6 (1/1)

Казалось, вот-вот я почувствую, как кулаки приземлились на паркет, как боль молниями прошила руки до плеч и все вокруг схлопнулось с громом. Но вместо этого я ощутил, как что-то схватило за грудь когтистыми лапками и уложило на лопатки.Я сел, как будто инерция от удара дернула, и резко замер, совсем сбитый с толку. Судя по хаосу, сон не закончился, но все ощущалось каким-то… другим. И кот, тоже в растерянности оглядывающийся у границы круга?— откуда он взялся? Он мне никогда не снился…Я потер лицо, с силой надавливая на глаза, а потом поддался мгновенной мысли?— посмотрел на свои руки и задался набившим оскомину вопросом.Быть такого не может.Я поднялся и обернулся кругом, как будто этот маленький ритуал мог разогнать мираж. Разбитая тумбочка валялась у стены, под кроватью, сильно отъехавшей от своего законного места?— порванная книга, наушники, пузырек таблеток и ловец снов. В треснувшем зеркале на шкафу мое отражение умножилось на шесть; шесть бледных щетинистых морд с ледяными глазами под грозно нависшими бровями. Издалека эта новая для меня самого физиономия показалась какой-то особенно злой, как будто на ней отпечаталось нереализованное желание раздолбать все, до чего только дотянется взгляд.Грудь саднила свежими царапинами?— я дотронулся до них, на пальцах осталась кровь. Я проснулся. Правда проснулся.Так значит, сном разрушения не ограничивались. Сила вернулась. Я снова мог использовать магию?— не ворожбу, выученную по книжкам, а настоящую. Какое счастье. Дождался, за столько-то лет.Я фыркнул. Сам не знаю, чему именно?— тому, какой гнилой иронией сочились мысли, или тому, что некогда желанная, жизненно необходимая магия теперь не вызывала ничего. Ничто не резонировало в грудной клетке от осознания, что я теперь мог сделать, или насколько сильно отличался от других. В моей грудной клетке было глухо и пусто. И что-то все равно болело.Я подумал об Агапе, выходя из круга. Вот, почему она так странно себя вела?— она понимала, что происходит. Она знала, конечно знала. А я чуть не пришиб ее в каком-то глупом, бессмысленном порыве злости, которая даже адресована была не ей. Вряд ли она правда пострадала бы, но все-таки… Я и так ей достаточно навредил.И не только ей. Но спасся бегством от этой разрушающей мысли?— в мелочной добродетели. Покормил кота, словом. За окном уже рассвело, хотя час был ранний: телефон показал шесть пятнадцать утра и седьмое июля. Надо же, я проспал Купалу. Чуть не убил ведьму на Купалу.Чуть не убил… В этом она, конечно, со всей искренностью отвечала взаимностью; но я не хотел ей зла. Никому не хотел. В сущности, я хотел только, чтобы кто-нибудь наконец во всех деталях рассказал, в какую историю я опять влип, и избавил от какого-то зябкого зуда под кожей и мышцами. Хотел вылезти из этого гребаного кокона загадок и угроз, из шкуры мальчика для битья, влюбленного в собственную убийцу, из своей шкуры.Влюбленного в убийцу…Я вздрогнул из-за удара в дверь. Так сильно, едва не снеся с петель, в нее мог зарядить разве что сосед снизу?— похоже, мое маленькое экспрессионистское представление ранним утром не впечатлило остальных обитателей дома. Наверное, предвкушение ссоры должно было расстроить или разозлить, но я встретил соседей с безразличием. Крепкий мужичок снизу, за ним?— вечно взбалмошная дамочка из соседней квартиры; они отчитали меня со всей эмоциональностью людей, обворованных на целый час сна перед рабочим днем, но до меня эти эмоции просто не дотянулись. Как будто я наблюдал за происходящим с кресел театрального или даже киношного зала.Я смотрел на просвет между их плечами, и молчал. Даже не сразу заметил, что крепкий мужичок?— в гневе он выглядел устрашающим?