I Put a Spell on You (1/2)

I put a spell on you, because you're mine

You better stop, the thing that you're doin'

I said, «Watch out, I ain't lyin'», yeah

I ain't gonna take none of your, foolin' around

I ain't gonna take none of your, puttin' me down

I put a spell on you because you're mine, all right and I took it down…

— «I Put a Spell on You» — Creedence Clearwater Revival.

Подходя к дому Аккерманов, Эрен испытывал забытую тревогу, засевшую под кожей раздражающим ощущением щекотки. В последний раз он приходил в этот дом три года назад, когда в нем поселилась замогильная тоска и напряженное ожидание, когда в нем по кирпичику разрушался отстроенный до мельчайших деталей удивительный мир. Сойдя с автобуса, покрепче перехватил купленный по дороге букет садовых роз, решив, что будет невежливо заваливаться с пустыми руками, учитывая контекст взаимоотношений с этой семьей. Ворошить неприятные воспоминания этим визитом не хотелось, но Микаса попросила зайти за ней перед походом к Леонхарт.

Со стороны казалось, что дом ничуть не изменился, но даже при одном беглом взгляде отдавалось отчетливым пониманием, насколько сильно все поменялось внутри. Взойдя на три привычные ступеньки крыльца и стараясь игнорировать разбушевавшиеся застарелые воспоминания, хотел было постучать, как донесшиеся откуда-то из-за дома голоса привлекли внимание. Эрен тихими шагами, словно боялся поворошить память, разлитую в самой траве их лужайки, обогнул дом, тут же натыкаясь взглядом на кривую иву, по которой, бывало, забирался в окно Микасы в былые дни. Сама девушка неожиданно обнаружилась сидящей на коленях около клумбы, что-то увлеченно закапывала, работая совком. Взгляд невольно скатился по позвонкам обнаженной спины, прикрытой лишь тканью джинсового комбинезона, тонкой полоской белья и поблескивающей испариной.

Притягательное видение вдруг закрыла пестрая фигура. Эрен невольно отшатнулся, когда высокая старуха в цветастом халате на японский манер и убранными в высокий пучок волосами возникла перед ним, ярко-красные губы обхватили мундштук сигареты, а густо-накрашенные глаза оттенка выцветшего болота сузились.

— Кому цветы несешь, красавчик? Мое сердце свободно, — выдохнула едкий сигаретный дым почти в самое его лицо. Эрен махнул рукой перед собой.

— Госпоже Аккерман.

Старуха надменно хмыкнула, окатив его долгим изучающим взглядом, от которого захотелось поежиться, словно он проникал и сквозь одежду, и сквозь кожу.

— Любишь женщин постарше?

Эрен недоуменно выгнул брови. От старухи, помимо отчетливого запаха каких-то восточных пряных духов, буквально волнами исходила давящая энергетика, словно что-то зловещее засело в глубине выцветших глаз, избороздивших лицо морщин и лисьего прищура. Она с самого детства казалась ему странной. «Ведьма», — пронеслось смешливо в мыслях.

— Бабушка! — Эрен чуть не выдохнул от облегчения, когда услышал голос Микасы, а она сама выглянула из-за спины женщины, освободив его от гнетущего цепкого взгляда. — Это Эрен, — произнесла будто с нажимом. Старуха вскинула тонкие брови, вновь пытливо оглядела его с ног до головы и скривила рот.

— Надо же, — неопределенно хмыкнула, но все же отошла в сторону клумб, оставив после себя облачко дыма.

— Я рано? — обратился к Микасе, чуть понизив голос. Изо всех сил старался не смотреть в сторону ложбинки над краем комбинезона.

— Нет, у меня просто… — она оглянулась на придирчиво оглядывающую грядки бабушку. — Я закончу с растениями, и можно идти.

— А что там? — поглядел за ее спину, где виднелись зеленые заросли с белыми цветками.

— Страмониум<span class="footnote" id="fn_38340844_0"></span>, — махнула рукой, хотя название ничего и не сказало.

— Помочь, может?

Микаса едва успела раскрыть рот, чтобы ответить, как вновь возникшая за ее плечом бабушка холодно посмотрела на него.

