Глава первая (1/1)
Извечная звезда уже почти зашла за горизонт, когда меня накрыла длинная тень.
— Здравствуй, Катриша, — оборачиваться и проверять, кто стоял у меня за спиной, не было нужды. И речь даже не о том, что помимо этой девушки не было никого, кто захотел бы меня проведать — условия, в которых существовала лечебница, ее характер и специфический контингент оставляли мало желания у работавших там развивать какие-либо отношения.
Нет, дело было просто в том, что этот район города был практически необитаем. Когда-то здесь жили люди — широкая, мощеная булыжникам терраса, кипарисы и заброшенные, обвалившиеся дома однозначно говорили об этом, но со временем пустыня подступала к Заскару все ближе и ближе, вынуждая обитателей перебираться пониже, к морю.
Заскар вообще в этом смысле удивительный город — не один десяток дней я провел, пытаясь научиться ориентироваться в странной многоуровневой топологии города-на-холме. В наиболее оживленные его места можно было достаточно просто попасть, сев в трамвай, двигающийся в нужном направлении. Там же, где рельсов не было, приходилось довольствоваться переулками, заброшенными складскими дворами и бесчисленным множеством лестниц.
Говорят, что лучше всех в городе ориентируются Заскарские воры — в силу особенностей своего ремесла, они приноровились находить пути в любое место, будь то торговая площадь или укромная лежка, по крышам домов — перебираясь по перилам с одной на другую, с уровня до уровень, они, как пауки, облепили Заскар... и жировали на нем.
Кроме воров, только пэры и фабриканты, хозяева предприятий, имели в этом городе достаток. Заскар,столица доминиона Зул, специализировался на производстве амулетов — хитроумных изделий из особых материалов, пропитанных чармом, силой Светлого Берега.
Внушительный флот Заскара каждое утро выходил в море и впитывал излучение Извечной звезды в свои огромные паруса-талисманы; по возвращении, накопленный чарм извлекался и на больших, дымных фабриках преобразовывался в ту форму, которая была нужна: металлический провод, грезоткань или насыщенная чармом руда.На других фабриках из этого сырья делали амулет удивительных качеств — с их помощью можно было лечить раны, отгонять сон, греть воду или говорить с призраками. Их можно было продать, их можно было украсть, ими можно было дать взятку фабричному управляющему за лучшее место на конвейере. Изготовленный из таких талисманов доспех наполнял мускулы силой, укреплял внутренние органы и обострял чувства.Чарм, как и материалы из него, был на Ирте универсальной валютой. Золото чистейшей пробы дорого, но свои истинные краски оно приобретает только когда мастера-чармоделы вдохнут в него светлую магию. Чарм был дорог, и хотя в этом городе рабочих, чармоделов, ведьм и фабрикантов его касалось множество рук, принадлежал он только избранным. Которые, без стеснения, продавали его во все остальные доминионы, оставляя обитателям Заскара жалкие крохи.
Безразличие власть имущих порождало разруху; городские службы находились в депрессии, потеря места у станка ставила крест на жизни любого человека — таким оставалось либо идти воровать, либо идти вниз, к подножию города, в мусорщики. Последние жили дарами моря, мусором, который волнами прибивало к берегу — осколками древних империй, сомнительные сокровища морских пучин, осколки кораблекрушений и случайная добыча из более богатых земель. Наиболее удачливые из мусорщиков как-то умудрялись сводить концы с концами; остальные умирали, распухнув от города, и их тела уносил ночной Прилив.
Заскар был тупиком, забытой дырой на краю мира, подпираемый с одной стороны морем и Бездной, а с другой — смертоносным и неодолимым Кафом, спуск в которую находился здесь, на Аллее Всех Ветров. Никто не хотел приходить сюда, смотреть на пустыню и на серое небо. Все здесь и так были слишком заняты — собственными страданиями и собственной несчастливой жизнью.Катриша молча села рядом со мной. Длинные грязные волосы скрывали лицо, и я не мог видеть ее глаз, но догадывался о той жажде, что в них прочту. Катриша была вампиром — факт, который япринял достаточно быстро. Помимо людей, Заскар был домом для самых разных существ; названия одних я знал, с другими я познакомился уже в лечебнице.