— чуть наклонился ко мне, внимательно разглядывая.—?Слыш, а у тебя все хорошо вообще?Он по-доброму посмеивался надо мной, когда я только въехал; он привык, что я был слишком оживленным, приветливым, приторно-довольным (тогда я верил, что в новой квартире по-новому заживу; вера эта прожила недолго). Теперь этот же самый сосед, встретив впервые, наверное, заподозрил бы во мне наркомана. Не сказать, что ошибся бы.Но я улыбнулся, как по команде, как будто меня ударило током, с перебором зарядив энергией все схемы, лампочки жизнерадостности и механизмы оскаливания.—?Все хорошо.Я кивнул так энергично, будто собирался вдобавок по-пионерски отдать честь. ?Все хорошо?,?— повторил про себя, чувствуя, как эмоция на лице твердеет и схватывается.Я убедил соседей, что ничего подобного в шесть утра больше не устрою, и спровадил их; закрыл за ними дверь и прислонился к ней спиной. Как и все насквозь неестественное и пластиковое, моя улыбка разложилась не сразу. Я улыбался, когда зажигал сигарету, улыбался между затяжками. Улыбался, проверяя новости и вычитывая разные формулировки того, что невиновного человека осудят. Краем сознания, конечно, осознавал, насколько истерично-неуместной была эта улыбка, но не думал об этом; вообще ни о чем не думал; и все-таки вздохнул с облегчением, когда она слезла.Что со мной творилось? Последствия от возвращения силы? Или контузия от собственной выходки во сне? Я мог узнать только у Агапы, но не мог сказать наверняка, вернется ли она.Черт возьми, а ведь пару дней назад я бы многое отдал, чтобы она не возвращалась. Похоже, уже тогда слабо понимал, чего на самом деле хотел.Магию, с которой не знал, что делать.Ведьму, которую боялся, как огня. Демона, который изводил меня при жизни и собирался продолжить свое уморительное дело с моей душой, когда умру. Женщину, которая прекрасно понимала все мои чувства, не разделяя их.Я снова решил выпить, хотя в горле еще горчило от сигареты. Открыл бутылку коньяка, хорошенько прижег им горло и, повинуясь какому-то глупому порыву, лег на пол и уставился в белый потолок. Захотел?— и, послав все, увидел вместо потолка ночное алтайское небо, как на фото. Темное, накрытое прозрачным стеклом, на котором как пылинки рассыпались звезды и по которому рассеивалось серо-голубое лунное свечение; кто-то пролил на него полупрозрачную туманность Млечного пути… Мне хотелось быть под этим небом, и я был; не собой настоящим, глушившим коньяк в семь утра, но собой другим, еще не знавшим, какой магически-ядерный пиздец его ждет.Я тогда не матерился даже. Думал, что Агапа и амулет останутся в памяти самым страшным, что со мной случилось. Еще думал, что вот найду какие-нибудь клады, или следы Хозяйки медной горы?— найду эту магию не столько для других, сколько для себя,?— а еще влюблюсь в придачу, и тогда буду счастливым, тогда начнется настоящая жизнь. Но вот он я, влюбленный маг, лежал на полу и представлял себя там, на том краю трехлетнего срока.Под ночным алтайским небом; мерцающим звездами, как вспыхивающими хаотичными мыслями, с Млечным путем, таким же ленивым и рассеянным, как мое утреннее опьянение; небом, бесконечном и темным. Непроницаемым. Далеким…Когда Саша позвонила, телефон показывал уже девять утра. Я не спал все это время, но и вспомнить, чем занимался, так и не смог. Похоже, поток мыслей об алтайском безумии подхватил меня и отнес подальше от реальности, слишком бледной на фоне воспоминаний. Не то, чтобы наш с сестрой разговор получился примечательнее.Она сказала, что купила билеты в Москву. Похоже, ей слишком сильно хотелось рассказать об этом, и она позвонила из отеля сразу, как вернулась. Я выдавил односложное ?