Another brick in the wall (2/2)
My daddy was a railway man
Died a mile and a half from town
His head was found in a driver wheel
His body has never been found
I wish to my Lord
I had never seen your face
Heard your lying tongue
You cause me to weep and you cause me to moan
I’m sorry you ever were born…
«In the Pines» — Jackson C. Frank.
Эрену стоило больших усилий подчиниться просьбе Микасы и не вмешиваться излюбленным методом, хотя в душе, стоя в кабинете директора три дня спустя, он подозревал, что это было лучшим решением по сравнению с устроенным балаганом. Все три дня и он и Армин исправно ходили в дом Аккерманов, чтобы поддержать Микасу и узнать о происходящем. Идзуми едва успевала перекинуться с ними парой слов, когда приезжала домой после школы и уезжала в участок одолевать шерифа заявлениями и, по слухам, криками. Эрен впервые видел Идзуми в таком состоянии крайнего бешенства и ярости, но не сомневался ни секунды, что она имеет на это полное право. Больше удивляла Микаса, которая успела оправиться от произошедшего сравнительно быстро. За все три дня он больше не видел слез в ее глазах, но не различал и живости. Даже шутки звучали саркастично и безжизненно.
Так и спустя три дня, несмотря на происходящий в кабинете Смита пиздец, держалась достаточно спокойно, сидя на стуле и наблюдая, как мать последними словами поносит замершего в углу математика. Стоя позади Микасы, Эрен не спускал с него глаз, гадая, как за таким беспристрастным спокойствием могло скрываться настолько гнилое дерьмо. А ведь он еще радовался, что стал понимать математику лучше благодаря нему. Идиот.
— Я тебе сердце вырву, падаль гребаная! — Идзуми дернулась в сторону математика и наверняка исполнила бы обещание, если бы ее не удержал стоящий чуть позади Кит. Тот удивлял не меньше. Эрен ожидал, что мужчина будет рваться в бой похлеще Идзуми, но он лишь с ненавистью поглядывал на математика, в остальное время оставаясь печальным и потухшим.
— Госпожа Аккерман, держите себя в руках, — прикрикнул следователь, засевший с другой стороны директорского стола. — Иначе это будет расценено как угроза.
Эрен перехватил тяжелый взгляд Леви, явно не приходившего в восторг от происходящего. Эрвин Смит, сжав ладони в замок, широкоплечей фигурой возвышался за столом на своем кресле, буравил столешницу, изредка поднимая взгляд на перекрикивающихся визитеров. Еще вчера вечером он звонил Карле и просил прийти с сыном в его кабинет на следующий день, так как Эрен, будучи несовершеннолетним свидетелем, не может быть допрошен без присутствия родителя. Мать, сидящая в углу на стуле, нервно сжимала в руках подол платья, бегая глазами из стороны в сторону, но по большей части глядела с сочувствием то на Идзуми, то на Микасу. В вечер, когда Эрен рассказал матери о произошедшем, она еще и плакала.
— А девочке не могло это просто показаться? — подала голос женщина из администрации школы, которую Эрен видел мельком пару раз, но теперь решительно не понимал ее роли в происходящем. Она словно подвергала сомнению все имеющиеся факты.
— Вряд ли могло, — сухо заметил Леви, не отрываясь от стены, которую подпирал спиной, — ей все-таки пятнадцать, а не пять.
— Я понимаю, — кивнула женщина, — но и вы поймите. У девочек в этом возрасте шалят гормоны, воображение, могла не так расценить, даже если он ее коснулся случайно.
— При всем уважении, — холодно выдохнула Микаса, — я знаю, что находится у меня под юбкой и под блузкой, и где этого никак нельзя коснуться случайно.
— Вы меня простите, — снова прижав руку к груди, затараторила женщина, тряся завитыми неестественно рыжими волосами, — но в это сложно поверить. О господине Криденсе всегда были только самые положительные отзывы. Все дети всегда были в восторге от его уроков и наставничества, — Эрен шагнул чуть ближе к спинке стула Микасы и осторожно накрыл ее плечо ладонью, надеясь, что сможет хоть так защитить от грязных обсуждений. Холодные пальцы на мгновение дотронулись до его костяшек в мимолетном касании. — Никогда не было даже намека ни на что подобное. Он порядочный человек.
— Может, просто никто не решался сказать правду? — напряженно произнес Эрен, перенимая взгляд из-под линз очков рыжеволосой на себя.