Через нее проходили всякие, здесь не имело значения, кто ты: вампир или оборотень, человек или гном, или же нечто совсем другое. Звериные метки — врожденный или приобретенный порок крови — а также проклятия, сглазы и прочие эксперименты с чармом создавали пеструю толпу среди пациентов, и вампиры были там не самой странной вещью.— Нашла что-нибудь? — поинтересовался я. Вместо ответа, девушка раскрыла ладонь, на которой я увидел три крохотных кусочка ведьмовского стекла. — Большая добыча, — похвалил я ее и замолчал.
До сих пор я так до конца и не понимал, каким образом Катриша ухитряется зарабатывать себе на жизнь. Вампирам запрещено питаться на улицах, а в городских лавках цена рационов под их вкус намного превосходила стоимость обычной человеческой еды, однако ей достаточно удачно удавалось совмещать работу в лечебнице с копанием в отходах с фабричных задворках и мелким воровством, при этом особо не бедствуя.
Полюбовавшись еще немного обсидиановыми осколками, она спрятала их в карман.— О чем думаешь?— Думаю о том, что судьбу не обманешь, — ответил я. — Ты спасла меня из Кафа, позволила мне жить, но не сказала — зачем. Я доживаю свой век в городе на краю времен, дальше которого идти просто некуда. Это всего лишь отсрочка от того, что меня ждало в пустыне.
— Такой большой, а веришь в судьбу? — даже не видя лица, я почувствовал, как она улыбнулась. Я ничего не сказал, и она пожала плечами:— Отправляйся в Доминионы — я слышала, там полегче. Повидаешь мир, людей...— Люди везде одинаковые, — парировал я дешевой философией, перенятой у ведьм, — а на разъезды у меня не хватает средств. Из Заскара существует только один путь — дирижабль, отправляющийся на юг. Между миской супа и глазом тритона, который сбережет мне еще одну ночь сна, я не очень-то представляю, как смогу наскрести на билет в один конец.
— На такие случаи и делаются заначки, — хитро сказала она, выразительно похлопав себя по карману, но я сразу же отмел эту идею:— Нет, Катриша, я и так тебе обязан жизнью — долг, который будет висеть надо мной до конца моих дней. Если бы я забрал твой чарм — кем я буду после этого?Она снова пожала плечами, и мы снова замолчали. Тонкими пальцами, покрытыми серой, мертвецкой кожей, девушка рассеянно теребила камни рядом с собой.— С памятью улучшений нет? — осторожно спросила она. Я поджал губы. Врать мне решительно не хотелось.— Ничего определенного. Смутные образы, обрывки снов...— Снов? — перебила она. Я вздохнул. На Ирте сон считался уделом бедняков. — Ха, неудивительно, что тебе не удается наскрести денег на билет. В наш с тобой век, сны — непозволительная роскошь.— Пусть так, — довольно легко согласился я, — и тем не менее, только во снах я вспоминаю картины своей прошлой жизни. Той жизни, что была для меня дорога. Я не могу так просто отказаться от них.
— Ну и что, эти сны, — по ее тону я сообразил, что она вряд ли понимает меня. Самой ей приходилось спать только в наиболее голодные времена, когда не на что было купить даже простейший амулет, поэтому трудно было от нее ожидать понимания в этом плане. — Что же эти сны, помогли уже тебе что-нибудь вспомнить?
— Пока нет.— Но ты не оставляешь надежд, — подытожила девушка. — Ну что же, надежда — горькое желание, как учат нас Висельные Свитки, но оставим философию прошлых поколений и поговорим о делах насущных. Я тут поговорила с Фольтштейном...— Только не говори мне, — перебил я ее, — что ты пыталась уговорить его вернуть мне прежнюю работу.— Нет, — она усмехнулась, — уж так далеко мой кредит доверия у старика не распространяется. Нет, я говорила с ним о твоем состоянии, и прогноз неутешительный — говорит, что шансов на ремиссию немного.