хорошо?, чудом догадался уточнить детали, а потом соврал, что она разбудила звонком. Лучше уж легкая неловкость, чем обида из-за безразличия того, кто тебе дорог. Когда она попрощалась и сбросила вызов, моя рука с телефоном безжизненно упала на живот. Ну и козел же я.Взгляд вперился в потолок; в бессознательной полудреме я пролежал еще немного, тупо глядя перед собой. Ладонь чуть покалывало от магии, но она меня больше не интересовала. Я не видел в ней ни отдушину, ни оружие; потому что аванс моей души уже забрал один лукавый ростовщик, потому что любой бой против новых врагов я проиграл бы, как ни вооружайся.Сам не знаю, когда успел закурить, и почему вернулся на пол; в горле горчило от табака, но еще ниже, где-то в груди, прижгло всполохом боли от одной только мысли обо всем, что недавно произошло. О трех ребятах из Басманного, о Румянцеве, о Саше… Все мое геройство закончилось у Березы, когда я разбил ведьмино сердце; потом тянулась только череда ошибок и бесконечных подстав.Кто бы знал, как можно устать причинять окружающим боль.Хотя, наверное, все это знают. Только возможное понимание перерыто траншеями из самообмана на подступах к несуществующему долговечному счастью.Я усмехнулся и, тяжело поднявшись, принялся убираться. Песни плохого советчика Кобейна громко играли в гостиной, пока я разбирался со спальней; щедро выносил мусор, копался в мелочевке из тумбочки, фасовал все по углам и полкам, доводя комнату едва не до стерильности операционной. Это казалось правильным: хоть что-то, сначала сломав, я мог привести в порядок.Ловец снов отправился в мусорку: он все равно не помогал, и лучше ему не начинать. Ведь худший из возможных снов?— это сон с Агапой; с Агапой, которая ходила под руку со смертью… нет, я хотел, чтобы она вернулась?— потому что она единственная понимала, что происходит, конечно… Книги из шкафа и тумбочки отправились в коробку к Проппу и остальным, кого я захотел переселить в ближайшую библиотеку. Может, какому-нибудь студенту-филологу они пригодятся больше; какому-нибудь студенту филологу, или журналисту, кто будет вчитываться о мечтать о том, что найдет свою Хозяйку Медной Горы, или ту самую русалку на ветвях, или, чего уж, воскресшую панночку?— мало ли, у кого какие вкусы. Этот студент ни русалку, ни панночку, конечно, не найдет; разочаруется и не поймет, как ему повезло.Я зашел к соседям, чтобы извиниться; взбалмошной дамочке через ее сына-школьника передал искусную статуэтку, которую давно прикупил за границей, а мужику снизу вручил бутылку хорошего виски, который зачем-то припас ?на особый случай?. Наверное, по старой привычке безденежья.Потом я долго смотрел телевизор, глуша коньяк и с плывущей ухмылкой вслушиваясь в новости; позвонил сестре узнать, как прошел ее день и?— из вежливости?— когда именно она прилетает. Узнал, что ее встретят друзья ее парня; с деланной неохотой согласился, что мне не было смысла встречать ее в аэропорту; сказал, что люблю ее.Налил коту побольше воды, оставил вскрытую упаковку корма на полу и отправился в круг.В этот раз мешать снотворное с алкоголем я побоялся. Агапа хотела предупредить, чтобы я случайно не разнес собственный дом по кирпичику; может, она согласилась бы на сделку? Или просто сжалилась бы, согласилась на одну только смерть, без последующих девятикратных развлечений? Я сделал ей так больно, но вдруг… Только бы успеть… Суметь…Даже выдуманное имя?— Агапа?— притягивало ее; любая мысль о ней, особенно перед сном, набирала силу. Как повезло, что не думать о ней было сложнее, чем наоборот. Что она скажет или подумает, когда заметит мое безразличие к Иным, к магии, даже к собственной жизни? Вспомнит ли, что когда-то чувствовала то же самое?