— Не надо, земля женские руки любит. Иди в дом, уверена, госпожа Аккерман будет очень рада тебя видеть, — с каким-то странным выражением нараспев произнесла женщина и снова выдохнула едкий дым. Эрен переглянулся с Микасой, явно напрягшейся от присутствия бабушки, что отразилось в сведенных бровях и сжатых губах, но покорно кивнул ей, выдохнувшей «я скоро», и двинул в сторону дома.

Гостиная встретила гнетущей тишиной. Эрен неуверенно прикрыл входную дверь за собой, пристально вглядываясь в обстановку, казавшуюся знакомой и совершенно чужой одновременно. Вместо привычных плакатов на стенах — пустота, вместо причудливых статуэток на полках — множество склянок, засушенных пучков растений и книг со словами на незнакомом языке на потрепанных корешках. Прежними остались лишь выкрашенные в выцветший персиковый цвет стены, коллекция пластинок и катана на стене. Эрен машинально провел пальцами по одному из обнаруженных белых черепов то ли барана, то ли козла. Создалось ощущение, будто зашел в старый фамильный склеп некогда счастливого семейства.

— Эрен…

Вздрогнув, перевел взгляд на показавшуюся в дверном проеме Идзуми. Женщина выглядела удивленной. Он неловко кивнул в знак приветствия, невольно отмечая сильную худобу ее тела, обернутого в темное домашнее кимоно.

— Я… — прочистил горло. — Микаса сказал подождать ее здесь, пока…

— Да-да, конечно, — вдруг затараторила женщина, нервно улыбнувшись, и юркнула в гостиную, прихватив из кухни початую бутылку вина. Излишне громко отодвинув стул у пианино, присела и уставилась на черно-белые ряды клавиш. Эрен пронаблюдал за ее нервными передвижениями, чуть сдвинув брови, и едва вспомнил о все еще покоящемся в ладони букете.

— Это от м… от нас с отцом, — Идзуми вздрогнула, когда он, подойдя, протянул розы. Серые глаза часто заморгали, вгляделись в букет; тонкие руки с едва слышным шорохом длинных рукавов нетвердо приняли цветы. Она вдруг резко встала на ноги и едва не снесла букетом покоящийся на пианино бокал, который Эрен едва успел поймать, а когда распрямился, застыл. С бледного как полотно лица глядели влажно блестящие, полные невыразимого ужаса, отчаяния и мольбы глаза. Эрен нервно сглотнул, ощутив пробежавший по спине холодок от воспоминаний о рассказе Микасы про лес и произошедшее с Идзуми в нем. Но даже в первую встречу у магазина она не была такой.

— Все в порядке? — хрипло уточнил Эрен, чуть склонившись.

Женщина прикрыла глаза, протяжно вдыхая носом воздух.

— Их… их надо в вазу, — дрожащим голосом выдавила она.

— Я поставлю, давайте, — мягко перенял из ледяных ладоней букет.

— В полке, где посуда, сверху, — отрывисто выговорила она и вновь присела за пианино.

Эрен кивнул. Обернувшись по пути пару раз, все же добрался до нужной полки и, налив воды из-под крана, поставил букет от греха подальше на кухонный стол, уже не уверенный, что стоило приносить. Выглянув из-за угла, обнаружил женщину на прежнем месте за пианино, как привык видеть множество раз еще в детстве. Только от былой уверенной в себе, обаятельной, дерзкой рокерши и молодой прогрессивной матери не осталось и следа. Бесплотный призрак, нервно дрожащая тень с горячечной мольбой во взгляде и маниакальным бледным лицом, наливающая дрожащей рукой вино в бокал. Изнутри кольнуло злостью на ублюдка, который довел до такого, хотя явно это была коллективная вина всех, кто умудрился вытравить из яркой женщины жизнь, вселив лишь ужас. Непонятно было лишь, почему, несмотря на свое жуткое состояние, она остается в Сине при том, что ее мать очевидно далека от того, чтобы быть больной старухой.

— Сыграешь со мной? — вдруг выдохнула она, стоило Эрену только вернуться в гостиную.

