When a Blind Man Cries (1/2)

Life it seems, will fade away

Drifting further every day

Getting lost within myself

Nothing matters, no one else…

I have lost the will to live

Simply nothing more to give

There is nothing more for me

Need the end to set me free…

«Fade to black» — Metallica.

Декабрь 1980-го года.

— Бляха-муха, походу, плечо потянул, — в темной комнате студенческого общежития, моргнув, зажегся свет.

Эрен хмыкнул, заходя следом за высоким широкоплечим блондином, страдальчески потиравшим мышцы.

— Массаж делать не буду, — бросив у двери рюкзак, предупредил он.

Райнер, закинув ключи в вазу на тумбочке, с оханьем прошел в импровизированную кухню, представлявшую из себя холодильник и маленький кухонный гарнитур в углу. Вынул пару бутылок холодного пива.

— Еще не хватало, мои мышцы достойны лишь пальчиков светловолосой чаровницы, — мечтательно протянул он, возясь с открывалкой. Эрен устало сел прямо на пол, расчистив себе место у стены от скомканных предметов одежды, тетрадей и книг. Подняв одну с красноречивым названием «Проектирование железобетонных несущих систем многоэтажных и высотных зданий», пролистнул пару страниц с совершенно непонятными чертежами и схемами.

— Это ты о ком так?

— О Хистории, конечно, — подошедший Райнер подал запотевшую бутылку пива в протянутую руку. Эрен выгнул бровь.

— Хистория Райс? Она разве не убежала со своей подружкой еще летом?

— Так точно, и тем разбила мне сердце, — горестно завздыхал Браун, сделав пару глотков пива. — А я ей валентинки всю началку слал.

Эрен усмехнулся, покачав головой от глупости сказанного, и приложился к бутылке. Ледяное пиво скользнуло в голодный желудок подобно живительной влаге, хотя сил много и не придало. Райнер по полу подвинул ногой раскрытую упаковку пиццы. Эрен с готовностью ухватил один кусок, хоть она была уже холодная и заветренная. Очевидно, Бертольд, сосед Райнера по комнате, оставил перед уходом. Эрен придирчиво прожевал тягучее как резина тесто, ненароком припомнив, как пиццу делает мать по всем канонам итальянской кулинарии. Правда, в последнее время дома он ел редко, перебиваясь школьной столовой да дешевыми забегаловками в течение дня.

— А ты чего, реально все на свидание со своей азиаточкой копишь? — вдруг с набитым ртом поинтересовался Райнер.

Эрен подавился пивом от всрато звучащей формулировки.

— Из твоей пасти это звучит двусмысленно, но да.

— Ну ты меня понял, чувак. Я не из этих, витиеватых.

— Да, твои проблемы с выражением мыслей я давно заметил, — хмыкнул Эрен.

— И чо, много накопил? — отставив бутылку в сторону, Райнер прошел к громоздящимся в углу спортивным снарядам и, тяжело ухнув, принялся тягать штангу.

Эрен неопределенно пожал плечами.

— На билет должно хватить, наверное.

Райнер издал понятливое мычание и сосредоточился на упражнениях, то и дело поглядывая на вздувающуюся мышцу бицепса. Эрен оперся макушкой о стену за спиной, из-под полуприкрытых век окидывая унылое пространство комнаты, в которой исправно проводил один-два вечера в неделю, когда приходил ночевать после работы грузчиком в порту, где и познакомился с горой мышц по имени Райнер. Работал по три смены в неделю после школы, заканчивали то в глубокой ночи, то совсем под утро, когда уже не было смысла ехать домой. От общежития Брауна было ближе до школы, в которой Эрен все равно спал по большей части.

— Тебя предки-то не пилят, что все время пропадаешь? — участливо поинтересовался Райнер и лег на спину, чтобы поднимать штангу уже из лежачего положения.

Будто мысли прочитал. С родителями отношения сильно ухудшились. Эрен и сам понимал, что перегибает палку своими загулами и наплевательским отношением к учебе. По оценкам съехал сильно вниз, новый директор без устали пытался достучаться до него и вызывал родителей, разговоры которых никакого эффекта возыметь не могли. Бесились, что тратит время на работу гребанным грузчиком; что огрызается и пропадает в унылой общажной комнате, пропахшей пивом и сигаретами с новыми взрослыми приятелями; что забивает на свое будущее, поставив целью так называемые «мимолетные желания». На крики отца было плевать, а вот мать расстраивать совсем не хотелось, но Карла проявляла поистине ангельское терпение с ним, за что Эрен периодически с виноватым видом притаскивал букеты цветов, заявляясь по утру после очередной бессонной ночи.

