3 (1/1)

Утро, начавшееся в меловом круге, продолжилось за бутылкой виски, а закончилось звонком Саше. Сестрин кот, черное мохнатое воплощение высокомерия, лениво наблюдал за мной. Огромные зеленые глаза отслеживали траекторию движения, маленькие уши вздрагивали, когда я повышал голос. Надзиратель. Или сиделка?Фоном шли новости: когда Саша отвлеклась, на время оставив разговор в невесомости, я успел прочесть бегущую строку и увидеть кадры репортажа рядом с холеным лицом ведущего. Знакомая разбитая арка, в дневном свете оказавшаяся бежево-серой; бессчетное количество красно-черных-белых квадратиков на большей половине картинки: чинное покрывало для кровавого месива; угловатые белые буквы на черном фоне: три жертвы, ночь на пятое июля, Басманный район…—?Кирилл? Ты здесь?Я молча дотащился до бутылки, налил, опрокинул, прочистил горло:—?Да, да… Расскажи еще, как ты там.Но о чем именно Саша говорила с энергичностью и экспрессивностью десятков исполненных на сцене сценариев, я не слышал. Голос у нее?— мягкий и глуховатый, хоть заворачивайся в него, как в плед; набирая эмоции, как самолет высоту, она растягивала урчащее ?р?, будто хотела посоревноваться со своим котом; и пускай истории у нее были совсем не детские и приправленные очень взрослыми выражениями, интонации у нее были девчачьи. Беззаботность детства. Защищенность детства. Жизнерадостность детства.Того самого, когда страшнее всего были несуществующие монстры под кроватью.Я слушал ее, сидя на полу, спиной к кухонной тумбе. Бутылка пустела; тело реагировало на виски блаженным спокойствием в голове. И правильно делало. Я мог не дожить до похмелья?— с кем не бывает?—?Ну а ты как, братец? Не пропал еще без меня?Комната плыла перед глазами. У одного из пятен?— черного развода на подоконнике?— ярко выделялись зеленые глаза.—?Представляешь,?— я усмехнулся, шмыгнул носом,?— простыл.—?Небось какую-то дамочку мороженым угощал,?— незамедлительный ответ с каким-то пацанячьим озорством.Я прыснул, вытер глаза.—?Да,?— протянул, глядя в потолок с глупой улыбкой. —?Все из-за дамочки.Потом Саша атаковала вопросами о здоровье и, вроде как успокоившись, осторожно узнала, правду ли я говорил. Восхитительная формулировка: ?У тебя же в последние годы одна подружка… наука, в смысле?.?Наука? с мягкими тонкими чертами лица могла рассказать то, ради чего я готов был наглотаться снотворного в любой момент. Глупый, наивный я. Как я мог сбежать от нее, если сам того не заметив вплел ее образ в свою жизнь? Даже сестра знала, что происходит. Даже студенты, саркастично хихикающие на задних партах, знали, что происходит. Один я не знал.Я одержим. Одержим уже очень давно.Abyssus abyssum invocat*.Спустя час телефонного звонка, в котором меня самого было лишь на пару минут, мы с сестрой попрощались. Звонок оставил в груди неприятную морось слов, которые я посчитал нужным придержать. В густой прозрачной смоле опьянения я добрался до ноутбука и рухнул с ним на диван, прошерстил новости. Сухие и пока что очень точные формулировки ощутимо примерялись к будущей сенсации, будто авторы только и ждали редакторского ?фас?.Три трупа в центре Москвы. В новостях пишут?— ?чудовищно растерзанных?. Пишут?— ?страшное происшествие?. Не зная ни настоящих чудовищ, ни настоящего страха.Я потянулся к пачке сигарет, но на краю стола ничего не оказалось. Точно, я же бросил. А говорят, это тяжело. Брехня: нужно всего-то чуть не сгореть заживо из-за того, что уснул с сигаретой.С тягучим мазохистичным удовольствием я одну за другой пролистывал страницы поиска, ведясь на каждый заголовок. Количество полученной боли рано или поздно должно перерасти в качество, но я так и воспринимал все как-то тупо, будто между мной и настоящим осознанием выросла бетонная стена. Из-за тебя снова погибают люди, бездарь, а ты даже почувствовать ничего не можешь!