— Я ничего не вспомню, — виновато улыбнулся он. Самому было стыдно, что теперь взаимодействовать с женщиной, которая научила его столь многому и была поддержкой в сложные периоды, казалось так тяжело. Теперь вместо восхищения испытывал нечто сродни жалости и тревоге, особенно когда она поднимала на него полные слез огромные глаза. Вот как сейчас, готовая, кажется, натурально разрыдаться:

— Ты бы очень порадовал меня. Микаса теперь, — она тяжело сглотнула, — редко играет со мной. У нее очень много забот. Она так старается для меня… — Идзуми болезненно поморщилась, сжав ладони на коленях до побеления костяшек. — А мне так иногда хочется, чтобы она снова стала моей маленькой девочкой, которую я когда-то учила играть. Чтобы всего этого не было…

Эрен нервно потер ладонью шею и покорно присел рядом, не понимая, в какой момент этот дом превратился в столь угнетающее место, а его обитатели словно обезумели.

— Ты такой хороший человек, Эрен, — всхлипнула она, вдруг обхватив его ладонь своими ледяными. Он едва не дернулся машинально от этого жеста. — Ты не заслуживаешь всего этого. Прости.

— Я не совсем вас понимаю, но… — неуверенно начал он, стараясь звучать мягче и тщательнее подбирать слова, чтобы не завести ее еще больше. Попытался вспомнить, какие деликатные формулировки использовала Ханджи на приемах, когда его разбирала тревожность. — Вам передо мной точно не за что извиняться.

— Не понимаешь, — эхом отозвалась она, крепче сжав его ладонь. Вдруг подняла и прижала тыльной стороной к самой своей щеке. Зеленые глаза в шоке округлились. Это уже было совсем странно. — Я сыграю тебе Шопена.

Вдруг с неизвестно откуда взявшимся энтузиазмом, расцепив крепкую хватку, она уложили дрожащие ладони на клавиши и принялась перебирать незнакомую последовательность минорных нот, зазвучавших еще более тревожно и мрачно из-за частых ошибок, которые она делала. Эрен непонимающе смотрел на мелькающие белые пальцы. Она никогда не ошибалась раньше.

— Мам, — Идзуми крупно вздрогнула, когда руки неожиданно подошедшей дочери сжали ее плечи. Эрен беспомощно поглядел на нее, надеясь, что скоро это странное взаимодействие закончится. — Тебе бы прилечь, да? — мягко проговорила она.

Эрен не видел лица повернувшейся к дочери Идзуми, но был уверен, что она глядит на нее с тем же молящим ужасом и отчаянием. Микаса кивнула ему в сторону второго этажа, и он с готовностью поднялся на ноги, готовый идти за ней. Пока медленно поднимался на второй этаж, девушка что-то говорила матери, склонившись к ее щеке и мягко оглаживая острые плечи.

— Что это, черт возьми, было? — выдохнул Эрен, едва за Микасой, быстро вернувшейся в комнату из душа, захлопнулась дверь. — Она в порядке вообще?

— Сам как думаешь? — хмыкнула она, скрываясь за дверцей шкафа, от которой Эрен для верности отвернулся, чтобы чего не увидеть во время переодевания.

— Она всегда такая?.. Ну, — Эрен запнулся, не зная, какое слово подобрать. Со стены глядел ничуть не помогающий думать взлохмаченный Роберт Смит. — Такая.

— Если ты про Шопена, то да, она теперь постоянно его играет, — хмыкнула Микаса, шурша тканью за дверцей шкафа.

— Я не об этом.

— Я тебе говорила, — голос Микасы прозвучал гораздо ближе. Эрен обернулся, взгляд тут же затерялся в линия и изгибах длинного черного платья с высоким разрезом на бедре, от которого тут же постарался отвлечься. Тугая шнуровка на талии до самого декольте помогла мало. — Такие вещи оставляют отпечаток. А ты — один из немногих хороших людей, которые были в ее прошлом, поэтому она так… реагирует. Застегнешь?

Да господи боже. Он едва успел уследить за ходом разговора и машинально отвел глаза, мельком зацепившиеся за расстегнутую молнию на спине, которая только и ждала его рук. Шумно выдохнув и наверняка выдав этим свое напряжение, он покорно потянул за язычок молнии вверх, вглядываясь в то, как белая кожа постепенно скрывается за черной тканью.

***

— Йегер, — выдохнула Энни, стоило только входной двери коттеджного дома распахнуться после короткого стука. Светлые брови неприязненно дернулись. — Воняешь пепельницей. Как всегда.