— Пилят. Толку ноль, — безразлично ответил Эрен. — Отец все волосы рвет на заднице, что я свое будущее закапываю. Выдал тут недавно, мол, если я сейчас не выучусь, не стану нормальным человеком, то моя так называемая «юношеская любовь» поймет, что ничего не представляющий из себя придурок ей не нужен.

— Жестко, — с натугой выдохнул Райнер, поднимая штангу.

— И снова со своим любимым: подростковые отношения не навсегда, они проходят, а фундамент жизни ты себе похеришь из-за них, — спародировав голос отца, хмыкнул Эрен и приложился к бутылке, хмуро сведя брови. — Ублюдок.

— Да, папаша у тебя сухарь, — Райнер с резким выдохом сел и принялся утирать взмокшую шею полотенцем. — Даже я как-то расчувствовался, когда историю эту узнал. Я! — показательно показал вздувшиеся на руках мышцы. Эрен снисходительно усмехнулся. — Он у вас всегда таким был?

— Нет, — Эрен мрачно уставился в стену, покручивая в руках бутылку. — До моих десяти лет все было хорошо. На велике кататься научил, играл со мной часто, игрушек покупал вагон, шалаши с ним какие-то строили, — перед глазами проносились давно минувшие дни беззаботного детства, в которые его отец все еще был похож на отца.

— А после десяти что случилось?

Налитые кровью глаза закатываются, из окровавленного рта доносятся булькающие звуки, трепещет исколотая грудная клетка.

Эрен качнул головой, снова с напускным безразличием прикладываясь к бутылке.

— Не ебу. Наверное, напала злая колдунья и превратила его в ебаного тролля.

Браун хмыкнул и, подцепив бутылку, присел рядом.

— Мой не лучше, — сделав пару жадных глотков, произнес он. — Съебался из семьи, едва я жопу вытирать научился. И как ушел, вообще не помогал матери. Да что там! Ни на День рождения, ни на прочие праздники никаких подарков не присылал. Забил болт на сынка, — горько усмехнулся Райнер. — Так что твой папаша не так плох, — Эрен скептически покосился на него. — Я в плане… Вещи-то правильные местами говорит, просто делает это как полный говнюк. Тут и захочешь — слушать не станешь.

Райнер похлопал по карманам джинсов и выудил пачку сигарет с металлической зажигалкой. Блеснув под светом лампочки оттиском гор на ее боку, поджег конец сигареты, но уже после первой затяжки закашлялся и брезгливо поморщился.

— Бля, бросать надо, походу, уже противно, — бросил зажигалку на ногу Эрена, зубами вытянувшему сигарету из своей пачки, и прошел к кадке с чахлым цветком, чтобы притушить едва раскуренную сигарету о землю.

Впустив в себя дым первой затяжки, Эрен наблюдал, как Браун прошаркивает к магнитофону, запрятанному за чьим-то носком, брезгливо отбрасывает его в сторону, шипя «ебаный Гувер», и возится с пачкой кассет. Через некоторое время манипуляций зазвучали тяжелые партии ударных и ревущих гитар, уже знакомых по частым визитам. Райнер изобразил в воздухе невидимую гитару и принялся перебирать пальцами по грифу в попытке подражать Кирку Хэмметту<span class="footnote" id="fn_38267463_0"></span>.

— Пиздец ты стереотип, дружище, — усмехнулся Эрен, выдохнув дым в и без того тяжелый спертый воздух. — Тягаешь металл, слушаешь металлику, даже работаешь вон, — потряс книжкой по строительству в руке, — с металлами.

— Не бубни, — отмахнулся Райнер и отошел обратно в кухню. — Не дорос ты еще до такой музыки.

Эрен закатил глаза, затянувшись. Один уже учил, какую музыку стоит слушать и как нужно бороться против системы.

