Глава 10. На волоске (1/1)

Утреннее весеннее солнце подмигивало золотыми бликами, свежий воздух кружил голову, а по прозрачной болотной воде бегали тонконогие жуки. Как всегда, в лесу Анжелика чувствовала радость и необычный прилив сил. Пробираясь знакомыми тропинками, она думала, что слишком близко к сердцу приняла произошедшее. Почему так испугалась? В Пуату любят сказки про оборотней и колдунов, но у кого поднимется рука на дочь сеньора? Тем более, о том, что Калло пил, знала вся деревня. Не раз и не два предупреждают чужаков не соваться на болота ночью, не садиться в лодку, если не умеешь толком грести или не знаешь дороги. Солье тоже жаль, зачем, вот зачем она полезла на пожар?, но что теперь сделаешь? Несколько дней?— и все обо всем забудут. Родится какой-нибудь младенец, ожеребится кобыла, прибудет новый доктор, который уморит очередного пациента и ее имя перестанут склонять на всех перекрестках. Надо просто подождать, а пока заняться делом. Сегодня же напишет Берну о льготах на выплату налогов с любого товара! Надо же, как испугался тогда Конде, ведь отец просил освобождение только на перевозку свинца и не полной стоимости, а на четверть. Вот, оказывается, как нужно разговаривать с сильными мира сего?— узнай секрет, оброни ненарокомугрозу, и получишь все, что пожелаешь! Она отстроит сарай заново, это от силы три тысячи франков. Навестит мадам Корн и обсудит, как им дальше вести дела?— услуги жены сборщика налогов будут очень кстати! Но, разумеется, не за сорок процентов, которые та хотела. Еще нужно встретиться с Креньо. Воодушевленная открывающимися перед ней возможностями, Анжелика протянула руку, чтобы отбросить с ветки паутину, и замерла в восторге?— серебристые нити, унизанные каплями росы, напоминали бриллиантовый гарнитур. Девушка пыталась представить подобное украшение на шее и себя в великолепном атласном платье перед зеркалом, когда ветер ударил ей в лицо жуткой вонью. Рядом выругался Гийом, ускоряя шаги, сдавленно всхлипнула Мари-Аньес и сердце Анжелики привычно прыгнуло в горло. Они шли все быстрее, дышать становилось все противнее, а думать о том, что снова случилось?— все страшнее. Мулы и ослы были там, на лужайке с ярко-зеленой травой, под вековыми дубами. Перед глазами замелькали блестящие крупы, лохматые челки, и оскаленные зубы. Несколько секунд понадобилось, чтобы осознать?— это их скот, их животные, разодранныекогтями. Над трупами вились полчища мух, деловито сновали птицы, выклевывая что-то в беспорядочном месиве крови, шкур и кишок, мелькали жуки и почему-то бабочки. Гийом, увязая сапогами в мокрой земле, схватил за уши ослиную голову, наклонился, чтобы лучше рассмотреть, плюнул сквозь зубы. Мари-Аньес кинулась в сторону, зажимая рот руками, Анжелика как тогда, на пожаре, опустилась на траву, не чувствуя ног, не в силах двинуть хотя бы пальцем илиподнять к лицу подол, закрыться от мерзкого запаха.

—?Перерезали горло, бросили на пир волкам. Зверье все сожрет, ничего не докажешь.Интересно, где остальные? - Люцин был на диво собран и спокоен. Глядя, как он вытирает окровавленные руки о штаны, Анжелика вспомнила, что в детстве, приходя в гости к крестьянам, приносила им птицу. Поймать во дворе, свернуть шею - что тут сложного? Акрестьянам радость, ведь они не могли держать курей. Сеньориальное право хозяев замка - владение курятником или голубятней. Ее перегнуло пополам от истерического хохота.