Двадцать восемь лет перечеркнуть проще, чем сотни, с какой стороны ни посмотри.Даже в этом мы были до черной иронии близки и далеки одновременно.Хотя было мгновение, когда она показалась моей. Самый первый сон, безмолвие ночи; мимолетный восторг от того, что вера в ?сказочки? оправдалась; гордый демон?— вечный, прекрасный, неотвратимый, мое открытие, мое искушение, моя… гибель. Почти счастливое потрясение сразу сменилось ужасом и оцепенением, но это мгновение?— прикосновение к настоящей магии, еще без осознания, какова ее цена. Торжествующее ?Я был прав!?, так и застрявшее под горлом и встряхивающее все существо.Агапа, ведьма Агапа, демон, убийца, искусительница, воин, древнегреческое сосредоточение всех видов любви…Я резко сел, так прошибла?— будто током?— эта мысль.Какая-то странная, холодная тьма стелилась за границами круга; я посмотрел на свои руки и понял, что сам не заметил, как уснул. Но Агапа не ждала моего обманчивого пробуждения, как в прошлые разы; я не чувствовал ее присутствия; я был один. Черт возьми… Она могла в одиночку выйти против целого отряда врагов, но осторожничала со мной. Я же не мог ее отпугнуть, верно? Я?— всего лишь я, а она… Я даже не знал, кем на самом деле она была, но она владела мощной, разрушительной магией, с которой легко постоять за себя…?Ты сильнее, чем думаешь?.Так вот, что она имела в виду.Во мне все еще обитала какая-то сила, которую я не мог контролировать. Неизвестно, что я мог из-за нее натворить, неизвестно, как это сказалось бы на Агапе, пусть даже мы встречались только во снах. И, похоже, Агапа просто решила не связываться. Не рисковать. Где-то в сторонке дождаться, пока я сам как-нибудь подохну.Я упал обратно и горько рассмеялся, сам не знаю чему. Смех вышел долгим, глубоким, раздирающим горло, собиравшим влагу в уголках глаз.Как же я все-таки ее ненавидел.Она преследовала, когда вызывала только боль и страх, и исчезла, когда стала необходимой. Так на нее похоже; чего я, дурак конченый, ждал? Почему? Непрощенные; она не прощала мне врата, я не прощал ей угрозы сестре, сразу два мира не прощали нам все остальное?— но это ничего не значило. Да. И я сам бросил бы ее при любом удобном случае, и я сам не стал бы добровольно с ней водиться, если бы это стало правда опасно, и я был рад, что в итоге смог от нее избавиться, и я…И кому я врал?Она знала меня лучше меня самого, и я столько хотел у нее спросить.А может, скорее поймать, вернуть все волнующие мгновения, когда она была для меня ожившей сказкой?— собрать их воедино и сложить из них хоть минуту радости и ощущения магии, настоящей, но безвредной. Хоть так. Хоть ненадолго.Я оставался в сознании. Минуты тянулись мучительно, как когда тщетно пытаешься уснуть; только на какое забытье можешь надеяться, когда ты уже во сне? Пугающая пустота… До чего ж я докатился-то, раз даже наедине с древнейшим демоном было бы спокойнее и легче, чем с собой?Хотелось, чтобы она вернулась. Пока я еще мог прийти к ней добровольно, а не спиться и безвольно дождаться, пока прозаично подохнет тело. Пока еще мог хотя бы выпросить передышку.Великий спаситель мира, изгнавший саму Лилит обратно в ад.Я сел и открыл глаза. Комната так и не изменилась?— даже затошнило. Другая страна вызвала только усталость и тоску, а осточертевшая картина давила, как…Горячие сильные руки опустились на плечи. Я чуть не заорал.—?Не глупи. —?Агапа мертвой хваткой пресекла попытку вскочить. Ее пальцы сжались до боли.Ну вот она. Пришла за мной. Разве не этого я хотел? Сердце колотилось как бешеное, мысли путались. Что она сделает? Убьет? Начнет пытать? Что?!