— Выгляжу не лучше, — закатил глаза Эрен, отступая, чтобы пропустить вперед Микасу, которую Энни поприветствовала куда более радушными, но все еще сдержанными объятьями.

Прикрыв за собой дверь, Йегер едва не присвистнул, оказавшись в просторной светлой зале с поблескивающим каменным полом. Он мало знал о семье Леонхарт, кроме того, что ее удочерил какой-то родственник и, судя по дому, явно не представитель среднего класса. Лакированные деревянные ступени лестницы глянцево извивались под светом с высокого потолка; сверкали кристаллические панделки на люстре; причудливыми тенями замерли декоративные статуи на постаментах.

— Есть хотите? Арми там пиццу уминает, — бросила через плечо Энни, поднимаясь на второй этаж. Эрен скользнул взглядом по обилию картин на стенах, предполагая, что только часть из них была репродукциями. Девушки маячили впереди, что-то негромко обсуждая, а он все не понимал, как они с Арлертом вписались в подобную авантюру. Приятно грело только давно забытое ощущение превосходства при мысли о том, как бы бесился отец, узнав о подобных идеях досуга.

Энни провела по коридору к приоткрытой двери, откуда приглушенно доносилась музыка. Эрен зашел последним и недоуменно выгнул бровь, когда сидящий на кровати Армин повернулся и поглядел густо подведенными черными стрелками глазами, как ни в чем не бывало откусывая от пиццы в своей ладони. Эрен обалдело оглядел сетчатую драную кофту на его торсе.

— Брат, моргни, если тебя держат в заложниках, — прищурился он, подавая руку для рукопожатия. Армин только рассмеялся с набитым ртом.

— Тебя ждет то же самое, правда, Аккерман? — протянула Леонхарт, подхватывая с пола вторую упаковку пиццы. Микаса с готовностью закивала.

— Вот еще, — хмыкнул Эрен, безапелляционно закачав головой.

На кровать рядом с Армином прыгнула выползшая из укрытия сиамская кошка с ярко-голубыми глазами.

— Пока отдыхай, нам самим надо накраситься, — заверила Энни, выудив из-под кровати короб с косметикой. Кошка внимательно поглядела в сторону и вдруг зашипела, выгнув спину. Микаса оскалилась и зашипела на нее в ответ, после чего рассмеялась. — Не стоит, — предупредила Леонхарт, когда Эрен попытался прикормить нервное животное стянутой с пиццы колбасой, — она злобная сука.

— Вся в хозяйку, — протянула Микаса, садясь рядом с Энни на кровать и получая от нее усмешку.

Пока подруги красились, Эрен развлекался тем, что, развалившись рядом с Армином, приставал к нему с шутливыми попытками стереть с глаз макияж, дергал за сетчатую кофту и осыпал колкостями, от которых Арлерт успешно отбивался, пока Энни не пригрозила Эрену опробовать на нем новый удар, если не отстанет от ее «тыковки». Пытались приручить пугливую кошку, которая отчего-то обегала кровать кругами и поразительно быстро откликалась на «злобную суку», шла на руки только к Энни, мешая той работать с лицом, и в какой-то момент, сдавшись, принялась заинтересованно обнюхивать и трогать лапой Аккерман.

— Ну все, тыковка, я снова вся твоя, — заворковала Энни, закончив со своим макияжем.

Эрен с беззастенчивой ухмылкой глядел, как Армин расплылся в широченной улыбке и с готовностью сел из лежачего положения, чтобы Энни, вооружившись очередными косметическими приблудами, присела сверху на его колени и начала колдовать над его лицом снова.

— Вы в курсе, что нас отпиздят еще по дороге? — протянул Эрен, потянувшись на кровати.

— На моей машине доедем, а в клубе будет всем плевать, — заверила Энни, сосредоточенно глядя в лицо Армина. Тот предпринял попытку что-то сказать, на что ее ладонь резко обхватила его челюсть, сжав щеки. — Нет, нельзя тебе за руль, — и с громким звуком чмокнула насупившегося было Арлерта в губы. По его лицу разлилась довольная улыбка сытого кота.