— У твоих предков все, — вдруг возобновил начатый ранее диалог Райнер, возвращаясь со второй парой бутылок, — хотя бы по любви вышло. А мои по залету женились. Батёк забыл про гондон, и вот он я, Райнер Браун к вашим услугам, — изобразив неуклюжий реверанс, загоготал он.

— За забывчивость твоего папаши тогда, — кивнул Эрен, стукнув его бутылку своей, — без тебя было бы совсем тоскливо.

Райнер с готовностью закивал, жадно глотая пиво. Эрен сделал последнюю затяжку и притушил окурок о лежащую на полу пивную крышку. Отчего-то сразу в голову закралась мысль, что он уже почти две недели не общался с Армином вне школы. Тот, хоть и сочувствовал, и помогал держаться наплаву в учебе, но совершенно не одобрял нового образа жизни друга. И от этого было действительно… тоскливо.

— У вас-то с твоей дамочкой было уже? — изогнув бровь, улыбнулся Райнер.

Эрен не сразу понял, о чем речь, недоуменно уставившись на приятеля, и тот с энтузиазмом принялся хлопать кулаком о внутреннюю сторону ладони. Закатил глаза, покачав головой. На мгновение подумал соврать, чтобы не выглядеть совсем уж ребенком в его глазах, но решил не грязнить репутацию Микасы, чтобы обелить свою.

— Нет. Не успели, да и не до этого было.

— О-о, — протянул Райнер, — ну буду тебя теперь звать дроздом.

— Схуяли? — выгнул бровь.

— После такого воздержания яйца будут такие же синие как те, что они откладывают, — загоготал Райнер, довольный шуткой. Эрен поглядел на него как умалишенного, но решил не сбивать настрой. Юмор у него действительно был своеобразный, но здорово отвлекал от дурных мыслей. — А если серьезно, — прокашлявшись и утерев слезы в уголках глаз, заговорил он, — ты реально прям только с ней хочешь? Даже если так и будете еще три года в разных странах торчать?

— Да, — уверенно кивнул.

— О-о, — снова протянул он, покачав головой. — Тяжело тебе придется. Особенно как еще чутка повзрослеешь.

— Да я думаю, найду чем заняться, кроме мыслей о сексе.

— Удачи, — хмыкнул Райнер. — Я бы не смог.

— А как же твоя, — Эрен состроил ангельскую гримасу и показательно захлопал ресницами, — Хистория?

— Хистория у меня в сердце, — назидательно заявил Райнер, — а на члене может быть и Глория, и Хелен.

— Пиздец, — усмехнулся Эрен, покачав головой.

— Зря скалишься, Йегер, — хлопнул его плечу, — такие, как ты, девкам нравятся.

— Такие? — непонятливо выгнул бровь.

— Да, такие. Мордашка у тебя смазливая, сложен неплохо, вроде не тупой. Вроде, — хмыкнул Райнер. — Сам себе на уме. Они такое любят, — Эрен неопределенно дернул уголком губ, снова сделал глоток из бутылки. — У меня есть на курсе парень, Галлиард. Девки с него пиздец текут. Вроде нихуя такого в нем нет, парень как парень, а нет — харизма, понимаешь. Вот эта харизма-то и цепляет. Подрастешь, в общем, вспомнишь мои слова.

— Да меня это не очень волнует, честно говоря, — хмыкнул Эрен. — У меня уже есть девушка, и чтоб она меня полюбила, подрасти мне было не нужно.

— Ну ты даешь, — покачал головой, — что ж там за девчонка такая…

Эрен проводил его, поднявшегося на ноги, взглядом, давя в себе порыв раскрыть бумажник и показать фотографию Микасы, которую с ее отъезда стал носить с собой. Еще не хватало подражать ее папаше, который «хвастался безделушкой перед друзьями». Все равно Браун увидит лишь ее лицо, красивое, бесспорно, но по нему не понять, какая она на самом деле замечательная, какие интересные письма пишет и как сентиментально сбрызгивает бумагу его любимыми духами.

— Самая клевая, — выдохнул, наконец, Эрен, решив, что этого хватит для любопытства Райнера.

Браун только хмыкнул, снова шурша кассетами у проигрывателя. Со словами «на тебе, романтик» пространство комнаты заполнили звуки неторопливого гитарного перебора, тревожного и напряженного, влившегося в замысловатое соло. Эрен закурил вторую сигарету, вслушиваясь в резвившуюся мелодию и рычащий голос Хэтфилда. Текст сразу не понравился, слишком мрачный. Парень рассказывал о том, как потерял волю к жизни, заблудился в себе и как ад пожирает его изнутри<span class="footnote" id="fn_38267463_1"></span>.