Она не двигалась, только давила на плечи, обдавая своим жаром спину и шею. Ждала, пока успокоюсь. Зачем? Она ненавидела меня и имела право. Разве что…Она же не могла пройти через круг. Я видел.Значит, это не она. Не настоящая она.Повторил эту мысль несколько раз, пока у нее не появился вес; даже после всего, что было, убеждать себя в собственном бреде оказалось сложно. Как можно чувствовать и слышать, но считать, что перед тобой только твоя фантазия?Но ведь именно это и происходило. Я спал?— как иначе?Что-то потянуло закрыть глаза, а потом комната сменилась лесной поляной. Я узнал ее мгновенно.Здесь все решилось. Под этим уродливым искореженным деревом, от которого не уходят прежними. Живыми. Я усмехнулся?— мне же ничего кроме этого присниться не могло, особенно сейчас,?— и поднялся, почувствовал, как руки Агапы сползли с плеч по лопаткам и отпустили. Неприятно. Не чувствовать, что она касалась?— чувствовать, что перестала.Наверное, за такие мысли должно быть стыдно, наверное, они были неправильными, а правильной была бы ненависть и презрение?— демон же. Но раз она была ненастоящей, должно быть, это что-то меняло. Ну да. Только оборачиваться было страшно.Вдруг окажусь прав?—?Вчера годовщина была,?— зачем-то сказал я. Глупость какая.—?Рада, что скорбишь, а не празднуешь.Как похоже на нее. Глянул на нее через плечо?— она как раз проходила мимо, чтобы приблизиться к Березе: красивая, как и тогда, с безупречной гордой осанкой. Захотелось дотронуться, но я даже руку протянуть не посмел, как будто обжегся бы.Она могла обмануть даже в том, насчет чего промолчала. Но я не удивился бы, будь она правда Лилит; что ее создали идеальной?— для любимого сына. Кто же знал, как все обернется?Она подняла взгляд на крону дерева, и я пошел за ней.—?По ту сторону они прекрасны,?— прошептала она. —?Врата.—?Вопрос перспектив, да? —?пожал плечами я и только потом понял, что сказал. Усмехнулся. Да уж, те, кто шел с той стороны, перспективы здесь видели замечательные. Миллиарды вкусных душ и бесконечные развлечения.—?Вопрос в желании видеть.Тень от ветвей накрыла нас, и Агапа дотронулась до ствола. Изумрудное сияние магии поползло по глубоко испещренной черной коре вверх и вниз; дерево вздохнуло и заскрипело, зашелестев редкой листвой?— намек на былое величие и красоту. Завораживало.Агапа была права: ее мир прекрасен. По-своему. Красотой любой двуличности и лжи, или природной катастрофы, или даже боли. Такой красотой, которую не принято признавать. Наверное, поэтому Агапа ее понимала: плевать она хотела, что там у нас принято или не принято.У нее горели глаза, пока она наблюдала за собственным колдовством. Я мог стать таким же. Свободным и честным. Жаль, для этого пришлось бы угробить все человечество.Я вздрогнул, отвлекся и, покачав головой, уселся на толстый корень дерева, высоко поднявшийся над землей. Даже корни у этой махины были огромные, основательные.—?Я поняла бы, если б дело было в сестре. Или во мне,?— вдруг проговорила Агапа. —?Но ради тех, кого ты даже не знаешь?.. Они же не стоят этого.—?Не стоят,?— кивнул. Резво так, будто уже заранее придумал, что скажу после ?но?… Но в голову ничего не пришло. И все-таки, я попытался:?— Так было надо.Жалко вышло. Потер лоб, на целую пару секунд спрятавшись от собственного позора, а потом согнулся и опустил взгляд. Не хотелось видеть, как Агапа меня осуждает.—?Кому?Пожал плечами.—?Оказалось, что никому.Нащупал большим пальцем шрам на ладони и надавил. Если во мне переливалась сила языческого цветка, где эти боги? Если я задумывался как спаситель от адских тварей, где тот единственный? Если я человек, то почему среди людей чувствую себя зверем в капкане?Если только демон понимал меня, кто же, блин, я? Своих ли выбрал?—?