Эрен покачал головой, усмехнувшись этим метаморфозам, которым подвергались его друзья во время взаимодействия друг с другом.

— Расслабился? — он перевел взгляд на вставшую перед ним Аккерман, загородившую льющийся из окна солнечный свет. Изящно подведенные глаза в черной дымке казались еще более притягательными и влекущими, тронутые черной помадой губы едва заметно дрогнули в усмешке.

— Ты не шутила, получается? — обреченно вздохнул Эрен, заметив в ее ладонях какие-то косметические штуки.

— Не переживай, дрэг-квин не буду из тебя делать, — хмыкнула она и, нагнувшись, потянула его за руку, чтобы сел. — Хотя тебе бы пошло.

— И что мне делать? — уточнил Эрен, пытаясь сесть поудобнее, чтобы ей не пришлось сильно нагибаться.

— Не дергайся, — кивнула Микаса и, чуть согнувшись, пристально вгляделась в его лицо, словно производя оценку внешних данных. Эрен незаметно сглотнул, стараясь не слишком бегать глазами из-за заполонившего пространство ощущения неловкости от неожиданной близости ее лица и призрачного касания теплого дыхания на его губах. Тонкие пальцы обхватили подбородок и принялись медленно поворачивать его лицо из одной стороны в другую, пользуясь покорностью, вызванной необходимостью контролировать свое дыхание и сорвавшееся сердцебиение. Микасе, казалось, доставляло удовольствие подобное издевательство. Наконец, она кивнула самой себе.

— Во-первых, так, — тонкие пальцы коснулись узла на затылке и потянули за резинку в сторону. Убранные волосы рассыпались по плечам, и едва не закатил глаза, когда ощутил мягкие касания в них, расчесывающие и приглаживающие, чтобы убрать с лица чуть назад. Не теряя времени зря, Микаса подалась ближе и вдруг уперла колено в кровать прямо между его ног, в опасной близости от паха, вынудив чуть отпрянуть от неожиданности.

— Я же сказала: не дергайся, — терпеливо повторила Микаса с напускной строгостью, хотя в глазах было отчетливо видно совершенно другие эмоции. Она явно наслаждалась подобной расстановкой ролей. — Не хочу выколоть тебе глаз.

Эрен шумно вдохнул и покорно замер. Показалось, что воздух в светлой комнате сгустился, пропитавшись ароматом терпкой вишни, и заволок голову тягучим как мед туманом, делая мысли неповоротливыми и вязкими, а кожу всего тела более чувствительной к легким прикосновениям.

— Посмотри наверх, — сказала Микаса, и он покорно выполнил, ощущая, как нижнего века коснулся мягкий кончик карандаша. На мгновение с возможностью глядеть в потолок, а не в ее глаза, дышать стало чуть легче, хотя грудную клетку по-прежнему вспарывало ржавым крюком и заливало тугим жаром живот от несвоевременных мыслей. — У тебя очень красивое лицо, — вдруг выдохнула Микаса, перейдя на второй глаз и чуть придерживая за подбородок. — Фактурное, — Эрен непроизвольно дернул бровями, судорожно соображая, что ответить. Щеки против воли заливал румянец, еще и некстати вспомнил, что в комнате находились Энни и Армин. — Как у какого-нибудь мифического демона, так что много красить не буду, только подчеркну. Закрывай глаза.

— Спасибо, — только и смог охрипло выдавить из себя, окончательно смущенный.

Холодные кончики пальцев мягко прошлись по закрытым векам, словно размазывая прочерченные линии. Чуть отчетливее стал запах духов и ощущение исходящего тепла, когда склонилась для удобства. Ощущение ее обнаженного колена, ненавязчиво касающегося паха, вынуждало мысленно считать до десяти, успокаивая горячее биение под кожей. Словно услышав его мысли, Микаса выпрямилась, убрав ногу с кровати. Не успел вздохнуть с облегчением, как разведенные в стороны бедра оседлали его колени, мягкой тяжестью придавливая к кровати. Пришлось распахнуть глаза, чтобы тут же наткнуться на непроницаемо сосредоточенное лицо Микасы, выводящей линии на его скулах.