— Что у нас тут, по-вашему, пыточная какая-то, чтоб боялись сказать? Господин Дуайт, — обратилась к следователю, заполнявшему какие-то бумаги за столом, — примите во внимание, что подобных обвинений никогда раньше не бывало. И весьма подозрительно, что именно с дочерью госпожи Аккерман такая ситуация приключилась. С ней одной из всех.
— Ты на что это намекаешь, сука? — снова завелась Идзуми, вскочив на ноги и метая взглядом молнии.
— Госпожа Аккерман!
— Ни на что, — замотала головой женщина, — но все знают, что вы ведете достаточно экстравагантный образ жизни. И тут такое.
— Вы сейчас хотите сказать, что девочка сама напросилась? Я не ослышался? — приподнял одну бровь Леви.
— Вовсе нет. Я лишь хочу обратить внимание на факты, которые выглядят довольно подозрительно. Что у нас есть, кроме слов двух школьников?
Эрен подавил судорожный вдох, метнув взгляд на макушку Микасы. В точности как она говорила: не поверят. А он даже не вмешался. Стоило ли тогда сдерживаться? Бесстрастное лицо преподавателя стало казаться еще более омерзительным и жаждущим удара.
— По моему мнению, ситуация выглядит следующим образом, — деловито начала женщина. Эрен машинально чуть крепче сжал пальцы на плече Микасы. — Господин Криденс — молодой учитель, привлекательный для многих школьниц. Наша девочка, — она кивнула на Микасу, — отстает по математике. Он оставляет ее после урока разобрать тему, что ей, конечно, не интересно. Может, отвлекалась, может, сама оказывала знаки внимания, может, пришлось учителю пару раз привлечь ее внимание касанием. Что бы там ни было, это увидел прибежавший кавалер, очевидно, влюбленный в эту девочку, — Эрен вздрогнул под направленным на себя взглядом и, помедлив, убрал ладонь с плеча Микасы, похолодев от слов одичавшей женщины. — И наверняка решили вместе проучить преподавателя. Вот и обвинения появились.
— Гребаная ты сука! — взревела Идзуми, едва не снеся стул, когда заново подскочила с желанием добраться до женщины. — За своими детьми следи, а не наших сношай! Микаса ни с кем не встречается даже в отличие от твоей дочурки. Слухи разные ходят, чем они там на заброшках занимаются.
— Госпожа Аккерман, если вы сейчас же не успокоитесь, я буду вынужден сопроводить вас в участок, — напряженно проговорил полицейский. — Это последнее предупреждение.
Идзуми в негодовании поглядела на него, затем на Смита, жестом указавшего на стул, и все же послушно села на место.
— Теория интересная, — хмыкнул Леви, — но этот кавалер, — кивнул на Эрена, — если бы дело обстояло подобным образом, скорее сразу бы бросился в драку, чем стал бы идти окольными путями, которыми ничего не докажешь.
Обсуждение продолжалось еще около получаса, в течение которых следователь заново задавал все те же вопросы, допрашивал Эрена в присутствии одной лишь матери, Криденса в одиночестве, чтобы под конец, когда от криков уже пухла голова, захлопнуть папку и окинуть взглядом курящую одну за другой Идзуми.
— На сегодня все, но обнадеживать вас не буду. Дело вряд ли заведут при отсутствии доказательств, — Идзуми захлебнулась возмущенным вздохом.
— Отсутствии? Я вам только что все рассказал, — вскинулся Эрен.
— Рассказ — это не доказательство. Тем более, если больше некому это подтвердить, — мужчина убрал папку в портфель. — Синяки, ссадины, порванная одежда хотя бы — это доказательства.
— Это что же, нужно было подождать, пока ее изнасилуют, чтобы вы поверили? — напряженно произнес Йегер, сжав кулаки. Локтя коснулась рука Леви. Он покачал головой.
Вместо ответа полицейский смерил его неприязненным взглядом, тяжело вздохнул и посоветовал учить детей манерам. Стоило ему выйти, как рыжая женщина и математик юркнули следом, и Киту едва удалось удержать Идзуми, тут же увившуюся вслед за ними с матерной бранью. Когда за посторонними закрылась дверь, Эрвин шумно выдохнул в приложенные к лицу ладони.
— Эрвин, — с нажимом протянула Идзуми, глядя на него мокрыми немигающими глазами. — Что сделать?
Он одарил ее тяжелым взглядом, переглянулся с Леви и откинулся на стуле.
— Ничего.
— Эрвин.
— Будь готова, что дело не заведут. В Сине полиция не самая работоспособная, многие дела гораздо серьезнее так и не раскрываются. На домогательства даже времени тратить не будут. Одно мое слово ничего не решит, его, — указал на Эрена, — тем более.
