Perfect Strangers (1/2)
I hear the roar of a big machine
Two worlds and in between
Hot metal and methedrine
I hear empire down…
I hear empire down…
I hear the roar of a big machine
Two worlds and in between
Love lost, fire at will
Dum-dum bullets and shoot to kill, I hear
Dive, bombers, and
Empire down…
«Lucretia my reflection» — The Sisters of Mercy.
1983 год.
Замерев посреди опустевшей залитой рассеянным солнечным светом комнаты, Микаса неторопливо оглаживала взглядом голые стены места, которое служило ей пристанищем в течение недавнего времени. Оказалось, что весь этот отрезок жизни, показавшийся вечностью, смог уместиться в три безликих чемодана. Всего лишь вещи, которыми она окружала себя из желания запечатлеть в материальном мире свое имя, личность и характер. Когда-то для этого хватало всего пары-тройки личных вещей.
Неслышно пройдя к окну, скользнула пальцами по замершему в безмолвии пианино, еще неделю назад наполнявшему весь дом живыми мелодиями и сложными нотными созвучиями. Все еще казалось странным, что она умеет так.
Из окна, едва прикрытого легким тюлем, расстилался привычный глазу вид: соседский плимут красного цвета, который Микаса уже успела обозвать «Кристиной»<span class="footnote" id="fn_38255367_0"></span>, залитая солнцем лужайка голубого дома, пышный розарий, крупнотелая соседка в косынке, поливающая газон из шланга. Через час вернется ее муж, а к вечеру снова напьются и начнут грозиться убить друг друга. Новая жизнь казалась донельзя нелепой, но не переставала удивлять.
Машинально провела пальцами по темным прямоугольникам на выцветших обоях, где раньше покоились многочисленные плакаты с группами. Грусти от очередного переезда не испытывала. За последние три года
этих перемещений произошло слишком много, чтобы привязываться к новым местам, какими бы красивыми они ни казались. Но теперь было иначе: впервые вместо того, чтобы переезжать в новый город или даже материк, они возвращались туда, где все началось, в единственное место, которое порой пробиралось в сны, тянуло обратно.
И это пугало. В том городе прошло ее детство и самые знаковые вехи ее жизни. Но без лишней сентиментальности, не присущей ей в принципе, Микаса понимала, что вряд ли обнаружит там даже блеклые призраки прошедших детских дней. Ее пребывание там не оставило отпечаток, не стало тенью на стене, которую можно будет легко отыскать и провести пальцами. Все новое в родном городе будет очередным напоминаем о том, чего уже не вернуть. Она не узнает ни улиц, ни лиц друзей, ни своего собственного лица, отраженного в витрине любимого музыкального магазина. Оттуда будет глядеть другая, уже не ребенок — девушка, знающая много больше, чем раньше. Стоило лишь отвернуться на пару секунд, и привычная реальность перекроила саму себя заново.
И Он наверняка теперь совсем другой. Не тот, кого она знала еще недавно и не тот, кем был когда-то очень давно.
«Микаса! Десять минут!» — вздрогнула от звонкого голоса матери с улицы. Раздался автомобильный гудок. Путь предстоял неблизкий: три часа на машине, два на пароме и снова машиной.
Подхватив сумку с пола, кинула последний взгляд на свою бывшую комнату и спустилась по лестнице на первый этаж. Мать уже успела убрать все их фотографии с камина, распихать по сумкам одежду из шкафов, уложить книги и прочее барахло, с которым они курсировали из города в город.
Идзуми уже стояла у своего зеленого датсуна и, глядя куда-то вдаль, привычно изящным движением подносила к красным губам тонкую сигарету. Микаса звучно хлопнула дверью, вырывая мать из размышлений. Та вздрогнула и обернулась, снова пряча обуявшую ее в последние дни нервозность за улыбкой. Микаса и без этого неумелого притворства понимала, чего ей стоит вернуться в город, из которого они уехали практически с позором. Единственный отпечаток, который наверняка остался на все эти долгие три года, — их репутация, о которой вряд ли забыли добрые и внимательные соседи.
— Я готова, — поправив ворот кожаного плаща, кивнула Микаса.
Мать с легкой улыбкой осмотрела полностью черную одежду дочери и кивнула.