— Не дергайся, — напомнила Микаса, фиксируя его подбородок пальцами. На мгновение показалось, что на ее скулах разлился едва различимый за белой пудрой румянец, но больше волновала реакция собственного тела. Кажется, впервые с последней встречи три года назад она была настолько близко, что теплое дыхание касалось кожи лица, а тепло тела проникало прямо внутрь, сквозь слои одежды. Настолько близко, в настолько компрометирующей позе, что низ живота залило невыносимой волной жара и ощущением истомы, ладони засаднило от жгучего желания коснуться ее руками, обнять, прижать к себе, ощутить, наконец, сбивчивый вдох всем своим телом. Не мог прекратить глядеть на красиво очерченные черные губы, которые уже столько раз ощущал на своих щеках, но, казалось, прошла целая вечность с тех пор, как помнил их вкус. От горячего желания обновить впечатления, разлившего густой туман в голове, стало жарко, и прикусил щеку изнутри, лишь бы держать себя в руках, пытался рационализировать свои реакции. Всего лишь физиология, всего лишь давно никого не было, всего лишь девушка, в которую он когда-то был влюблен, всего лишь сидит на его коленях, трогает лицо, с которым не разделяет и пятнадцати сантиметров. Теперь глупый ребяческий процесс рисования на лице казался чем-то запретным, откровенным, более интимным, чем секс. Слишком жарко ее разведенные бедра ощущались на коленях, словно не было вовсе никакой одежды; слишком явной тяжестью налился пах от осознания этого факта.

Микаса быстрым движением облизнула черные губы. Гулко отдалось в груди непреодолимое желание поцеловать ее. Сам обалдел от откровенности своих мыслей.

«Ты всего лишь хочешь ее», — отдался в мыслях холодный голос отца, тут же затушивший все горячное томление.

— Готово, — наконец, Микаса отстранилась. Теплая тяжесть ее бедер исчезла с колен. Эрен неслышно выдохнул, хотя и кольнуло внутри чувство досады, что эта изощренная пытка прекратилась. Хотел было провести по лицу рукой, чтобы убрать упавшие пряди, как Микаса перехватила ладонь за запястье. — Не вздумай, все старания сотрешь, — и пальцами обеих рук осторожно заправила его волосы за уши.

Проводив взглядом Микасу, ушедшую за дверь следом за, как оказалось, пропавшей Энни, Эрен оглянулся на хитро глядящего на него Армина с накрашенными черным губами.

— Ну ты и урод, — смешливо протянул Арлерт, вглядываясь в его лицо.

Йегер беззлобно пнул его ногу носком ботинка, проходя мимо к зеркалу у шкафа.

— Педик, — хмыкнул он. Армин заржал и с готовностью бросил в него декоративную подушку, но только напугал зашипевшую кошку.

Эрен замер у зеркала, оглядывая дело рук подруги. Действительно над ним поиздевалась гораздо меньше, всего лишь подвела глаза и начертила какие-то линии на скулах. Вкупе с темными тонами одежды уже тянуло на привод в полицию за пропаганду сатанизма, но внимание привлекло другое. Подался чуть ближе к зеркалу, вглядываясь в свое лицо. Пальцы безотчетно взлетели к вертикальным бордовым бороздам, похожим на шрамы, испещрившим скулы. Нехорошо задрожало под ребрами, словно уже видел что-то подобное, но тогда этот человек в отражении казался чужим и незнакомым. Тогда, в зеркальной комнате на побережье он словно увидел то, что наблюдал в отражении сейчас. Всего лишь без пресловутой крови на руках, и в глазах скорее выражение замешательства, чем зловещего напряжения.

Но Микаса никак не могла знать о том видении.

— Кажется, ты прав, — хмыкнул Армин, замерев рядом с ним. — Нас действительно отпиздят.

***

I am tired, I am weary

I could sleep for a thousand years

A thousand dreams that would awake me

Different colors made of tears

Kiss the boot of shiny, shiny leather

Shiny leather in the dark

Tongue of thongs, the belt that does await you

Strike, dear mistress, and cure his heart…

— «Venus in Furs» — The Velvet Underground.

