Пролог (1/1)
Помню, ночной берег манил меня своей тишиной — уже потом, отчаявшись в своих бессмысленных поисках я узнал, что на Ирте таких мест мало, совсем немного. Обычно Край подступает незаметно, он накатывает на морские пучины также, как они накатывают на побережье — волнами. Но если шум морского прибоя ласкает человеческий слух, то Край источает тревогу. Гул вечности, как и положено вратам, ведущим в Бездну, вытягивает из тебя силы, вытягивает твой свет.
Там, где я очнулся на Ирте, было по-другому. Никто не вытягивал из меня свет, совсем напротив —его было слишком много. Местное солнце, которое обитатели Ирта называют Извечной Звездой, жестоко карало чужеземца, создание тьмы, осмелившееся ступить на Светлый Берег. Какое-то время я шел, зная куда и зная зачем — и самое главное, зная, кто я. Ведомый высшим смыслом, я делал шаг за шагом, но пейзаж оставался тем же: блеклые песчаные дюны без единого признака жизни. С опалеными губами, изнывая от жажды, я шел, покуда были силы. День сменялся ночью, свет — тенью, и когда силы покинули меня, я еще много часов лежал на краю пустыни, обрывающейся в никуда — создание тьмы, пытающееся утолить голод тишиной и величественным видом далеких, холодных миров.Проблеск сознания посетил меня один раз, когда я обнаружил, что стою среди трех могучих, сточенных пустынным ветром камней, обелисков, горячие и шершавые на ощупь. Вокруг меня был тлен и прах — изветшалые скелеты просителей и неудачников, тех, кто приходил к древним камням-богам за спасением своей души. Это был страшный, зловещий символ. Идти дальше было некуда — здесь все и заканчивалось.Тогда я лег на землю среди мертвых и стал умирать сам.Долго это не продлилось.— Что же ты здесь забыл, — тихий и грустный голос доходил до меня словно из-за края вселенной. Забыл, забыл... что же я забыл?
?Что-то важное?, — решил я, пока чьи-то руки приподнимали мне голову. Перед моими глазами возник неясный, но безумно знакомый силуэт — и через миг пропал.— Шш, лежи, не открывай глаз, — моего лба коснулась холодная влага, которую я вскоре ощутил и на своих губах.— Не пей слишком много, — осторожно произнес мой спаситель, в голосе которого неуверенность вдруг сменилась решиостью, — мы тебя вытащим отсюда.
Потом было забвение. Как мне сказали потом — три дня, которые я провел в лихорадке, не видя лиц, не ведая часа. Очнулся я уже совершенно другим человеком: без памяти, без цели, без средств к существованию, но живой. Можно жить.Но зачем?Помогла мне, опять же, Катриша — та девушка, которая спасла меня в смертоносной пустыне, прозванной Кафом. Благодаря ей я смог получить работу в том же заведении, где меня лечили — лечебнице святого Грэхема, что в городе Заскар. Я не помнил, чем занимался в прошлой жизни, до Кафа, поэтому меня пристроили врачевать людей под надзором настоятеля лечебницы, мрачноватого человека с сединой в волосах по имени Фольтштейн — благодаря его стараниям и целительному мастерству болезнь в конце-концов отступила, и я встал на ноги.Врачевать у меня получалось скверно — разозленный моей неловкостью Фольтштейн в выражениях не стеснялся, и очень скоро меня перевели на черновую работу — мыть пол в лечебнице, готовить пресную кашу для ее пациентов, преимущественно нищих и безродных бродяг вроде меня, менял постели. Это был тяжелый труд, но я не жаловался. У меня была крыша над головой, спасавшая от Заскарских дождей, а нехитрая работа оставляла голову свободной для размышлений и тренировки ума.Вечера я проводил на задворках Заскара, облюбовав скалистый выступ, с которого открывался чудесный вид и на город, и на пустыню, и на серое небо, затянутое дымом бесчисленных Заскарских фабрик.
Сидя на обрыве, я шевелил ногами и вдыхал эти запахи — запах большого промышленного города и соленого морского бриза, запах вымоченного дождем кирпича и ржавых труб, запах масляных луж истолетних кипарисов, пытаясь уловить во всем этом букете тот единственный аромат, который связывал меня с прошлым: ночной берег, пахнущий тишиной. Берег, с которого открывался вид в Вечность.