Для него, Эрена, все еще не потеряно. Пусть порой жизнь и казалась этой общажной комнатой с тяжелым спертым воздухом, унылым освещением, мусором и бессмысленностью разговоров под пиво и сигареты, но и в ней бывали светлые моменты, словно кто-то раскрывал окно и впускал свежий воздух, как в реальности сделал отошедший Райнер. Как когда лицо матери озарялось улыбкой в момент получения букета; когда они разговаривали по утру за кофе или чаем, если он ночевал дома, и мать всегда находила правильные слова, чтобы он чувствовал себя легко, говоря с ней даже на самые сложные темы.

Моменты, когда получал ответное письмо от Микасы, пахнущее вкусными духами, с неизменным отпечатком губной помады на краю листа и маленькой безделушкой в конверте: фотографией, лепестком цветка, кленовым листком, сплетенной на скучном уроке фенечкой. Всегда неизменно интересное для чтения. Письма стали своеобразным ежемесячным ритуалом для поддержания хоть какого-то физического контакта. В них оба старались писать красиво и искренне о своих чувствах, описывать то, что было тяжело передать в телефонном разговоре. Эрен действительно корпел над каждым письмом, чтобы и его каракули было интересно читать, чтобы тоже радовалась, получая какую-нибудь безделушку в конверте.

Моменты, когда созванивались раз в три дня. В доме уже все свыклись, что эти разговоры могли длиться по два-три часа, благо часовые пояса не сильно отличались. В какие-то дни казалось, что он живет только ради того, чтобы услышать в трубке любимое «здравствуй, Эрен», закрывая глаза и представляя, что она прямо напротив, и родной голос не искажен телефонной связью. Было тяжело, но один звук ее голоса напоминал, что все должно быть хорошо, все получится, как бы безумно долго ни тянулось время.

Микаса рассказывала о новой школе, где ее, слава богу, не обижали; о том, как мать пыталась постепенно восстановиться и стала работать в местном колледже учительницей; о том, как сама начала писать музыку, чтобы потом предложить ее какому-нибудь малобюджетному проекту в качестве саундтрека; описывала природу и красоты родной страны; болтала о музыке и новых фильмах, которые приходилось смотреть порознь. Эрен каждый раз ловил себя на мысли, что его распирает от нежности и света, когда слушал ее мелодичный голос, вещающий о постепенных успехах в жизни; когда слышал ее смех и комментарии в ответ на свои рассказы о повседневной жизни, друзьях, особенно Армине, о своих занятиях и увлечениях. Бывали и тяжелые дни, когда общение по большей части скатывалось в попытку поддержать. После произошедшего, даже в новой стране, жизнь давалась им тяжело. Идзуми все еще страдала от депрессии, Микаса то и дело ловила себя на упаднических мыслях, что не хочет быть в Японии, и страхе, что у них не получится выдержать три года. В иные дни, когда он позволял себе выдать мизерное количество своих переживаний, чтобы не давить на нее еще и своими проблемами, поддержкой служила уже она. Грести в этом море дерьма было тяжело, но пока получилось.

Эрен приложился ко второй бутылке, отстраненно наблюдая, как Райнер, засев за столом с учебником и тетрадью, решает какие-то инженерные задачи, мыча себе под нос в такт песни. Смотрел на него, а думал совершенно о другом под расцветший в голове хмель. Две недели назад с подачи Микасы опробовали новый формат звонков. До сих пор пересыхало в горле от воспоминаний, как более низкий и вкрадчивый, чем обычно, голос на другом конце провода разжег его этим томным: «Я сейчас вспоминаю наши совместные ночевки… помнишь, где коснулся меня однажды? Я держу там руку прямо сейчас. Представь, как горячо и влажно там становится только от мыслей о тебе. Представь, что я сейчас касаюсь тебя, как тебе нравится… Что прижимаюсь к тебе всем своим обнаженным телом, кожа к коже; представь, как моя грудь касается твоей, как я целую твою шею. Я хочу, чтобы тебе было хорошо… Потому что я представляю твои руки на себе сейчас, как твои пальцы скользят по моему телу, как проникают в меня, и мне хорошо до дрожи». Он и не думал, что так вообще можно делать, но Аккерман, как обычно, отвела его за руку в какой-то новый мир, где можно было кончить с ее именем на губах только от одних разговоров.