— Ноги не устанут в колодах? — уже пристегиваясь в машине, спросила она, кивнув на грубые ботинки на ее ногах.
— Устанут — сниму, — отмахнулась Микаса, натягивая ремень безопасности. — Надо тренироваться, чтобы при встрече уверенно прошагать по черепам врагов.
Идзуми нервно засмеялась, указательным пальцем переключая станции зашипевшего радио.
— Если бабушка разболтала о нашем возвращении, соседи наверняка уже точат вилы, — покачала головой женщина, никак не находя нужную волну.
— Кто к нам с мечом придет, тот от него и падет, — Микаса раскрыла сумку и, покопавшись в ней пару минут, вынула кассету. — Не против готического пост-панка британцев? Приятель демку передал.
Идзуми приняла кассету и внимательно вгляделась в написанное на клейкой ленте название.
— Сестры милосердия<span class="footnote" id="fn_38255367_1"></span>? — вскинула бровь и покачала головой. — Вечно ты найдешь что-нибудь…
Через пару мгновений после щелчка, с которым магнитола проглотила запущенную в ее нутро кассету, послышался тугой басовый ритм и ритмичные удары барабанов. Микаса глянула из окна на деревянный двухэтажный дом, в котором они прожили без малого год, и, глубоко выдохнув, мысленно попрощалась с так и не ставшими родными стенами. Автомобиль с мягким урчанием движка тронулся с места, медленно приближая к проклятой Сине, затерянной на побережье Парадиза.
***
Can you remember, remember my name
As I flow through your life?
A thousand oceans I have flown
And cold spirits of ice,
All my lifeI am the echo of your past.
I am returning the echo of a point in time.
Distant faces shine.
A thousand warriors I have known
And laughing as the spirits appear.
All your life
Shadows of another day.
And if you hear me talking on the wind,
You've got to understand:
We must remain
Perfect Strangers…
— «Perfect Strangers» — Deep Purple
— Заедем на заправку, хочу кофе, — передернув плечами под тканью джинсовой рубашки, Идзуми широко зевнула и сощурила глаза, пытаясь разглядеть полутемную трассу.
— Я предлагала повести за тебя немного, — протянула Микаса, не отрывая взгляда от страниц книги.
— Еще не хватало попасться и добавить к моей репутации использование ребенка в качестве ночного извозчика, — хмыкнула женщина голосом, чуть охриплым после полуторачасового сеанса подпевания песням на пару с дочерью.
Микаса неслышно усмехнулась. Их зеленый датсун с тихим шорохом шин и урчанием двигателя разрезал лучами фар полутьму ночной трассы, на которой изредка встречались проносящиеся цветными вспышками автомобили подобных им ночных путешественников. Уютную темноту салона разбавляли тусклые маячки света датчиков на приборной панели, наполнял мягкий мурлычущий голос Нила Даймонда<span class="footnote" id="fn_38255367_2"></span>, сменившего своими неторопливыми балладами рваные и витиеватые ритмы психоделического рока, к которому мать и дочь питали одинаковую слабость.
Пальцы прошлись по шершавой поверхности старой книжки, которую она прикарманила еще в библиотеке японского исторического университета и не собиралась возвращать. Мелькающие лучи фонарных столбов слабо освещали контуры гравюр — попытку воссоздать события давно минувших дней, о которых осталось столь мало сведений и, что еще хуже, подтверждённых фактов, что история Парадиза до всемирного Гула приобрела черты религиозного верования и стала источником многочисленных догадок, домыслов, источником вдохновения поэтов, писателей и художников, которые так и не могли приблизиться к истине в своих творениях. Кончики пальцев обвели острые черты древнего островного божества: грозный разлет бровей, хищные глаза, оскаленная зубастая пасть. Таким в многочисленных картинах передавался дьявольский образ древнего хранителя острова, одного из девяти могучих титанов, формировавших мир таким, каким его получили потомки. Ни имен, ни свидетельств, ни артефактов — лишь обрывки чужих воспоминаний, редкие археологические находки в земле, по легенде, перетоптанной колоссами много лет тому назад. В современном, нацеленном на прогресс мире, веру в Гул и титаническую войну снисходительно принимали за своеобразную религиозную ветвь, и в школах касались лишь в качестве ознакомления с островной мифологией.