Чужое горе пестрело кучей разношерстных фотографий во вкладке новостей.В глазах рябило. И жгло.В очередной статье посвежее взгляд зацепился за совсем незнакомую фразу: ?Удалось выяснить, что полиция уже нашла первого подозреваемого. На месте преступления найдены документы лица, имя которого пока не разглашается…?Я вспомнил. Темно-серая банковская карта из кошелька, серые латинские буквы гравировки?— имя… Обидная потеря стала серьезной уликой.Я потянулся к телефону, чтобы посмотреть историю поиска. Я же находил того человека, даже смутно запомнил черты его лица…Нет.Нет, нет, нет, нет… руки сами все делали: легкий пароль блокировки, ярлык браузера…Нет!Телефон стукнулся о поверхность стола, а я подскочил к барной стойке. Я же ничего не мог изменить. Заделаться журналистом-сыщиком, как в голливудском кино? Состряпать мужику алиби, заявиться в полицию и попытаться рассказать, как было? Сесть либо за ложные показания, либо в психушку? Идиотизм! Глупая, наивная, эгоистичная попытка упокоить совесть, все равно что постфактум грызть собственную руку, сделавшую выстрел… Я мог только навредить. Либо забиться в угол и переждать, перетерпеть, пережить. Забыть!Но, стащив полупустую бутылку, я вернулся на диван и снова взял телефон. С трудом попадая по сенсорным меткам, нашел нужную вкладку.Григорий Румянцев. Рядом?— белые буквы на синем фоне.В одно нажатие я получил полное досье.С мутной фотографии на меня грозно посмотрел мужчина лет сорока; женат; подписан на новости города, какое-то радио, что-то про историю и что-то про юмор. На стене?— репост видео, как школьник постарше с такой же фамилией играет на гитаре. Под видео?— восторженная похвала матери и жены.Я сделал глоток, виски обжег рот и горло. А потом бутылка полетела в стену.Сидеть на месте? Ну уж нет. Я вскочил, запутался в ногах и чуть не рухнул. В стельку. Дурак.А я даже не знал, кто убил тех троих из-за меня! Сколько человек будет их оплакивать? Что будет с мужиком с картой? С его семьей?Хотелось взвыть.Как зверю, которого загнали туда же, откуда он бежал последние три года. Из полутьмы памяти на меня посмотрели пустые глаза плохо знакомой женщины: то, что осталось от лица после выстрела в лоб, выражало мертвенное спокойствие. Рядом валялся пистолет, которым она себя же и застрелила?— Агапе не понравилось, что меня пытались защитить от нее. Эхо выстрела снилось мне месяц.Потом?— парень с собственным ножом в шее, еще один?— с неестественно повернутой головой, охваченной болотной грязью. Вой волков и вопль тех, кого грызли заживо, пока я тащился к вратам в ведьмин мир… Макс, случайный человек возле их подножья?— пришел на помощь мне, раненому и потерявшемуся; он захлебывался темной магией, бился в агонии, глядя вверх побелевшими глазами, и все его вены набухали и чернели от того, как изнутри выворачивало его тело… Почти все просто встали у Агапы на пути. А Макса она сочла бесполезным.Только она теперь знала, что со мной происходит. Только она знала, что мне теперь делать. И она ждала, пока я к ней приползу, моля об ответах.Круг замкнулся: беги, иди, тащись к тому, с чего начал, как бы ни мерещился свет впереди.Спустя полтора часа скитаний по квартире с ощутимым желанием биться головой о стены я решил, что не гордый.И бесстрашный.И что терять, в сущности, нечего.И вот я уже покупал снотворное в ближайшей аптеке, старательно изображая трезвого. Ладонь в кармане ветровки саднила: я сжимал металлическую волчью лапку брелока так, что закругленные коготки впивались в кожу. Если не поможет протрезветь, то хоть пострадаю немного?