Идзуми уронила голову на колени, издав протяжный глухой рык. Кит шумно выдохнул, осторожно поглаживая ее по спине.
— Эй, — Эрен обернулся на тронувшего его за плечо Леви. — Идите прогуляйтесь, нечего тут торчать дальше.
Эрен молча кивнул и поднялся на ноги, прошел следом за Микасой к двери, машинально приложив ладонь к ее спине. Едва сообразив, что делает, тут же одернул, стоило оказаться в коридоре. Голова гудела после бессмысленных по большей части оголтелых криков и обвинений, соображать получалось туго, но одна мысль засела в голову накрепко, задавив даже разочарование и негодование от осознания, что ублюдок останется безнаказанным. Рыжая сумасшедшая ловко ввернула идею о влюбленности, из-за которой могли начаться ложные обвинения. И Эрен бы рассмеялся от глупости этой теории, если бы при мысли о подобном не заливало жаром щеки. Почему вообще она сказала это гребаное «очевидно»? Очевидным было лишь то, что все вокруг посходили с ума, но никак не предположения о какой-то там влюбленности.
Плетясь следом за Микасой, ощущал острую необходимость как-то разрядить обстановку.
— Да, — протянул он, разведя руки, словно потягивался, — ну и идиотизм вышел. Теперь даже жалею, что не пошел сразу ему ебало разбивать. Больше бы пользы было.
Микаса тихо усмехнулась, замедлившись у входной двери. Толкнув вперед, чуть придержала для него.
— И подтвердил бы теорию этой ебанутой.
Усмешка застряла в горле, когда, щурясь от солнца, вышел следом за Микасой на крыльцо. Ведь Аккерман еще тогда сказала ему, что рукоприкладство сделает ситуацию еще более сложной, что тогда точно не поверят. Не поверят почему? Потому что даже она тогда в туалете думала про это «очевидно влюблен»? Эрен тряхнул головой, гоня навязчивые мысли. Микаса уже успела расположиться на одном из мест круговой карусели на детской площадке. Подходя к ней, Эрен вдруг поймал себя на мысли, что она, печальная и серьезная, с задумчивым повзрослевшим лицом, выглядит на детской карусели до одури контрастно. Словно все эти беззаботные яркие цвета увеличивают мрак и масштаб того, с чем им пришлось столкнуться, едва ступив на порог взрослой жизни.
— Ну, — хмыкнул Эрен, слабо толкнув карусель, — надо отдать должное, ловко эта дура ввернула свою мысль. Правдоподобно. Наверное, все ночь сидела сочиняла, пока на своего порядочного дрочила.
Бледного лица коснулся смех. Микаса чуть крепче сжала ладони на железной перекладине, когда карусель раскрутилась. Сердце болезненно сжалось от этого образа. Хотелось, чтобы она не знала никаких грязных слов и касаний, а просто могла радоваться приятному майскому дню с другом на детской площадке, из которой они еще не успели вырасти.
— Эй, — мягко позвал он, когда карусель замедлилась, и можно было снова разглядеть ее усталое лицо. Сел напротив, сложив руки поверх перекладин, чтобы глядеть прямо в глаза. — Подкараулим и отработаем пару рубящих на мудаке, м? Леви только рад будет.
Микаса отстранено усмехнулась, глядя куда-то сквозь зазеленевшую траву на лужайке. Невыносимо видеть ее такой. Эрен мягко провел кончиком пальца ее ладони, пытаясь хоть немного приободрить.
— Не расстраивайся. Может, все-таки заведут дело, посадят.
Микаса медленно покачала головой.
— Нет. Да это и неважно, — прикрыв глаза, она шумно выдохнула и спрятала лицо в сгибе локтя. — Важно только то, что сейчас начнется…
Тогда Эрен не понял, что она имела в виду своей пространной фразой, а Микаса не стала пояснять, пытаясь поскорее отрешиться от неприятной ситуации. Осознание пришло спустя пару недель. Дело, как и предполагал Смит, так и не завели, однако директор принял решение уволить математика, что было встречено волной возмущения со стороны родителей и школьников. Негодование толпы вылилось в травлю семьи Аккерман. Эрен не сразу осознал происходящее, дошло лишь, когда после уроков вместе с Армином увидел Микасу, перепачканную чернилами и мелом. Она делала вид, что ничего не случилось, не реагировала на попытки выяснить, хотя для Эрена все стало ясно как день. Только Жан через пару дней рассказал, что Аккерман на перерывах заталкивали в туалет, обливали чернилами и содержимым мусорных ведер, обзывали и обвиняли в клевете на учителя. И он, и Саша отбивали ее как могли, но не всегда оказывались рядом в нужный момент. Идзуми обивала пороги учительской и кабинета директора, ездила разбираться к мамашам обезумевших одноклассников, из-за чего вскоре травля перекинулась и на нее. Проходя с матерью мимо музыкального магазина, в котором она работала, Эрен с ужасом увидел сделанные баллончиком надписи «шлюха», «лгунья» и «ведьма» на стенах и дверях магазина.