Гийом покачал головой, шагнул дальше, под ивы, где земля была истоптана следами копыт. Донеслось раздраженное бормотание: "... прирезали... разбежались... волки догрызли... как искать... чертовы пастухи... что докажешь..". Какое-то время было тихо, потом словно чем-то тяжелым ударили о дерево и полетала такая отборная брань, которую старый солдат не позволял себе никогда. Апатия сменилась гневом, гнев?— яростью. Анжелика металась по кухне, опрокидывая стулья и натыкаясь на скамьи. Кто? Беглый докторишка? Зять кабатчика?Крестьяне, все, которые живут в деревне? Или только те, которые обгорели на пожаре? Или их родные? Да как они могли? Этот скот обошелся дорого, он должен был работать, приносить деньги, помогать ее семье и неблагодарной деревне! Когда сообщили о строительстве завода, все радовались заработку и вот теперь, когда до прибыли рукой подать, вообразили невесть что? Да в чем ее вина? Она несколько раз продавала настойку, осветляющую веснушки и обезболивающую дни женских недомоганий. При чем здесь колдовство?—?Прошлая ведьма тоже была не виновата,?— равнодушно обронила Жанна,?— она, разумеется, колдовала с утра до ночи, но вздернули старуху из-за вас, иродов несчастных. Маркиза ангелов онемела. Она вспомнила сказки Фантины о ведьмах, сгоравших на кострах Пуату сто лет назад?— те собирали в лесах странные травы и пришептывали. Истории кормилицы о Жиле де Реце?— он не просто мучил мальчиков, он колдовал и искал философский камень. Перед глазами качнулось тело Мелюзины, которую крестьяне, особо не разбираясь, повесили на ближайшей ветке, когда их дети не вернулись к ужину. Дочь барона де Сансе, не произнеся ни слова, ушла к себе. Следующие дни слились в корявый клубок нервов, страха и паники. Вязкое молчание нарушал только скрип двери и грохот печной заслонки. Все предпочитали сидеть на кухне до поздней ночи. Гийом перенес свою пику к печке и старательно натирал тряпочкой, Дени рядом пытался очистить ржавчину с какого-то меча, Пюльшери шепталась с Жанной, Мари усердно шила, не поднимая глаз. Замерев у печки, Анжелика слушала визгливый голос Нанетты?— сын Талона подвернул ногу, Серпу обнаружил в подушке нитки, ветки и кресты, на дверях своего дома Эстье нашли приклеенный клок рыжих волос?— и вздрагивала от любого скрипа и шороха. Как же хотелось, чтобы эта чертова дверь перестала визжать: откуда знать кого нелегкая принесла в замок? С другой стороны, уж лучше трястись от противного скрипа, чем ежесекундно оборачиваться, боясь, что подкрадутся со спины. Анжелика почти не выходила из кухни, мало ела, практически не спала?— слишком страшно оказалось просыпаться. Наверное, поэтому в висках стучали молотки как на том проклятом руднике, а голову, казалось, раздували кузнечными мехами. В полдень четвертого дня дверь привычно взвизгнула, заскрипела, по выщербленным полам Монтелу простучали стертые каблуки и в кухню вошли двое молодых мужчин?— высокие, темноволосые, неуловимо похожие друг на друга. Тот, который был повыше, отбросил полы сутаны, в два шага оказался рядом с Анжеликой и крепко обнял:—?Дорогая сестра!—?Ох, Раймон,?— прошептала она и наконец-то заплакала. Раймон в углу что-то тихо говорил Анжелике, Гонтран, прихватывая уголь из печки, в несколько линий рисовал портреты и сыпал историями о своих похождениях, чем вызывал презрительное щелканье языка старших и восторженный писк младших членов фамилии. Сутана и уверенность старшего брата, избравшего путь праведный, безумные идеи младшего, предавшего фамильную честь ради сомнительных удовольствий живописца, вернули в Монтелу некое подобие спокойствия и, как ни странно?— жизнерадостности. Фантина дробно стучала ножом над луком, Мари-Аньес совала Гонтрану пирожки, Дени интересовался отсутствием у него шпаги, Жан-Мари с интересом тыкал пальчиками в огрубевшие, изъеденные красками руки:—?Это что? —?спрашивал малыш, проводя по волнистой синей полоске на запястье.—?Это я рисовал портрет мадам де Севинье, краска въелась?— улыбался Гонтран.?— А это? —?детский кулачок тер красное пятно на ладони.—?Месье де Рур пожелал запечатлеть свой парк на холсте.—?У него красный парк? —?Жан-Мари удивленно хлопал ресницами.?— Если смешать свинцовый сурик и соль… Да, у него красный парк,?— смирялся старший брат, дабы не пускаться в объяснения.—?