в своем эгоизме.Как я это все ненавидел.Ненависть резонировала внутри. От бессилия? От усталости? От боли? Плевать.Дверь хлопнула и сотрясла стену, треснуло зеркало. Руки больше не были легкими и пустыми, нет; вокруг них собиралось ледяное голубое сияние. Они горели, наполнившись силой и болью, магия колола кожу, все сильнее и сильнее, я чувствовал, что мог ударить со всей дури, так, чтобы вся эта сила вырвалась, чтобы с ней вырвалась боль из груди, чтобы все рушилось вокруг и перестало рушиться во мне.—?Кирилл,?— повторила Агапа с нажимом, не то предупреждая, не то приказывая, и я почти сказал ей: ?Ты же этого хотела, любимая???— но промолчал. Слова застряли в горле. —?Хватит.Не то что? Я наврежу себе сам или ты поможешь?Я замер, такой у нее был взгляд. Все серьезно. Ее могло зацепить, а я, черт возьми, не хотел, чтобы ее зацепило. Нет. Она живая и важная, а я злой и несчастный.—?Уходи,?— сказал я. Я точно знал, что она прислушается.Все вокруг нервно двигалось: покачивались шторы и люстра, дрожали обломки тумбочки, осколки зеркала. Беспокойное ожидание удара. Взрыва. Я разнес бы полквартиры, просто потому что мог, потому что это принесло бы удовольствие?— какая роскошь; но все разрушение осталось бы во сне. Я проснулся бы в целенькой квартире. Но Агапа могла не проснуться совсем.Ее глаза загорелись, но я стряхнул наваждение движением головы.—?Я серьезно. —?Как я мог говорить так спокойно?! Меня едва не трясло.Агапа смотрела на меня, эмоция на ее лице?— невыразительная смесь удивления, интереса, легкого непонимания и… горечи? Уголки ее губ дернулись, как для нервной усмешки. А потом она ушла, напоследок странно сверкнув глазами. Дымная лапа магии схватила ее и унесла из сна, и я остался один.Мне ведь не привыкать. Я ведь даже любить нормально (нормальную) не мог.Я замахнулся.