Ситуация была отвратительная. Хотелось лезть на стены и рвать волосы на голове от невозможности сделать хоть что-то, потому что Микаса настрого запретила ему даже близко подходить к своим обидчикам, чтобы не спровоцировать их на еще большую жестокость. Смеялась, что пару тухлых яиц из волос она еще может вытеребить, а если начнут пиздить толпой, то вырваться будет уже сложнее. Утверждала, что нужно просто перетерпеть. Однажды им надоест, и все успокоится, как было через два года после ее переезда. Потерпеть всего месяц до конца девятого класса, а там лето, и малолетним мстителям станет не до этого.
Руководствуясь тем, что Микаса запретила приближаться только к школьникам, Эрен с помощью башковитого лучшего друга нашел адрес Криденса и решили наведаться для разговора. Эрен шел по залитой майским солнцем деревенской дороге, едва слыша наставления Арлерта молчать и дать говорить ему, и едва понимал, как сможет даже в глаза посмотреть тому, от чьего имени начинало трясти. Их детские попытки добиться справедливости не привели ни к чему хорошему. Криденс не пустил их даже на порог, разговаривал коротко и холодно из-за приоткрытой двери и на все попытки Армина убедить мужчину повлиять на ситуацию, чтобы девчонку хотя бы перестали травить, отвечал, что это не его дело. Под конец разговора Эрен не выдержал и едва не выломал дверь, пытаясь добраться до засевшего за ней ублюдка. Затем была полиция, вызванная Криденсом из-за незаконной попытки проникновения в его дом, и привод в отделение несовершеннолетних, от которого Армин, раньше никогда не ввязывавшийся в подобные истории, остался под большим впечатлением. Почти два часа торчали в обществе Ханнеса, который больше отпаивал чаем с конфетами и травил анекдоты, чем проводил воспитательные беседы. Затем пришел Гриша и отец Армина, заполняли документы и совершенно разными взглядами глядели на сыновей. Эрен с тоской смотрел на то, как господин Арлерт то и дело качал головой, но косился на Армина с неким подобием удивления и восхищения, а по выходе из участка и грубого слова не сказал, больше заинтересованный, как его сын вообще пробил адрес учительского дома в глуши. Гриша молчал всю дорогу, даже не глядел в сторону Эрена, заговорил лишь, когда притормозили у дома.
— Добился чего-нибудь? — устало произнес он. Эрен прикрыл глаза, шумно выдыхая. — Твою подругу после этого перестанут травить?
— Сам как думаешь? — огрызнулся Эрен.
— Мне интересно, о чем думаешь ты, — серо-зеленые глаза под линзами очком глянули на него через зеркало заднего вида. — Вы оба мальчишки. А то, с чем столкнулась ваша подруга — это уже совсем не детские игры. Ты думал, что, увидев тебя, Криденс сразу испугается, побежит признаваться во всех грехах, и все сразу станет хорошо, как в этих твоих фильмах? Это реальный мир, Эрен, пойми ты уже, он живет по своим законам, и два мальчишки не могут повлиять на них. Ты только хуже ей можешь сделать.
— Точно, поэтому лучше сидеть, поджав хвост, и ждать черт знает чего.
— Иногда — да. Иногда бездействие и терпение приносят меньше вреда, чем активные действия.
— Я б на тебя посмотрел, если бы кого-то из твоих близких такое коснулось, — не дожидаясь дальнейшего ответа, вышел из машины и звучно хлопнул дверью.
Ближе к концу мая ситуация накалилась до предела. Микасе пришлось посещать дополнительные уроки математики для подготовки к экзаменам, и Смит озаботился, чтобы их вела только молодая преподавательница из старших классов, равнодушная к ситуации с увольнением математика. Но даже это не уберегло. Эрен узнал об очередном столкновении с группой мстительных одноклассников только вечером, когда дозвонился до Аккерманов, и потом на их кухне вместе с матерью слушал сбивчивый рассказ Идзуми. Мол, детишки встретили дочь после занятия, по привычке затолкали в туалет, но в этот раз Микаса не выдержала и начала драться в ответ. Кому-то разбила нос, кому-то выбила зуб. К ванной комнате второго этажа, в которой засела подруга, Эрен подходил с замиранием сердца, а, открыв дверь, вовсе перестал дышать. Микаса даже не шелохнулась, так и сидела на бортике ванной и продолжала монотонно оттирать с кожи написанные маркером грязные слова, которыми до этого ее называли только устно. Пальцы до боли впивались в дверной косяк, пока он обегал взглядом ее черные волосы, грубо порезанные ножницами, и темнеющие на коже рук и ног синяки. Из серых глаз не упало ни слезинки.
