Глава 3. Семейная идиллия (1/1)

Войдя в залу, Анжелика остолбенела?— у камина сидела Мари-Аньес и старательно разрезала на тонкие полосы светло-серую юбку ее парадного платья.?— Мне нужны цветы на корсаж! —?младшая сестра воинственно выдвинула острый подбородок,?— у меня там только заплатки!—?А мне нужна юбка,?— возмущенно рявкнула старшая, пытаясь вырвать из цепких пальцев свою единственную смену туалета.—?У тебя два платья, а мое рассыплется, если не зашить! Зачем тебе два платья? Куда ходить будешь?— на бал к кикиморам или на чердак к Гийому? Знаю! На прием к ведьме! Отдай! —?младшая перешла на визг, вцепившись в ткань. Анжелика, оторопев от такой непочтительности, отвесила сестре пощечину.—?Мари обязательно нужно новое платье, с крестьянскими увальнями обжиматься,?— каркнула тетушка Жанна из своего угла,?— глупая девка, только бы гулять ей.—?Где гулять, сейчас зима,?— не поняла старшая сестра, нервно заталкивая волосы под чепчик.—?Так на конюшнях у нас. Там тепло. Мулы-то почти все сдохли, места навалом. Они в сене и… —?добродетельная тетушка поджала губы и яростно замахала иглой.—?Альбер с Жаном-Мари снова в сугроб полезли! —?злорадно прошелестело рядом, и Мари-Аньес, проскользнув под локтем у сестры, схватилась за обрезки платья.—?Оставь, я говорю! —?Анжелика ударила во второй раз, но промахнулась. Сестра показала ей язык и, прижав лоскуты к груди, кинулась к двери.—?Эту, конечно, бить и бить еще для ума, но сколько тумаков за последние месяцы раздала, а уважать тебя больше не стали, дорогая племянница,?— хмыкнула Жанна, глядя на Анжелику из-под нависших век,?— Скоро замок с молотка уйдет, а ты все носишься где-то, травки завариваешь, ванны принимаешь! Вон Пюльшери говорит, что Мари к ученью способная, а что ей с того ученья при ее-то манерах? Такую на конюшне держать, за стол не пустишь! А Дени? Только сидр и охота в голове! Да и что он за охотник?— мажет и мажет! Его весь лесной зверь уже в лицо знает! Один был шанс, а ты его по ветру пустила! И ладно сама, но нас-то жизни лишила!—?Я тут причем?—?Замуж выходить надо было! Деньги в семью, этих из замка вон, тишина, покой! Купила бы мне ожерелье из гранатов, я что?— не заслужила? —?запричитала любящая тетушка и отвернулась. В залу ввалились Альберт и Жан-Мари, на ходу стаскивая промокшую одежду и швыряя в сторону камина на просушку. Чувствуя одновременно ярость и бессилие, Анжелика схватила плащ и бросилась вон.—?Еще вина, мадемуазель? —?девушка кивнула, и кабатчик потянулся к кружке.Сделав глоток, Анжелика вновь уставилась на плащ дочки папаши Солье. Прекрасное сукно, мягкая подкладка, волчий мех, а эта глупышка бросила его на стул и не видит, что подол метет пол таверны. Мадемуазель де Сансе посмотрела на свою протертую, потрепанную накидку, пытаясь вспомнить, как она умудрилась дойти до деревни в такой снег, как нашла кабачок Солье и какую кружку вина уже пьет, чтобы согреться. Когда выяснилось, что отец завещал замок и земли сыну, ?который останется на земле?, Жанна, бормоча под нос о мягкотелом дуралее, решившем подвести семью под монастырь, написала письмо Раймону. В ожидании ответа Анжелика вспоминала суть католического обета бедности, Дени петушился – подождать несколько лет, он станет совершеннолетним. Ответ пришел на удивление быстро - иезуит сожалел о кончине отца и сообщал, что отказывается от наследства в пользу брата – Гонтрана де Сансе де Монтелу. В том же письме была бумага, подписанная Гонтраном - до своего приезда (возможно, через год или два), тот назначал управляющим Гийома Люцена.