— бухой запуганный тип у кассы. Было время, в нашей с сестрой квартире даже не нашлось бы бутылки. Было время, на нее просто не хватало денег…Сухо озвученная цена, дежурная ухмылка продавщицы, ?спасибо, сдачи не надо?. Знакомые стены квартиры, накормленный кот, пузатый бок мелового круга в дверном проеме. Я остановился на пороге спальни, прислонившись плечом к косяку. Если смотреть чуть повыше фигуры на полу и клинка в ее центре?— вполне обычная комната. От кошмара последних дней не изменились ни светлые стены, ни безделушки на прикроватных тумбочках (притащенные из прошлой жизни расставленное как-то формально, без огонька).Интересно: если я хоть в чем-нибудь просчитаюсь, что увидит сестра, стоя на этом самом месте?Пошатываясь, я сходил налил себе воды, взял таблетки и вернулся к проему. И с детальностью миража увидел себя, лежащим хордой спасительного круга. Замер. Посмотрел в собственные глаза, большие и распахнутые?— в самый раз для того, чтобы вместить весь форменный ледяной ужас. Зеленоватая кожа облепила череп и черные крутые вены, обхвативших голую кость, а волосы стали белые-белые, как у глубокого старика. Какая трагедия.Если сестра явится сюда, вернувшись из своего Израиля, она наверняка крикнет меня пару раз. Увидит осколки и лужу алкоголя, наверняка возьмет на руки голодного кота. Пройдет по недлинному коридору мимо гостиной и кухни и, даже не заходя в комнату, увидит все.Когда сюда нагрянут медики и полицейские, последние начнут бессмысленно переворачивать квартиру в поисках улик. Это не убийство. Ни другого, ни себя. Родителям расскажут все детали, но они так и будут думать, что от них что-то скрыли. Дело так и повиснет в воздухе, нераскрытое: пациент просто взял и умер; а те очень немногие, кто догадается о правде, даже не смогут о ней рассказать. Она будет свербеть посреди глоток, горчить слезами на основаниях языков. Будет рваться криком, но кому какое дело?У нас же если что, то полуверят?— всегда есть протокол.Черная ткань сходится молнией над лицом тридцатилетнего старика. Санитары поднимают тело таким же скрюченным, каким его выжег болью яд с ведьминых губ. В новенькой, уже потрепанной квартире остается мусорное, пыльное, битое, так и не исписанное типографской краской ничего.Боже мой.Боже, я хотел жить.Смысл и удовольствие?— приложатся. Рано или поздно.Я постоял в дверях, пытаясь справиться со страхом, а потом проглотил таблетки, порылся в шкафу, нашел красную майку и обернул ею кинжал. Спрятал его под футболкой, поддев ремень джинсов, и лег в круг. Тело приятной негой отозвалось на встречу с полом; готовь, ведьма, свору, хома идет.Хома нервно рассмеялся, дурея от смеси препарата и алкоголя.У хомы в груди сводило судорогой от красоты ведьминых глаз.***Когда я открыл глаза, я был один. Поднимаясь, глянул на руки?— спал. Комната за пределами круга была застывшей и безжизненной; слишком спокойной, чтобы быть настоящей. Я крутанулся на месте, оглядываясь, будто это поможет. А потом еще раз. И еще.А потом Агапа возникла из столпа черного дыма, острый взгляд сверху вниз, коварная ухмылка. Что-то изменилось в чертах ее лица: то ли сама она стала немного другой, то ли… то ли этот отблеск издевки в ее глазах я увидел впервые.Я отвел взгляд. Нельзя смотреть ей в глаза.И нельзя упустить ее.—?Я… —?Я знал, что сказать, но забыл, как говорить. Прочистил горло. —?Я прошу тебя… о помощи.Краем глаза я заметил, ее плечи дрогнули?— смейся, тварь. Смейся над погибающим. Почему нет-то?!—?После того, что сделал?Прекрасно! Пришла посмаковать то, как я буду загибаться. И даже руки не надо пачкать?— как удобно, всего лишь сиди и жди шоу! Ну уж нет, я испорчу ей удовольствие. Рукоять аутэма упиралась в ребра за пазухой?