Через пару дней Смит в срочном порядке перевел Аккерман в класс к Армину и Эрену и направил заявление в полицию по факту нападения.
***
— Так, кажется, все, — Идзуми захлопнула багажник машины и обернулась на сидящих на бордюре Армина и Эрена. — Готовы?
Армин с готовностью вскочил на ноги, поправляя солнечные очки на носу и лямку рюкзака на плече. Эрен с тихой усмешкой поглядел на жуткую цветастую рубашку в гавайском стиле, которой Армин собирался щеголять на фестивале на побережье. После окончания девятого класса и сдачи экзаменов, Идзуми предложила съездить куда-нибудь, чтобы развеяться после неприятных событий мая. Микаса успела проучиться в классе Эрена только пару недель прежде, чем занятия завершились, но и этого хватило, чтобы заметить, насколько ситуация с травлей изменила ее. Эрен обратил внимание, что она совсем перестала носить короткие юбки и платья, из-под которых раньше часто виднелись ее коленки, вечно в синяках от тренировок. Стала гораздо реже улыбаться, вместо озорного веселья на лице чаще блуждало отсутствующее выражение, серые глаза словно выцвели и потемнели, заострились скулы, и в целом лицо неожиданно сильно повзрослело. Она не плакала, но больше и не смеялась заливисто, как раньше. Сидя позади нее и Конни Спрингера, который искренне пытался развеселить ее глупыми анекдотами в записках, Эрен разглядывал черные волосы, которые ей пришлось сильно укоротить, и находил это изменение необычным, но ничуть не испортившим ее. Все друзья переживали, что Микаса не выберется из этого кошмара и навсегда останется такой замороженной и безжизненной. Идзуми уверяла, что просто нужно время и работа с психологом, к которому она начала водить дочь. Эрен доверял мнению женщины и спокойно провожал подругу до дома даже в полном молчании; разговаривал, когда она хотела; просто был рядом, когда она впадала в задумчивость. Невыносимее всего было видеть, что Микаса начала шарахаться в сторону от любого маленького касания, если оно исходило от представителя мужского пола. Обнималась только с Сашей, держалась за руки только с ней и то изредка. Поначалу это сбивало с толку, но все приятели негласно приняли новые правила игры и не пытались даже пальцем коснуться. К концу июня Эрен понял, что скучает по этим по-детски невинным держаниям за руки, по теплым объятьям и шутливым тычкам в бока, даже по ее проворным пальцам, выбивавшим из него смех щекоткой. Но если ей так будет лучше, то плевать, он не переломится. Достаточно и того, что она не закрылась полностью, как могла бы.
— Я слышала, там настроили кучу аттракционов, сцену поставили. Какие-то местные группы будут выступать, — подкрашивая губы помадой, говорила Идзуми в ответ на вопрос Армина.
— Звучит клево, — закивал Армин, — Вудсток<span class="footnote" id="fn_38255382_2"></span> для островитян.
За смехом Идзуми Эрен едва различил стук входной двери дома Аккерманов, а когда поднял взгляд, Микаса уже проходила по подъездной дорожке, глядя куда-то вниз. Под широкой футболкой с эмблемой The Doors<span class="footnote" id="fn_38255382_3"></span> и джинсовыми шортами по колено едва угадывалась тонкая девичья фигура. Эрен сам не понял, какая сила вдруг подняла его на ноги и заставила распахнуть заднюю дверь машины, едва Микаса подошла к ней. Короткий взгляд серых глаз, неуловимое движение ресниц, и он уже краснеет от своего неожиданного проявления галантности. Присев на сидение рядом с Идзуми, бросил на женщину короткий взгляд, краснея еще больше от прямого взгляда в ответ и чуть сжатых, разъезжающихся в улыбке губ.
— Так, пристегнулись все, ехать два с половиной часа, — скомандовала Идзуми, оглядев задние сидения с Армином и Микасой. В длинных пальцах оказалась вынутая из бардачка кассета. — Идеальное время, чтобы познакомить вас, наконец, с вершиной рок-музыкой, пока Кит не верещит.