Решив, что с формальностями покончено, Анжелика воспрянула духом и вновь носилась по знакомым с детства тропинкам, собирала малину и орехи, таскала в замок вязанки хвороста, памятуя, как важно зимним утром разжечь огонь. Жизнь была легка и безмятежна, пока однажды, играя с Альбером и Жаном-Мари, она забрела в дальний угол сада и наткнулась на огород, любимое детище ее матери. Сорняки, забившие грядки, напомнили молодой хозяйке о том, что овощей на столе не было с самого ее приезда, голубятня замка опустела, в птичнике, после недавнего мора, осталась всего пара куриц. Молока тоже было мало?— коровы болели, а ходили за ними из рук вон плохо. Дени охотился почти каждый день, но приносимых им зайцев съедали сразу?— голодных ртов в Монтелу было предостаточно. Анжелика кинулась в кладовую и в панике уставилась на пустые полки. Почему она не подумала о запасах на зиму? Что они будут есть, когда снег засыплет дороги и не будет возможности добраться до деревни? На следующий день младшим Сансе вменили в обязанность рвать сорняки и поливать грядки, Мари-Аньес?— собирать в лесу ягоды и грибы, Дени?— бить оленей и кабанов вместе с соседом бароном де Рамбуром, чтобы заготовить мясо на зиму. Анжелика с Гийомом расставляли рыболовные снасти на ручьях. Возвращаясь с уловом, девушка заставала младших за игрой, и сама полола, копала, собирала жуков, вспоминая поучения сестер из Пуатье о необходимости быть готовой к испытаниям, которые пошлет Бог своим любимым чадам. В этом году семья де Сансе, видимо, удостоилась пылкой любви Господа?— град бил вишню и сливу, тыквы и морковь сгнили, в хлеву прохудилась крыша, коровы и свиньи простудились. Погреб пустовал, как и полки в кладовой.—?Мадемуазель де Сансе! —?голос за спиной растекся медом, и девушку передернуло от липкой сладости. Ну конечно. Сержант Корн, чиновник Палаты податей и налогов.—?Месье Корн? —?пробормотала она сквозь зубы.—?Рад видеть вас здесь, мадемуазель! —?крепкая рука в перчатке с меховой оторочкой словно ненароком коснулась ее плеча. Судебный исполнитель мастерски сочетал уважение, почти подобострастие в голосе, с весьма двусмысленными жестами.—?Мы ждем вас только через месяц, месье,?— Анжелика слегка отодвинулась и кивнула.—?Что вы, мадемуазель, кто говорит о налогах? Я зашел подкрепиться, выпить вина, узнать новости. Могу присесть рядом с вами?—?Не стоит, сударь. Я хотела отдохнуть, ведь в замке, с домочадцами мне, увы, так редко выпадает подобное счастье. Уверена, вы поймете меня,?— девушка сложила губы трубочкой и втянула последние капли, пытаясь сообразить?— может ли молодая незамужняя дворянка пить вино в деревенской таверне без ущерба для репутации. Впрочем, какая разница? Она может быть сто раз дворянка и тысячу раз молода, но ее окружают лишь неотесанные крестьяне, угрюмые гугеноты и прилипчивые служаки, требующие выплат налогов. Не так уж важно, что они подумают о ее репутации.—?Сударыня, ваше слово?— закон,?— сержант поклонился и отошел. Анжелика прижала ледяные пальцы к пылающему лбу.Когда Корн наведался в замок первый раз, девушка растерялась. Она не имела представления, как платят налоги, сколько они должны отдать и главное?— где взять денег. Вспомнив деда и напустив на себя высокомерный вид, велела сержанту убираться, пообещав рассчитаться к концу недели. В конце концов, есть же драгоценности матери?— жемчужные сережки и тоненькое золотое ожерелье, которое они с Ортанс тайком примеряли в детстве. У отца должны быть деньги, он наверняка припрятал на самый черный день пару монет. Опустошив все ящики, пересмотрев все щели, проверив карманы всех камзолов отца и деда, Анжелика нашла десять ливров и записку в пустой шкатулке, где мать хранила драгоценности. Украшения проданы, писала баронесса, отец решил, что хорошее воспитание будет дочерям нужнее, чем пара жемчужных серег. Стоя в родительской спальне, где из мебели оставалась лишь кровать и рассохшееся трюмо, в стенах скреблись мыши, а с потолка капала вода, хорошо воспитанная мадемуазель де Сансе де Монтелу разразилась такой лавиной проклятий, что любимая кошка Жана-Мари шарахнулась в сторону. В тот раз они расплатились, отдав судебному исполнителю часть скота. Анжелика, проглотив гордость, умоляюще сложила руки на груди и смотрела на сержанта глазами, полными слез. Чиновник дрогнул. Слезы были настоящие?