Так что еще не все потеряно. Еще можно побороться.

— Тебя предки-то не потеряют? — оглянувшись на него, уточнил Райнер.

— Мать знает, что я у тебя после работы ночую

Браун утвердительно кивнул и широко зевнул, явно борясь с желанием завалиться спать, а не корпеть над учебниками. Через час все же сдался, как раз когда кассета в магнитофоне закончила свой безумный рев. Эрен, ополоснувшись в душе, по традиции улегся на свободную койку в углу, предназначенную для третьего соседа, которого так и не нашли. Засыпал с мыслями о том, что осталось подождать чуть больше месяца, чтобы отправиться вместе с Армином на зимние каникулы в Японию.

***

Резко подкинуло на кровати с первым упавшим на лицо лучом солнца. Эрен ошалело распахнул глаза, машинально схватившись за саднящую шею. Потребовалось некоторое время, чтобы восстановить дыхание и зрением, пока в глазах двоился потолок обшарпанной комнаты. Тяжело выдохнув, сел и огляделся, все еще не до конца проснувшись. Во сне снова были полчища титанов, словно вырвавшихся со страниц исторических книг; накрепко в памяти засела оскаленная улыбка с искаженного лица тощего гиганта; а затем его мать с хрустом костей и хлынувшим в стороны потоком…

Зажмурился, покачав головой. Тяжело сглотнув пересохшим горлом, провел ладонями по взмокшему лицу. Отмена таблеток сказывалась явно не лучшим образом.

С трудом поднявшись, прошаркал на кухню, чтобы умыть лицо и наспех почистить зубы, стараясь не шуметь, хотя за звучным храпом Райнера едва ли можно было расслышать какие-либо посторонние звуки. Замерев с щеткой за щекой, распрямился. Отчего-то по коже расползалось сетью мороза странное ощущение чьего-то присутствия. Обернулся назад: все та же унылая конура, разбросанные по полову вещи и учебники, коробка пиццы, пустые бутылки пива, полуголый храпящий Райнер, неслышно дремлющий в причудливой позе Бертольд. Покачав головой, продолжил умываться, но дурацкое ощущение никуда не пропадало. Словно звуки были инородными, выцветшими и нереальными.

«Спать надо больше, идиот», — ругал самого себя мысленно, пока натягивал футболку и свитер. Глаза мельком скользнули по заведенным будильникам приятелей. Всего лишь шесть утра, солнце едва забрезжило над горизонтом, острыми лучами протыкая кучные ночные облака. Обычно так рано не вставал, но сейчас отчего-то хотелось вернуться домой. Может, завтрак матери сделать, раз до школы еще достаточно времени. Обрадуется.

Подхватив рюкзак, тихо выскользнул из дрожащей от молодецкого храпа комнаты.

Шаги хрустко отдавались от скованной первым морозцем асфальтированной дороги. Тускло переливалась тонкая корка инея на темном фоне, ловя постепенно разгорающиеся лучи. Мысли текли вяло, пока неторопливо шел по пустынным улицам, поднимая взгляд только чтобы осмотреть пространство. Мерзкое чувство на коже никак не хотело уходить, бегало раздражающими мурашками по всему телу. Когда хлопнула дверь попавшего на пути дома, выпустив торопящегося на работу мужчину, едва не вздрогнул и замер, провожая одинокую фигуру взглядом.

Странный день. Еще и облака собираются, точно будет дождь.

Неподалеку от дома, когда заволоченное низкими облаками небо посветлело, купил в сонном, едва открывшемся продуктовом муку и кефир, решив, что сделает оладья. Матери нравилось, да и у него неплохо получалось. Зевающая не выспавшаяся продавщица, отпустив товар, тут же легла головой обратно на кассу, засыпая. Тоже казалась какой-то ненастоящей, словно дрожащая помехами картинка в барахлящем телевизоре.