Приглядевшись, Эрен прочитал надпись на стороне кассеты: Pink Floyd– «The Wall»<span class="footnote" id="fn_38255382_4"></span>. Мягким урчанием завелся двигатель, и вскоре вместе с первыми гитарными запилами вступления в окна начал залетать свежий ветер сквозь форточки приоткрытых окон. Дробные тяжелые ударные вгрызались под ребра, отдаваясь странной щекоткой в горле. Перекрикивая музыку, Идзуми рассказывала сидящему рядом Эрену об истории создания альбома и метафорической основе всех связанных между собой песен в нем. История некого Пинка, выстроившего стену между собой и авторитарным обществом, душившим его своим неприятием; потерявшего в раннем возрасте отца и потерянного в мире бессмысленных ложных ориентиров, безумного, не желающего мириться в окружающей действительностью; доходящего в своем отчуждении от окружающего омерзительного мира до такой степени, что в своих фантазиях стал жестоким диктатором, делящим мир на черное и белое, уничтожающим все живое.
— Под конец альбома герой сходит с ума, — продолжала Идзуми, не замечая, как Эрен нервически сжимает ладонь в кулак. — Он мечтает, чтобы весь этот кошмар скорее закончился. Для того, чтобы, наконец, обрести покой, он ломает эту метафорическую стену. Но слушатель понимает, что эта история циклична, и все повторится вновь уже в другом месте и в другое время.
Эрен сглотнул пересохшим горлом, вслушиваясь в причудливый рисунок гитарных аккордов и слова этого странного Пинка, вопрошающего мать о войне, правительстве и окружающем мире.
Of course mama'll help to build the wall<span class="footnote" id="fn_38255382_5"></span>.
Эрен потер лоб, ощущая, как странно отчего-то затрепыхалось сердце в груди. Музыка, без сомнения, была потрясающим новым опытом, от которого вновь появлялось ощущение силы и полета. Но все впечатление гасила взявшаяся из неоткуда тревога. Откуда это сводящее с ума ощущение, будто он где-то уже слышал подобную историю? Какого-то черта она щекотала мозг назойливым скрежетом, словно он не мог вспомнить что-то до одури важное и простое. Эта история, эти строки, образы стен, отчуждения и авторитарного общества — все переплелось воедино и напоминало так много вещей одновременно: павшие стены Парадиза; добропорядочных жителей Сины, затравивших девочку и ее маму; отчужденный Пинк, который лишился возможности чувствовать как Микаса, замерзшая от пережитых ужасов; он сам, маленький идиот с холодным отцом, рвущийся в неравный бой против ненавистного мира, предреченный собственным отцом уничтожить мир своей яростью, страдающий от навязчивых мыслей и образов, грызущих мозг, словно у этого самого Пинка.
Daddy, what you leave behind for me?<span class="footnote" id="fn_38255382_6"></span>
All in all it was just a brick in the wall.
Спокойные причудливые мелодии прервались оглушающим шквалом ударных и жёстким ритмом. Идзуми принялась качать головой в такт, слегка подпевая словам и поглядывая в зеркало заднего вида.
— Well, when we grew up and went to school, there were certain teachers, who would hurt the children in any way they could, by pouring their derision, upon anything we did, -в груди чуть дрогнуло и похолодело. Такого он еще никогда не слышал. Еще больше пугало, как удивительно это ложилось на их собственные жизни. — But in the town it was well known, when they got home at night, their fat and psychopathic wives would thrash them, within inches of their lives. Ну впрямь наша Сина, правда, змееныш? — расхохоталась Идзуми, оглянувшись на мгновение на дочь.
Эрен посмотрел в сторону Микасы, которая впервые с начала поездки оторвала взгляд от окна, и глядела в сторону приборной панели машины со странным выражением на лице. Бледных губ коснулась жестокая усмешка. Эрен чуть вздрогнул, когда за спиной раздался резкий кричащий звук с кассеты, а затем послышались новые колом вбивающиеся меж ребер слова, подхватываемые голосом Идзуми.
— We don't need no education. We don't need no thought control. No dark sarcasm in the classroom. Teacher, leave those kids alone!
Эрен, казалось, перестал дышать, покосившись на Армина, растянувшего губы в пораженной улыбке и так же прислушивающегося к песне.
— Hey, Teacher, leave those kids alone!— мелодичный голос Микасы слился с бодрым кличем матери. Эрен перевел удивленный взгляд на подругу, чуть ожившую и принявшуюся подобно матери покачиваться корпусом под ритм.