— Фантина с Наннетой только выходили четырех коров и пару ослиц, а теперь тех нужно отдать в счет долга, не говоря о единственном жеребенке, которого Дени уже считал своим. Следующие дни Анжелика разбирала бумаги, подсчитывала доходы, платежи, искала сведения на испольщиков и землепашцев, за которых платил барон. Она попыталась привлечь в помощь Дени, но выяснилось, что научные познания брата ограничиваются устным счетом и чтением, спотыкающимся на гласных. Альбер прекрасно читал, но об азах арифметики явно слышал впервые, а Жана-Мари вообще не интересовали такие мелочи как буквы и цифры. Самой прилежной ученицей оказалась Мари-Аньес. Сестра неплохо читала, быстро считала, умела красиво писать, но ее манеры приводили в ужас даже Фантину, далекую от изысканного общества. Пюльшери, судя по всему, отчаялась и махнула рукой на воспитанницу. Тетушка Жанна, не отрываясь от вышивания, бурчала, что дворянство приходит в упадок прежде всего по вине таких бездельников. Пюльшери смотрела в сторону, перебирая листы старой синей книжечки. Гийом полировал пику, осуждающе шевеля бровями и твердил, что детей надо бы отдать хоть в деревенскую школу. Анжелика отмахнулась?— не до того сейчас. Чему научит деревенский учитель, который по выходным прирабатывает звонарем и певчим в церковном хоре, вечерами стрижет и бреет, а при необходимости?— пускает кровь занемогшим? Сейчас это не важно. Важно?— получать плату с испольщиков, которые, судя по всему, стали богаче своего сеньора. Уговорить Дени собирать деньги не удалось?— брат наотрез отказался идти к арендаторам и обсуждать оплату, напомнив сестре о гордости дворянина. Анжелика, промучившись пару дней такими же сомнениями, решила, что дворянская гордость будет категорически неуместна в долговой тюрьме и, стиснув зубы, сама взялась за объяснения с испольщиками. Осень принесла проливные дожди, все увязали по колено в грязи и навозе, потом морозы сковали ухабы и выбоины льдом, затем повалил снег. Мальчишки с радостными криками ныряли в сугробы, швырялись снежками, строили укрепления. Вечером у камина выстраивался ряд дырявых башмаков, а ночью Анжелику будил кашель, хрип и стоны. Она вскакивала, делала компрессы, поила настойками, охлаждала, укрывала. Глядя на бледные лица братьев, девушка вспоминала Мадлон, отца и от ужаса, что придется снова спускаться в фамильный склеп, отвешивала больным подзатыльники. Но лишь несносным мальчишкам становилось лучше, все начиналось сначала. Холод, скудное меню, вынужденное пребывание в замке, детские вопли и шалости, все это раздражало Анжелику хуже мыслей о налогах. Она перечитала все синенькие книжечки, которые повествовали о любви, привела в порядок бумаги отца и деда, написала несколько десятков прошений об освобождении фамилии де Сансе от сеньоральной ренты. Книжки, как и в детстве, казались раздражающе скучными, бумаги подтвердили, что семья балансирует на грани нищеты, а прошения пылились в ожидании весны?— никто в замке не имел достаточно теплой одежды, чтобы дойти до интенданта Пуату без риска серьезных обморожений. Со скуки Анжелика чуть ли не каждый день заваривала травы для блеска волос, готовила настои для гладкости кожи и кипятила смеси для белизны зубов. К сожалению, единственное зеркало в замке было размером с ладонь и понять, возымели ли действие чудесные снадобья, толком не удавалось. Особенно утомляли дети. Летом Дени исчезал утром, появлялся под вечер. Мари-Аньес лавировала между кухней и лесом, редко попадаясь на глаза. Альбер и Жан-Мари возились в саду, игнорируя распоряжения старшей сестры, но хотя бы не докучая ей. Однако, когда осенняя грязь размыла дороги, вся энергия молодого поколения Сансе обратилась на Анжелику. Как только темнело, разновозрастная ватага выстраивалась на кухне у печки, требуя от сестры блинов с вареньем, рассказов о Пуатье, и главное?