Холодная вода хлынула из крана с протяжным скрипом в трубах. Споласкивая руки, Эрен покосился на стоящего у соседней раковины парня в длинном кожаном плаще в заклепках, выбеленным лицом и начесанным ирокезом. Весьма характерно потирал нос. Выбранное девчонками место оказалось не совсем таким, каким его представлял Эрен, в мыслях рисуя подобие оккультного подвала, уставленного свечами, с разрисованными пентаграммами стенами, обилием черепов и жертвенников. На деле оказался обычный, весьма задрипанный клуб с темным интерьером, мрачной рок-музыкой, ревущей во всем задымленном пространстве и обилием фриковатых представителей молодежи. По началу было неуютно, и проявившаяся тревожность заставляла держать ухо востро, чтобы отметить возможную смену обстановки в худшую сторону.

Поправив волосы и кинув взгляд на явно вмазанного парня у раковины, вышел наружу из уборной. В нос мгновенно ударил густой воздух, заполненный запахами дыма, алкоголя и чего-то неопознанного. Толпа людей на импровизированном танцполе сомнамбулически покачивалась в белесых клубах дыма на волнах заигравшей «Venus in furs»<span class="footnote" id="fn_38340844_1"></span>.

Эрен, осторожно отодвигая попадающиеся на пути тела, выглядывал в толпе светловолосые макушки Энни и Армина. Последний удивительно быстро влился в окружающую атмосферу, утащенный из-за отдаленного стола в гущу событий руками своей девушки. Среди обилия щедро сбрызнутых лаком черных и красных волос новоиспеченных готов едва разглядел взъерошенную пшеничную шевелюру. Армин, уже датый после бутылки паршивого пива, утыкался носом в плечо Леонхарт, обвившей его талию руками и неторопливо покачивавшейся под какой-то свой ритм. Поймав ее равнодушный взгляд, вопросительно кивнул, уточняя все ли в порядке. Девушка лишь подняла большой палец вверх и кивнула, чтобы снова обхватить сонно улыбающегося Армина и прижаться щекой к его шее.

— Ave satani! — Эрен вздрогнул, едва успев подхватить внезапно налетевшее на него тело, при ближайшем рассмотрении оказавшееся девушкой. Тонкие руки в звенящих браслетах обвили шею неожиданно крепкой хваткой, так что едва успел перехватить ее плечи, уклоняясь от приближающихся красных губ. — Забери мою душу, дьявол.

— У меня выходной, — хмыкнул Эрен, отстраняя от себя нетрезвую девушку, жалобно сложившую графичные черные брови. Заново сошедшаяся толпа позволила ретироваться подальше от юной сатанистки. С трудом найдя занятый ими стол, Эрен забурился в угол и отпил из прихваченной с бара бутылки пива. Омерзительное на вкус, но, кроме наблюдений и алкоголя, заняться было больше нечем.

Взгляд обвел пространство, пока не остановился на серых глазах, глядевших из самой гущи толпы прямо на него. Микаса унеслась на танцпол почти сразу, стоило только прийти и хлопнуть стакан виски. Приходилось периодически выискивать взглядом, чтобы убедиться в ее безопасности. В холодном свете медленно мигающих прожекторов Аккерман казалась еще более бледной, чем обычно, снова рождая машинальные ассоциации с призраком. Тонкие руки плавными изящными движениями разрезали клубы окутывающего стройную фигуру дыма, словно она сама была создана из него, и, стоит ладоням обхватить за талию, тут же исчезнет. Как исчезла уже три года назад, едва он успел поверить в реальность их зыбкого счастья. И уже тогда жизнь наглядно показала, что он не получит ее: ни реальной земной женщиной, ни призраком в клубах дыма, ни видением с заточенным клинком. Каким бы отстающим идиотом он ни был в средней школе, уже тогда усвоил этот урок. Терять ее оказалось слишком болезненно, и он хорошо знал, что состоящий из колдовского тумана и преломления света призрак не останется с ним, как бы живо и горячо ни ощущались ее разведенные бедра на его коленях; как бы ни хотелось до дрожи коснуться ее и присвоить себе. Словно даже при первом знакомстве это ощущение неизъяснимой тоски и печального томления служило предзнаменованием будущих событий, словно он уже терял ее когда-то бесчисленное количество раз, и на подкорке осталась зияющая рана.