— Вот так! — одобрительно кивнула женщина, вскинув кулак в воздух. — Эй, Армин, здесь запрещено молчать, это ваша песня, — Арлерт засмеялся и попытался подпевать незатейливые слова вместе с подругой и Идзуми. Ладонь женщины приземлилась на плечо Эрена, чуть сжав. Зеленые глаза встретились с горящими неистовым живым огнем серыми. — Никому не позволяй загнать себя в стены, Пинки, никто не имеет права контролировать твои мысли.
И как ни в чем ни бывало принялась продолжать подпевать и пританцовывать, пока за окнами пролетала синяя гладь залива, бушующего и искрящегося под лучами солнца. Сердце билось бешено, отдаваясь в горле и висках тяжелым набатом. Губы машинально повторяли незатейливые слова вместе с остальными, но мысли его связала тягучая сеть дурмана. Он явно что-то забыл, что-то очень важное.
— All in all it's just another brick in the wall…
Когда добрались до западного побережья, фестиваль уже был в самом разгаре. Эрен почти сразу растерял всю свою мрачную задумчивость, привлеченный обилием ярких огней и разнообразных звуков. Ярко одетые горожане сновали из стороны в сторону причудливым облаком шума и голосов, запахи в своем множестве сливались в единый вихрь и дразнили рецепторы, зазывая вслед. Свежесть соленого ветра с темнеющего последними закатными лучами в тенях облаков залива зарывалась под одежду и ерошила волосы. Настоящее безумие.
Эрен во все глаза пытался следить за светлой и черной макушками, чтобы не отбиться самому и не потерять никого из них в бурном веселье. Идзуми сразу увела их к горящей разноцветными софитами сцене, с которой, надрывая глотку, уже играли каверы на Цепеллинов. Довольно паршивые, но человеческому морю перед сценой было на это явно плевать. Словно единый организм люди покачивались на волнах звука, плененные теплым летним вечером, объятые музыкой и руками друг друга. Эрен удивленно глядел, как парочка еще недавних школьников, на вид старше него максимум на три-четыре года самозабвенно растворяется друг в друге, предаваясь объятьям и жадным поцелуям в медленно танце. Стало странно. Неужели все его друзья когда-нибудь дорастут до подобной взрослости? И сам он? И закончатся дни безбедного некогда детства, всегда солнечных теплых вечеров и незатейливых игр. Отдавалось голосом отца в голове: «Это пройдет».
Они обошли по меньшей мере десять встречных палаток, в одной из которых Микаса от души настрелялась в тире и выиграла Армину плюшевого зайца с голубыми глазами. Отчего-то даже соревноваться с ней не хотелось, просто радовался, что она слегка ожила, и на лице во время выстрела помимо сосредоточенности отражалась и страсть. К своему удивлению, и сам пристрелялся достаточно неплохо, отстраненно думая, что подобная меткость пригодится в работе детектива. Выигранную плюшевую коалу отдал Идзуми, просиявшей едва ли не с детским восторгом.
В какой-то момент компания разделилась, и Эрен оказался с матерью Микасы, пока Армин и сама девчонка от души наедались яблоками в карамели и неслись на карусели. Эрен глядел на их веселые юные лица, невольно любуясь, как красиво выглядит на лице Микасы улыбка, и все не мог найти момента, чтобы спросить у Идзуми о ее странной фразе в машине. Так и не решился предположив, что в этом должен разобраться сам. Занимая ее разговорами о Флойдах, в которых женщина с жаром участвовала, Эрен едва заметил, как подбежавшие друзья утащили его в сторону внушавших страх одним своим видом горок. Армин уверял, что надо попробовать, но без Эрена не сядет. Пришлось подчиниться и хорохориться, что самому вовсе не страшно. Оказалось, страшно до усрачки и оглушительно до боли в висках, когда аттракцион дернулся вперед на ужасающей скорости, а Армин рядом пронзительно заверещал в ухо. Все побережье смешалось в одно темное пятно с яркими огнями палаток, аттракционов и едва различимых звезд.
Идзуми, раскрасневшаяся от живой атмосферы вечера, которая явно была ей по душе, купила на всех слабоалкогольный сидр, аргументируя, что лучше они попробуют свой первый алкоголь с ней, чем в зарыганной подворотне. Армина, обалдевшего от такого поворота и просиявшего, развезло мгновенно. Уже через несколько глотков почти всегда тихий мальчик начал буянить и громко смеяться, матерился как сапожник, резко дергал друзей в сторону понравившихся аттракционов, во весь голос отчитывал какого-то мальчишку, который врезался в него на картинге и подпевал песням, то и дело звучавшим из разных углов. Его едва удалось удержать от попытки побежать к воде залива, чтобы поискать какое-то редкое ракообразное, чьего названия Эрен даже не запомнил, удивившись, что Армин даже в таком состоянии помнит сложные слова на латыни. В итоге решили оставить его на лавочке на попечение Идзуми. Лежа головой на ее коленях, Армин признавался в искреннем восхищении женщиной, не обращая внимания на ее смех и балдея от поглаживающей по голове ладони. Эрен пошел следом за Микасой в «комнату страха» чуть в стороне от всеобщего шума. На входе машинально едва не схватил за руку, благо она не заметила и прошла дальше, оставляя его с ощущением странного покалывания не случившегося прикосновения на ладони.