— ответов на вопросы: когда они поедут в Париж, станут мушкетерами, будут представлены Его Величеству, купят карету с гербами и платья с вышивкой. Анжелика искренне недоумевала, почему они так себя ведут, ведь пощечины и тумаки она раздавала щедро. И сегодня, наконец, осознала?— ее считали виноватой. Она должна была выйти замуж и обеспечить семье достойную жизнь. Не важно, что это жених отказался от нее, важно, что Париж, монастырь, туалеты, лошади и шелковые чулки накрепко засели в головах родственников.—?Сыра, мадемуазель? —?папаша Солье вновь склонился перед Анжеликой с кувшином в руках,?— вы стали настоящей красавицей, я помню, как вы еще девочкой танцевали на свадьбе моей дочери. Поль Солье был состоятелен, а потому благодушен?— его коровы и ослы давали прекрасный приплод, лошади не болели, крестьяне работали, а таверна процветала. Его дочь, судя по круглому животу, снова ждала ребенка, годовалый первенец ползал под столами, мешая деду обслуживать посетителей. Анжелика вспомнила свадьбу, на которой впервые увидела церемонию подачи молодым шодо. Что-то еще было на том празднике, что-то странное, раздражающее и волнующее. Девушка прищурилась, стараясь вспомнить, но тут в уши ударил крик.—?Дышать, он не может дышать! —?вопил кабатчик, указывая на внука. Тот сидел на полу, привалившись к ножке стола и хватал ртом воздух, неловко дергая руками. Расталкивая посетителей, к мальчику бросился школьный учитель, который кроме бритья и пения в церковном хоре был еще и хирургом-цирюльником.—?Держите руку, пущу кровь,?— он достал из сумки ланцет и потянулся к малышу.—?Все, кому ты пускал кровь потом месяцами лечили страшные гнойники,?— рявкнул Солье, отталкивая горе-врача.—?Хочешь смотреть, как он синеет?Пока мужчины ругались, а мамаша выла волчицей, Анжелика присела перед мальчишкой на корточки, сунула ему в рот пальцы и вытащила из горла большой кусок кровянки, остатки которой щедро устилали пол таверны. Солье не особенно утруждали себя уборкой.Мальчик порозовел, уставился на родителей опухшими от слез глазами, пнул спасительницу ногой в теплом вязаном чулке и истошно завопил.—?Дайте ему молока и подметите здесь,?— девушка вспомнила, как Мелюзина прокаливала ножи и иглы, перед тем как дотронуться ими до кожи и повернулась к горе-хирургу,?— а вы, прежде чем тыкать ланцетом в пациента, подержите инструмент над огнем. Всего доброго, месье. Сделав пару шагов по морозу под сыплющимся мокрым снегом, Анжелика поняла, что из таверны ушла напрасно. Ледяной ветер наотмашь бил по щекам, мгновенно промокшая юбка прилипала к ногам, старая накидка не защищала от ветра. Она ничего не ела с утра, от выпитого вина клонило в сон, кружилась голова и подгибались колени. На девушку накатила слабость, она не услышала за спиной стук копыт и предложение помощи. Всадник возник перед ней внезапно, в колючей зимней полумгле можно было разглядеть только темный плащ и шляпу. Потом Анжелика увидела протянутую руку и услышала голос:—?Садитесь, моя красавица.Последовал энергичный рывок, и девушка оказалась сидящей боком впереди мужчины. Инстинктивно она обняла его, прижавшись щекой к мягкому плащу и спрятала заледеневшие ладони на груди.—?Куда вас отвезти, мадемуазель?—?В замок Монтелу,?— Анжелика мотнула головой вперед и закрыла глаза.—?Служите там? —?в голосе проскользнуло что-то сродни сочувствию.У Анжелики не было сил возмущаться.—?После смерти отца я там хозяйка. Анжелика де Сансе де Монтелу.—?Прошу простить мою дерзость, мадемуазель,?— рука мужчины приподняла шляпу в приветственном жесте,?— Я Габриэль Берн, счастлив с вами познакомиться.