Но тогда, три года назад, она была другой. И даже помня ее фразу об отсутствии секретов, не мог понять, как она превратилось в эту новую версию себя. Ту, что глядит немигающим, горящим каким-то потаенным темным огнем взглядом; ту, чьи крутые бедра плавно покачиваются, а тонкая талия изгибается в подобии некого ритуального танца; ту, чьи пальцы ненароком касаются темных губ, словно приглашая собрать с них яд; ту, чья грудь высоко вздымается от сбитого дыхания и чьим призрачным шепотом доносятся обрывки незнакомых слов.

Эрен сделал глоток из бутылки, не ощущая уже мерзотного горького привкуса. Всем вниманием в очередной раз завладела Микаса, не спускающая с него откровенного взгляда, словно не было никакой толпы и именно для единственного зрителя она покачивала крутыми бедрами под черной тканью. В ней появилось нечто колдовское. Он бы мог легко вообразить ее ведьмой, о которых так часто шутила Микаса. Легко, как в одном из своих снов, напугавшем до усрачки, хотя и ничего кошмарного в нем не было. Лишь Она: бродящая в чаще мертвого Западного леса под серебряным светом луны, одетая лишь в туман и влажную росу. Он никогда не видел ее полностью обнаженной, но отчего-то во сне с одуряющей четкостью глядел на блики света на острых плечах, на россыпь блестящей росы, укрывшей крепкие бедра, на покрывшие обнаженную грудь мурашки, на едва различимые, словно нарисованные тушью, иероглифы на ее белой коже. И до изнеможения хотелось коснуться ее, собрать губами мурашки и напиться росой, повторить языком контуры диковинных символов, проникнуть туда, где, по далеким воспоминаниям единственного касания, было так горячо и влажно.

Йегер прикрыл глаза, разрывая доводящий до исступления зрительный контакт. Сделал большой глоток, пытаясь избавиться от вспыхнувших в мыслях образов, а когда открыл глаза, Микаса, неторопливо обернувшись вокруг себя, вновь поглядела на него, мучительно проводя ладонями вниз по извивающемуся телу. Словно околдовывала.

Разумеется, Аккерман уже была прилично пьяна — он насчитал уже три подхода к бару за виски за все время нахождения в клубе. Но вряд ли она могла не замечать его взглядов в свою сторону, долгих, голодных, смущенных. На нее и смотреть-то стало страшно, потому что это, казалось, замечали уже все вокруг, особенно близкие друзья. А раз видела, то зачем-то только подначивала, разжигала его еще больше двусмысленными полунамеками, будто глумясь над его неспособностью что-либо предпринять. Как бы ни хотелось подчас поддаться этот ведьмовскому привороту и забыться в ней, он слишком хорошо помнил, чем все закончилось в прошлый раз, и чертова зажигалка с оттиском гор лежит в его кармане не просто так. Он наверняка встречал ее в прошлой жизни, и тогда все было точно так же. Пора ведь хоть в каком-то из перевоплощений разрушить этот порочный круг потерь и боли, даже если в этот раз она была дьявольски притягательна и как воздух необходима.

Может, где-нибудь там, где он не станет убийцей, где не потеряет мать, где ее мир не разрушится до основания, где не будет необходимости в борьбе с окружением и самим собой — там, где они не будут прокляты, смогут, наконец, быть открытыми и искренними друг с другом, будут счастливы.

— Я обалдеваю, — выдохнул Армин, рухнув справа от Эрена и прислонившись мокрым лбом к коже его куртки на плече.

— Наплясался, Пагсли<span class="footnote" id="fn_38340844_2"></span>?

— Там такая жара, — пожаловался Армин, жадно приложившись к бутылке друга, — меня выжимать можно. Но ты прям больше всех соответствуешь названию «готический клуб», — хмыкнул Армин, — такое лицо, будто полчаса назад деда закопал.

— Мне тут одна уже душу предлагала, — усмехнулся Эрен.

— Странно, что не девственность, — хрюкнул Армин. — Пойдем подышим, а? Энни унеслась «пудрить носик», — сделав в воздухе кавычки, он поднялся на ноги.

Проветриться было бы очень кстати, хотя оставлять Микасу одну было не очень здравой идеей. Оставив Армина за столом на пару минут, с трудом протиснулся сквозь толпу готов, пока ладони не нащупали туго обтянутую корсетом талию.