— нужно всего лишь незаметно достать его и умудриться ударить ведьме в грудь, прямо в сердце. Если оно есть.—?Хорошо.Я вздрогнул. Глянул на нее и тут же посмотрел в сторону, запомнив спокойное выражение лица. И ведь ни намека на издевку?— прирожденная актриса!Она шагнула в сторону и мягко, плавно, как призрак, продолжила свой путь, огибая круг.—?Так просто? —?нервно уточнил я. —?Без сделок? Условий мелким шрифтом?—?Иные хотят выжечь твои эмоции. Обречь на вечную жизнь. А ты мне нужен такой, как есть. —?Ее голос, тихий, почти шепот, но отлично звучащий прямо в голове?— он тронул за загривок ледяной рукой. Вдоль позвоночника побежали мурашки, но я не обернулся. —?Смертным… душевным.Ну хоть кто-то оценил.Я взмахнул руками, театрально искривив губы?— но она точно не могла увидеть мою гримасу.—?Да мне повезло! —?Сосчитал до десяти, выдохнул. —?Тогда, может, расскажешь, что это за твари такие?Она возникла по левое плечо. Слишком близко! Нет, показалось?— все еще за границей круга.—?Порождения другого мира. Беспринципные. Самолюбивые. И безжалостные.—?От тебя это звучит как комплименты.Усмехнулась.Краем глаза я продолжал следить за ней.—?Они в бешенстве. —?Помолчала и остановилась прямо передо мной. В глаза смотреть нельзя, но губы ее ничуть не уступали в красоте?— хоть и бледноватые, такие правильные, аккуратные… Я метнул взгляд в сияющий прямоугольник окна. —?Они следили за тобой много лет. А сейчас ты для них невидим.—?Невидим? О чем ты?—?Оберег.Нахмурился?— у меня же не было оберегов?А потом вспомнил.Волчья лапа, впившаяся в мою ладонь. Металлический брелок на ключах. Печать Велеса.Я купил его с год назад и заговорил, надеясь избавиться от Агапы?— а в итоге отвадил совсем других…—?Хочешь сказать, эта вещичка отпугнула этих… как их там, иных? Что я себя скрыл от них?—?Ты сильнее, чем думаешь.Почти поверил.Но если так?— все почти в порядке. Почти можно жить. Если они не могут найти меня, то есть время подготовиться. А может, вообще не встречать их? Наделать оберегов и никогда с ними не расставаться…—?Ну хорошо,?— скептично хмыкнул я,?— и что мне с ними делать? Как от них отвязаться?Она помолчала, отведя взгляд и приоткрыв губы, будто про себя проговаривала ответ и пробовала его на вкус. Чувствуя, что она смакует, я уже знал, что она ответит.—?Ты не сумеешь.Вот спасибо! Помогла так помогла!Снова взмахнул руками?— хотелось ходить туда-сюда через всю комнату, но из-за круга я мог только имитировать взлет петуха. Кукареку, добрые люди, меня вот-вот пустят на суп. Так вот, как кончают журналисты желтых газетенок и те, кто связывается с темными силами.Я открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но тут же потерял мысль. Оглянулся?— комната плыла масляными красками, оставляя за собой пустоту. Вот прогнулась и потянулась к полу арка двери, вот черными каплями поползли вниз картины на стенах. Паркет пошел пузырями и, всколыхнувшись, лопнул, брызнув черной густой жижей.—?Это что такое?! —?вскрикнул я.Нет-нет-нет-нет… Чем бы оно ни было, оно потянулось к кругу. От комнаты уже остались одни оплавленные куски стен, огрызок пола и издевательски светлое окно. Соль намокла черным и провалилась вниз.Я обернулся.Агапы не было.Ощутил лопатками твердость пола?— я просыпался! Нужно только вынырнуть из этого месива в реальность. Такая мелочь…—?Увидимся. —?Горячее дыхание обожгло шею.Я вздрогнул, попытался вскочить, но всего лишь резко сел. Реальность серой комнаты не сразу приняла четкие черты, а потом вмазала по мне ярким светом, резко сдавила мозг. Я застонал и прижал ладони к вискам.В своей похмельной боли, посреди круга в несчастной двушке, я был один.