В полутьме, среди плохо прокрашенных манекенов, изображавших жутких персонажей фильмов и игр, едва различал ее фигуру, пока вовсе не потерял из виду в одном из крутых поворотов. Оглянувшись, Эрен выругался про себя, не различая за обилием запахов привычных сладко-цитрусовых духов. Темный коридор, слабо подсвеченный синими лампами у пола, вывел в зеркальный лабиринт. Медленно окинув пространство взглядом, он неуверенно сделал пару шагов вперед, не испытывая большого доверия к подобному месту. Отступившая тревожность начала возвращаться с гулким биением сердца о ребра.
Идиот. Вот еще, выдумал зеркал бояться. А детективом собрался работать.
Покачав головой и усмехнувшись собственной глупости, Эрен более уверенно прошел вперед, видя как в каждом зеркале отражается его все еще по-подростковому нескладная фигура, вытянувшаяся за весну, более широкая в плечах. Смугловатая кожа казалась бледной, а глаза обзавелись странным оттенком, как и едва отросшие волосы, словно почерневшие у многочисленных его копий в отражениях.
Сделав шаг назад, Эрен замер, натолкнувшись на твердую поверхность зеркала за спиной. Обернувшись, замер, мигом похолодев. Из отражения на него тяжелым взглядом смотрел высокий парень: длинные каштановые волосы по плечи, фосфорические зеленые глаза, причудливые красные борозды на высоких скулах. Эрен ощутил, как по телу прошла дрожь. Даже одет незнакомец был не в потертую кожанку и синие джинсы, а в одежду странного кроя, да в какой-то черный плащ. Не сразу обратил внимание на то, что ладони широкоплечего мужчины измазаны густой кровью. Эрен попятился назад, тут же вздрагивая и жмурясь от резкой боли в виске. В зеркале мелькнуло жуткая оскаленная рядами зубов пасть с фосфорической зеленью в хищных глазах, голову прошило разрядом боли.
— Эрен, — вздрогнул от мягкого голоса рядом, словно от удара молнии. Микаса стояла рядом, глядела на него отливающими синевой серыми глазами, чуть удивленными. — Ты в порядке?
Точно нет. Особенно теперь, когда ощутил ее прохладную ладонь, обхватившую его собственную. Так и стоял молча, дыша через рот, наверняка выглядел как полный идиот с усиливающимся ощущением покалывавшего сквозь кожу дурманящего тепла, растекающегося от ладони по полостям всего тела. Заискрило меж ребрами, отдалось блаженной дрожью, повело голову.
— Эрен? — повторила Микаса, чуть подавшись вперед, чтобы заглянуть в глаза.
Он тяжело сглотнул, пьянея от одного ворвавшегося в ноздри запаха ее духов. Это что же происходит? Сидр, что ли, так подействовал?
Проморгавшись, кивнул. Микаса окинула его лицо внимательным взглядом, кивнула и — только не это — расцепила их ладони. Эрен замер, дрогнув до костей от прошедшегося по коже электрического разряда и затянувшего под ребрами тоскливого желания нового касания. Микаса, словно нереальная, сотканная из самого причудливого сна, обернулась на него. Сердце сжалось невыносимо, забилось отчаянно, разгоняя кровь по телу и до одури жуткие догадки по его сознанию.
— Идешь?
Эрен заторможено кивнул, сжав обожжённую прикосновением ладонь в кулак и спрятав в карман для верности. Лишь бы никто не увидел, какой-то пылающий рубец она оставила одним касанием и на коже, и где-то в груди.
«Господи. Не может быть…»
My death waits like an old roué
So confident I'll go his way
Whistle to him and the passing time
My death waits like a bible truth
At the funeral of my youth
We drank for that and the passing time
My death waits like a witch at night
As surely as our love is bright
Let's not think of that or the passing time
But whatever lies behind the door
There is nothing much to do
Angel or devil, I don't care
For, in front of that door
There is you…
«My death» — David Bowie.