Собственный дом замаячил впереди, когда, наконец, перешел дорогу. Звон ключей, шорох замка, тихий щелчок — и вот он уже на пороге, тихо прикрывает за собой дверь, окидывая взглядом глядящую на него в молчании прихожую. Странное ощущение. Взгляд неожиданно замер, зацепившись за сгорбленного, сидящего на краю дивана в гостиной отца.

Эрен недоуменно сдвинул брови, расстегивая молнию куртки.

— Ты чего тут? — шепнул, сделав шаг к дверному проему.

Гриша, бледный как смерть, вдруг вздрогнул, словно только заметив его, вскочил на ноги и понесся в прихожую.

— Где ты был? — Эрен удивленно уставился на залегшие под его глазами тени от недосыпа.

— У Райнера, как обычно после работы, — недоверчиво протянул Эрен, медленно стягивая куртку и вглядываясь в напряженное лицо отца. Тот шумно выдохнул и, кусая тонкие губы, поглядел куда-то в сторону, явно нервничая. — Что случилось?

— Мать ночью сорвалась искать тебя, — Эрен замер, глухой голос отца звучал как сквозь плотную пелену. — До сих пор не вернулась.

Морозная сеть мурашек сковала кожу. Он округлил глаза, не понимая ни слова.

— Зачем? — осипло выдохнул. — Она знает, что я после работы всегда у Райнера.

— Я откуда знаю, Эрен? — тяжелый взгляд хлестнул искоса. — Взбрело в голову, и понеслась.

— Просто так взбрело в голову? — не унимался, проходя за отцом в гостиную.

— Мы ругались, — шумно выдохнул Гриша и дрожащими руками попытался налить в стакан виски из уже початой бутылки на кофейном столике. Эрен заморожено наблюдал за его попытками, не замечая, что все еще сжимает пачку муки в ладони. Гриша, справившись, одним глотком осушил стакан и уперся ладонями в столешницу.

— По поводу? — затравленный взгляд скользнул в его сторону с отцовского лица. Гриша словно весь сжался, медлил, пока, наконец, зажмурившись не отвел глаза.

— По поводу твоего воспитания. Я виноват. Начал орать, что она слишком много тебе позволяет. Она стала спорить, говорила, что у тебя сложный период. В итоге… слово за слово так вышло, что она начала переживать и понеслась куда-то искать тебя, чтобы вернуть домой.

Эрен схватился свободной рукой за дверной проем, пошатнувшись, когда в глазах вдруг стемнело. Сглотнув тошноту, мысленно посчитал до десяти с прикрытыми глазами.

— Ты в полицию звонил?

— Первым делом, часа через полтора после ее отъезда, — глухо кивнул Гриша. — Подумал, она туда понесется сразу. Ханнес сказал, что никого не было.

Эрен нервно покачал головой и двинулся обратно к прихожую. Дрожащими руками принялся раздвигать верхнюю одежду матери в шкафу, проверять карманы и сумки.

— Что ты делаешь? — недоуменно спросил Гриша, встав рядом.

— Что она взяла с собой, — эхом отозвался Эрен, — документы, деньги, что-нибудь пропало?

Гриша непонимающе двинул брови.

— Не знаю, что у вас тут было, но в общагу она тоже не ходила. Могла уехать к кому-то из знакомых или вообще сдуру в другой город.

— У нее и подруг нет тут, — выдохнул Гриша, схватившись рукой за дверной косяк.

— Вот именно, — выдохнул Эрен, захлопывая дверцу. — Единственная подруга в другой стране, поэтому я и проверяю деньги и документы.

Но, как назло, все было на месте. Эрен нервно провел руками по волосам, игнорируя учащающийся стук крови в висках. Снова перевел взгляд на потерянное лицо отца.

— В чем она была? В чем уехала?

— Да… — неуверенно начал он дрожащим голосом. — В домашнем, только пальто надела, сумку взяла.

Эрен тяжело выдохнул, покачав головой, и понесся обратно в гостиную.

— Надо обзвонить всех знакомых, Армина, Жана, Сашу с Конни, могла к кому-то из них побежать, — сев на диван, снял трубку телефона, припоминая номера приятелей, которые наверняка еще спали.

— Они бы позвонили, наверное? — неуверенно произнес Гриша.