— Знаю.— В начале, —Катриша чуть повернула голову, следя за моей реакцией, — когда ты только встал на ноги, у нас была надежда, что оказавшись в городе, в знакомой обстановке, память начнет возвращаться. Еще лучше, если на глаза тебе попадется твоя улица, дом, в котором ты жил. Ты ведь явно из Заскара, больше неоткуда, но солнечный удар тебя потрепал слишком сильно, и, возможно, необратимо.Из вежливости я не стал комментировать эту фразу. У меня самого идея о моем Заскарском происхождении, которой уверенно придерживались мои спасители, вызывало изрядную долю скепсиса.?Ни один человек, — сквозь зубы цедил Фольтштейн, отмывая окровавленный руки после особо сложной операции, — не в силах пересечь Каф. На это ни у кого просто чарма не хватит. Там нет воды, там нет направлений, там нет никого живого, кроме троллей, злобных некрофагов пустоши. Извечная звезда щедро одаривает там тебя своей милостью, поджаривая, пока твой зад не покроется корочкой. А если сумеешь ускользнуть от троллей и найдешь способ обхитрить Извечную, то тебя один черт смоет в Бездну; Край там так близок, что можно слышать стоны всего сонма призраков, гниющих там — ближе, пожалуй, только на Ткани Небес?.Все это за прошедшие дни я слышал неоднократно, и даже больше этого — мол, человеку в Кафе взяться неоткуда, кроме Заскара, а из Заскара в Каф спускаются только сумасшедшие либо полные дураки. Последнее, правда, в лицо мне никогда не озвучивали, но я знал. Я не осуждал их — в конце концов, кто я такой, чтобы решать? Может быть, они правы. Верить в это не хотелось, ведь город казался мне совершенно чужим, я не испытывал к нему ни тени узнавания, и каким-то образом просто знал, что я не принадлежу ему... но может быть, так и должно быть? Эти мысли пугали, именно поэтому я так цеплялся за свои сны — в них я находил утешение, они былиединственным, что связывало меня с моим прошлым, моей памятью.Единственными людьми в лечебнице, кто не принимал участия в пересудах за моей спиной, были Фольтштейн и Катриша. Первому, по-видимому, было наплевать, а Катриша... этот вопрос вертелся у меня на языке часто, но задать его я не осмеливался. Во-первых, я не был уверен, что это мое дело. Во-вторых, я боялся ответа.— Есть один чернокнижник в Заскаре, — внезапно проговорила она, — его зовут Равенеш. Настоящий виртуоз чарма, держит мастерскую на Сосновом проулке. По-моему, пора нанести ему визит.
Я хмуро посмотрел на нее:— Фольтштейн, кажется, велел держаться подальше от колдунов любого толка.?Доверь свое тело любому из этих темных ублюдков, — говорил настоятель лечебницы, не спуская цепкого взгляда с банки, куда он сливал кровь из еще не остывшего тела своего бывшего пациента, —доверь им самое святое, и они разложат его на своих столах, откроют над ним свои гримуары и начнут кропить его воском и резать бритвами. В лучшем случае, выйдешь оттуда с памятью, но без рук, без ног и с гипертонией. А скорее тебя просто спишут в безнадежные случаи и попытаются вытянуть органы на свои нечестивые ритуалы?.— Фольтштейн, — возразила девушка, — не может вернуть тебе память. А человек, о котором я тебе говорю — может попытаться.— С чего бы ему это делать?— С того, что он любит сложные случаи, а еще потому, что он мне должен.До конца меня это, однако, не убедило, но слушать меня никто не стал — девушка встала с уступа, отряхнула штаны и подала мне руку. После такого жеста доброй воли спорить с ней мне уже не хотелось, и я, слабо улыбнувшись, поднялся на ноги.
?Чтобы удержать весы — откажись от дороги?, — пришла мне на ум еще одна строчка из Висельных Свитков, но Катриша уже увлекла меня вниз по аллее, к хитросплетению улочек и переулков, в мрачные недра города, не ведающего сна.Извечная звезда опустилась за горизонт, моргнув мне напоследок. Поднимался ночной Прилив.