Итак, дорогой племянник, о, прости! наследник! Как же ты докатился до такой жизни? —?насмешливо поинтересовалась тетя Жанна, когда на столе появился сидр и хлеб.Гонтран дернулся, скривился, но уважение к старшим, привитое в иезуитском монастыре, возобладало над фамильной вспыльчивостью.?— Лишь потому, что сам пожелал, тетя. Как вам известно, мне так и не удалось убедить отца, что воспевать славу Его Величества я смогу лучше кистью, нежели шпагой. Что до наследства?— обратитесь к Раймону. Я всего лишь подписал бумаги, чтобы замок не ушел к его собратьям в рясах, а вы, любезная тетушка, не потеряли свой табурет у печки.—?Припоминаю, как мой дорогой брат рвался лишить тебя наследства,?— кивнула Жанна,?— и что, теперь живешь в Париже под мостом?—?Вам бы этого хотелось, не правда ли? Я поступил учеником к художнику Ван Осселю, сего голландца весьма чтят при Дворе, что не удивительно?— он действительно великолепный мастер! Портреты оживают на его холстах, цветы источают аромат, собаки готовы залаять, когда он кладет последний мазок! Я счастлив служить в подмастерьях у этого гения.—?Говоришь на удивление складно, неужели дал себе труд поучиться не только бумагомаранию? Но, в любом случае, потомок старинной французской фамилии собирается всю оставшуюся жизнь держать кисти какого-то голландца? Великолепное будущее, ничего не скажешь!—?Вы добры как и раньше, тетушка. После учебы я планирую купить звание цехового мастера. Мне будут заказывать свои портреты Его Величество и прекрасные дамы, окружающие его! И я прославлю нашу фамилию, ибо придет день и король скажет?— вы прекрасный художник, месье Сансе!—?Безусловно, брат мой,?— с улыбкой в голосе промолвил Раймон, подсаживаясь к столу. Запивая кашу простоквашей, иезуит объяснил, что все знает о произошедшем?— они с Гонтраном останавливались в деревне перекусить и пообщались с местным кюре. Старик священник весьма огорчен случившимся, в ужасе от такого неуважения к дочери покойного барона и на службах призывает паству одуматься, смирить гордыню и покаяться. Землемер был невоздержан в своих чревоугодных удовольствиях, да он и далеко не первый, кто выпил больше, чем следует, и не удержал весел. На болотах всегда нужно держаться осторожно, кажется, в прошлом году, с островков северной части не вернулся брат кузнеца, а ведь он местный, все хитрости знал. Анжелика была не в силах оторвать глаза от бледного профиля брата с крупноватым фамильным носом де Сансе. Раймон говорил спокойно, разумно, и тиски, сжимающие последние дни ее сердце и горло, медленно ослабевали, становилось легче дышать, и уходила дрожь в пальцах.—?Я понимаю страх наших невежественных крестьян, но вызван он в первую очередь их собственными пороками. Бояться стоит тех, кто презрел законы и заповеди Божьи, следует опасаться бесчеловечных преступлений и постыдных обычаев. Только за этот год десять женщин рассказали вашему кюре на исповеди, что избавились от плода в своем чреве. И несколько сотен поведали мне об этом же в Париже! Это неизбежный результат распущенности нравов и многочисленных супружеских измен. А те прихожане, которые признались, что отравили своих родных? И отнюдь не прибегая к помощи ведьмы, справились самостоятельно. Возможно, потому сейчас и обратили своей гнев на Анжелику, обвиняя ее, им проще забыть о своей глупости и подлости. Но я напомню об их собственных грехах, о покаянии и недопустимости оскорбления невинных. Сейчас существует страшная пропасть между законами и поступками. И задача Церкви указать истинный путь в этом хаосе,?— Раймон повернулся к Анжелике. —?Не волнуйся, я отслужу мессу, а потом сам приду с тобой в церковь. И буду ходить, держа тебя за руку, пока злые языки не умолкнут. Фантина грузно опустилась на стул, вытирая слезы, Пюльшери засуетилась вокруг племянника, выспрашивая о приходах, капелланом которых он является, и отцах-настоятелях, поддержавших его в начале сложного пути. Раймон неторопливо рассказывал, что живет в Тампле, на хорошем счету у иезуитского ордена, действительно является капелланом в пяти приходах Парижа, читает теологические науки в Клермонском колледже и помогает преподавателям Сорбонны в подготовке лекций. Семья и слуги внимали, затаив дыхание, и с восторгом любовались старшим сыном?