Я устал,?— вздохнул я, снова покачав головой. Не зная, что за этим последовало бы: какое Агапе было дело? Она стояла совсем рядом, такая далекая. Даже в моем сне, даже будучи плодом моего собственного воображения, она оставалась недосягаемой. —?Как же я устал.Думал, хоть злейший враг придет упокоить мою душу?— да и тот не явился.Я закрыл глаза и будто бы оказался совсем один, наедине со скрипучей деревянной тюрьмой для древнейшего колдовства. Сон?— переработанное воспоминание?— не подарил даже ощущение ветра или клекот насекомых: сводящий с ума штиль. Пустота. Иллюзия, которая с издевкой даже не пыталась казаться реальной.А потом вдруг?— мягкие руки снова на моих плечах, обдают жаром даже сквозь ткань футболки. Нет. Не может быть. Может, шею свернуть мне хочет?Нет. Не двигается.Плод моего воображения. Точно… Я чуть подался вперед и случайно уткнулся лбом прямо в ее живот. Не оттолкнулась и не отстранилась?— черт возьми! Даже сердце заколотилось.—?Знаю. Обещала же?— будешь мучиться.Забавно. Да, именно так наша связь работала; вот только как же мало это теперь волновало. От Агапы все так же пахло древесиной и фруктами; аромат наполнял, окутывал, разгонял ритм сердца, пока тепло ее рук и близость едва не убаюкивали. Она подалась вперед?— и вот она уже совсем близко, прижимается к груди животом, а мои руки на ее талии, и все как-то гармонично и правильно, и не хочется ни о чем другом думать.Я представил, что она была настоящей.Представил, что злоба и боль остались для нее далеко в прошлом?— и она понимала по старой памяти.Как было бы хорошо, если бы так и было. Даже лучше, чем сейчас. Кружево белоснежного платья чуть царапало ладони. Я слышал, как билось сердце Агапы и щекой чувствовал, как вздымалась ее грудь. От того, как она взъерошила волосы на затылке, стало щекотно и приятно.Захотелось не просыпаться.—?Какой же я дурак все-таки,?— ляпнул я, на мгновение вспомнив то, что вспоминать не хотел?— и тут же затолкал мысль обратно, откуда появилась. А потом услышал, как Агапа усмехнулась.—?Не спорю,?— ответила она чуть погодя.Зараза. Усмешка сошла не сразу; я так и улыбался, как разомлевший идиот, пока она не надавила на плечо, вынудив отстраниться. Только бы не заставила отпустить.Нет, обошлось. Боже, какой же она становилась красивой, когда ее пьянила магия… И каково это?— знать, что эта магия моя.Агапа наклонилась, но не поцеловала; опустила руку на мою грудь, спустилась к животу, кончиком пальцев выписала полукруг.А когда я понял, что она делала, она уже пробралась под футболку, нашла аутэм и схватилась за рукоять. Твою мать! Я заорал от боли, а она не позволила отстраниться, схватив за шею; я почувствовал собственную кровь, сколько, блять, крови, и как же больно! Рука заскользила, когда я попытался зажать рану, а Агапа маниакально рассматривала лезвие, с которого щедро капало.Сука!—?Зачем?! —?прохрипел я и чуть не согнулся?— она только крепче вцепилась в шею, больно вдавив хрящ. Я даже закашлять не смог.А она улыбнулась.Улыбнулась и поцеловала. Будто со склизкой кровью на ее губах.Живот жгло. Полоснула до ребер, не меньше?— хотелось выть прямо этой сволочи в рот, раз она не отпускала. Но нет. Я только сжимал зубы, зажимал рану и дрожал?— то ли от злости, то ли от боли, то ли… от ощущения предательства.Обманула. Опять.А я все терял кровь. Проснусь ли?..Она отступила, и я тут же согнулся, зажмурившись. Тварь. Хрен с ней, с раной?— зачем притворялась?! Я бы пытки понял, убийство, злорадную тираду?— но не это. Слишком жестоко. Слишком подло.Ладонь кольнуло?— я выбросил руку вперед, но магия Агапу не задела. Только заставила ее исчезнуть, но я запомнил эту гримасу. Веселье. И снисхождение.