— Надо все проверить, — упрямо отрезал Эрен и, к своему ужасу, увидел, что глаза отца начали слезиться. Поднялся на ноги и, крепко схватив за плечо, ощутимо встряхнул. — В себя приди. В клинику звонил? — он покачал головой, силясь дышать ровно. — Так иди и звони. Если ничего не узнаем, будем звонить Ханнесу снова.

Рвано выдохнув, вернулся обратно на диван и принялся набирать номера, раз за разом слыша в трубке долгие гудки и сонные голоса еще спящих приятелей и их родителей. Раз за разом слышал удивленные уточняющие вопросы, нервные причитания, отрицательные ответы и обещания прошерстить территорию.

— Армин, — выдохнул Эрен, набрав телефон Арлерта последним. Едва услышал сонный голос друга, как под сомкнутыми веками горячо запекло, защекотало в носу, готовясь вырваться первыми нервными всхлипами. — Ты мою мать не видел? Не приезжала к вам где-то около двух?

— Чего? — пораженно повторил Армин, когда Йегер сбивчиво рассказал ему услышанную от отца историю. Донеслось шуршание. — Слушай, не было ее. Но я сейчас позвоню Микасе, может, Карла звонила Идзуми. И деда подключу, у него знакомых — целый город, обзвоним. Ты тогда линию не занимай, вдруг Ханнес позвонит. Я сама наберу тебя, если что-то узнаем, — Эрен закивал часто, прикрыв глаза и силясь держать себя в руках, хотя паника чудовищными образами из сна расцветала под сомкнутыми веками. — Эрен, — твердо произнес Армин, услышав в трубке вырвавшийся всхлип. — Все будет нормально, не паникуй, мы ее найдём.

Армину хотелось верить. Он ведь самый умный в параллели.

Начались мучительно долгие часы ожидания хоть каких-то новостей. Едва ли Эрен, всегда несшийся вперед быстрее всех, когда-либо мог думать, что время может тянуться так бесконечно долго, складываясь в причудливые жуткие фигуры, кошмарные образы, терзавший изнывающее от тревоги сознание. Когда время ожидания перевалило за полтора часа, Эрен уже без стеснения выходил курить на крыльцо, нервно кусая губы и разглядывая проходящих по тротуару сонных школьников и работяг. Снова это ощущение, словно весь окружающий мир оказался отделен невидимым экраном. В какой-то момент на крыльцо вышел отец и, стушевавшись, попросил сигарету. Эрен не понял, каким образом они приступили к совместному курению на крыльце дома без намека на привычные нотации.

В гостиной Гриша отрешенным взглядом вглядывался в какое-то глупое ток-шоу по телевизору, нервно дергая ногой. Эрен сидел ближе к углу дивана и монотонно откидывал крышку металлической зажигалки Райнера, чтобы захлопнуть снова. А в мыслях стучало густым потоком крови: ругались с мамой из-за воспитания; сорвалась искать тебя, чтобы вернуть домой. Звучало как полный бред. Она никогда не опекала его как неразумного птенца, чтобы понестись ночью на поиски, прекрасно зная, где он ночует. С другой стороны, грызло червем понимание, что она могла действовать на эмоциях. Ведь так уже было раньше. Он снова стал причиной раздоров в семье, снова вынудил мать плакать и переживать из-за своего поведения. Довел до того, что она всю ночь провела неизвестно где и в каком состоянии. Снова причинял боль, снова утягивал во тьму, из которой сам едва мог выбраться.

Стало невыносимо тошно от себя, до омерзения и пресловутого желания снять с себя кожу.

В окно начал барабанить мелкий дождь со снегом, серым заволокло небо. Эрен в очередной раз захлопнул крышку зажигалки и кинул напряженный взгляд на часы, время на которых уже перевалило за десять утра. Ни единого звонка за все время. Ощущение паники начало накатывать волнами, постепенно сдавливая невидимой рукой все внутренности. Взгляд случайно упал на стоящую на столе пачку муки, которую он притащил. Так и не сделал никакой гребаный завтрак. Но обязательно сделает, когда приведут ее домой, обязательно.

В горле налился тяжелый ком. Не выдержав напряжения, снова дернулся на крыльцо, чтобы выкурить очередную сигарету.

Когда с легким чувством тошноты вернулся обратно, отец говорил по телефону. Замер, вслушиваясь в сбивчивые ответы.

— Понял, — кивнул Гриша глухо, — да. Хорошо.