— таким серьезным, таким талантливым! Как жаль, что отец не дожил, но там, на небесах, он безусловно гордится своим Раймоном. И только Жанна и Гийом, переглядываясь, чуть заметно качали головами. Старый солдат, подхватив младших детей, вышел прогуляться, тетя отложила пяльцы и негромко, но строго промолвила, кивнув на Анжелику:—?Племянник, ты говоришь умно и даже красиво. Уверена, тебя с радостью будут привечать во всех парижских салонах, особенно, если научишься рифмовать. Но твоя речь зиждется на примерном поведении твоей сестры в будущем, а это, поверь, выше ее сил. Ей нужно уезжать из Пуату. Анжелика, уверовавшая в счастливый конец кошмарной истории, задохнулась, словно ее окатили ледяной водой. Жанна смотрела на племянницу устало и жесткоодновременно. Будто та была щенком, который в сотый раз обгрыз дорогие тетушкиному сердцу вышивки.—?Тетя, я понимаю, о чем вы говорите, но уверен, это слишком жестко,?— Раймон, как и его отец, постучал пальцем по нижней губе,?— видите ли, когда вы написали, что брак Анжелики не состоялся по инициативе месье Пейрака, я задумался о судьбе сестер. Удачный брак для девушек благородного происхождения очень важен, ибо сулит множество выгод как им самим, так и членам их семьи. Однако пока я мало чем могу помочь. Через год, если так будет угодно Богу, получу должность исповедника королевы-матери и смогу обеспечить сестер должностями при Дворе?— Ее Величество хочет набрать себе новый штат, да и слухи о скорой свадьбе ее сыновей не стихают, а значит, их женам понадобятся фрейлины. Кроме того, смогу рекомендовать Дени в королевские мушкетеры, купить ему патент и на первых порах помочь деньгами?— военная служба требует немалых вложений.—?Ты сделаешь меня фрейлиной? —?в голосе Мари-Аньес сиял восторг.—?Только если ты будешь помнить о манерах и благочестии. Духовник королевы?— мой наставник, он подчеркивает, что Ее Величество требует от своих фрейлин безупречного поведения.—?Повторюсь, безупречное поведение это не про твоих сестер, милый Раймон,?— в голосе Жанны бурлил яд,?— но если младшая хотя бы осторожна, то старшей бесполезно объяснять, что с мнением окружающих важно считаться. Ты точно не можешь увезти сейчас? Не уверена, что с ее характером и внешностью наша мадемуазель не причинит вреда себе и всем нам. Год для таких как она?— слишком долго. Старшая племянница снова с возмущением вскинулась на родственницу, начисто забыв о недавних страхах. Какой вздор тетка насочиняла, воистину правы те, кто утверждает, что глаза у страха больше луны. На самом деле все просто, ведь даже сотня пьяных глупцов отступят перед сутаной, даже дикари послушают иезуита! Слава Богу, уважение к церкви никогда не покидало родных мест! И сейчас, когда решение найдено, тетя предлагает сдаться и уехать?—?Вы хотите выгнать меня, потому что какие-то простофили несут околесицу? Вы ведь знаете, что я не виновата ни в одной из тех нелепостей, которые мне приписывают!—?Да при чем здесь?— виновата ты или нет!—?А что тогда? Неожиданно раздался странный, глухой и скрежещущий звук, и все с удивлением повернулись к Пюльшери. Последние месяцы младшая тетушка была так же тиха и немногословна, как и последние годы, тем более странно было видеть ее разгневанной. В руках она держала миску, которой от души стукнула по кастрюле.?— Да задумайся хоть раз, Анжелика! Теперь, стоит кому-то умереть, покалечиться, заболеть?— все немедленно вспомнят о тебе! Пожар, град, неурожай, мор скота, колики у младенца? Это дочка барона наколдовала! —?неожиданно резко крикнула самая покорная представительница семьи. Раймон де Сансе уперся ладонью в стол, наклонившись к теткам. Этот жест и взгляд из-под полуопущенных век напомнили Анжелике деда, старого барона Ридуэ де Сансе. На душе словно стало теплее от мысли, что Монтелу всегда защитит ее, и девушка улыбнулась.—?Сестра останется, тетя. Ей некуда идти в Париже?— Ортанс не сможет поселить ее у себя, им с мужем самим едва хватает на жизнь. Просить, чтобы ее взяли на постой в монастырь без пострига я не смогу, сейчас тяжелые времена для любой Божьей обители. Я сделаю все, что в моих силах, дабы предотвратить опасность, о которой вы толкуете, и уверен, что мы справимся.—?Мадемуазель,?— шепнула Анжелике Нанетта, легко просочившись в кухню,?— меня просили передать, что вас ждут у конного завода.