Угол накрашенных темной помадой губ чуть дрогнул.
Многие верили и в то, что титаны могли быть обычными людьми, наделенными божественными способностями. Другие говорили, что они были порождением воли Дьявола, отправившего своего наместника в мир простых смертных, чтобы исполнить чудовищное наказание. Миф, легенда — не более.
Микаса скользнула взглядом по изображению исполинского тела колоссального титана. Вовсе не похож.
Взгляд оттененных черной дымкой серых глаз остановился на белом красивом профиле женщины на водительском сидении. Идзуми едва слышно подпевала под нос меланхоличной песне о превращении девочки в женщину<span class="footnote" id="fn_38255367_3"></span>. Неизменная ярко-красная помада на губах чуть смазалась, под аккуратно подведенными глазами залегли тени от недосыпа, собранные в высокую прическу длинные черные волосы слегка растрепались.
Они были в дороге уже почти целые сутки, и до Сины все ещё оставалось порядка двухсот километров.
Микаса отрешенно наблюдала, как мать плавно чуть покачивает головой в ритм песни, как в стальных серых глазах отражаются блики тусклого света ночной трассы. В новой жизни ее мать превратилась в завидную красавицу, вслед которой сворачивали шеи мужчины. В женщину, которая плевала на чужие моральные устои, курила сигареты, ярко красилась, слушала рок-музыку (чем и покорила в свое время отца), бегала на концерты и в бары по молодости (чем и привязала к себе влюбившегося Аккермана), носила раздражавшие всех вокруг джинсы. Но, как и раньше, неизменно не могла быть счастлива, разве что теперешние страдания не шли ни в какое сравнение с тем, что было когда-то. В последнем Микаса не была уверена. Как и родная дочь, Идзуми неплохо могла прятать свои истинные чувства, не позволяя никому узнать о том, что ее гложет. Была уверена лишь в одном: в этот раз она сама могла что-то изменить, ведь больше не была маленькой девочкой, скованной по рукам и ногам первобытным страхом.
— Ох, господи храни японский автопром, — протянула Идзуми, сладко потянувшись, когда датсун остановился у круглосуточной заправки.
Микаса окинула сонным взглядом пустынный прямоугольник заправки, подсвеченный неоном рекламных баннеров и неспящего придорожного кафе. Потянувшись, Микаса устало прислонилась к дверце машины, прислушиваясь к тихой возне с заправочным шлангом с другого бока. По едва различимой серой полосе трассы с гулом пролетел грузовик, и все снова погрузилось в полутьму и хрупкую тишину. Кажется, три года назад она так же стояла и глядела на сливающийся с небом зубастый частокол черных елей рядом с дорогой.
— Тебе как обычно? — зевнув, уточнила Идзуми.
Микаса, встрепенувшись от неожиданности, кивнула. Ладная фигура женщины в джинсах и рубашке развернулась и поплыла постепенно уменьшающимся пятном к сияющим дверцам кафе. Три года назад тут была лишь заправочная станция да допотопная маленькая забегаловка для дальнобойщиков. Теперь и не узнать ее за всем этим неоновым сиянием и стеклянными стенами.
Глубоко вдохнув терпкий ночной воздух, она посильнее закуталась в плащ и запрокинула голову.
А вот небо осталось прежним. В чернильном куполе на своих привычных местах увязли точки созвездий: медведицы, Дракон, Цефей. Звезды немо мерцали, холодным неподвижным сиянием глядели белые точки далеких планет. Микаса глубже вдохнула и прижала ладони к вискам, чтобы в поле зрения осталось лишь звездное небо.
Совсем как тогда, давно, и ничуть не изменилось. Словно прямо сейчас оглянется и увидит широкие неосвоенные равнины вместо заправочной станции, походный костер, услышит далекий смех. Лишь миф, легенда, такая же далекая, как и звезды на небе. Подобно небесным светилам, жизнь которых уже могла давным-давно оборваться в далеком космосе, оставив после себя один только призрачный образ для наблюдателя с Земли, все те воспоминания стали лишь зыбкими призраками, отзвуками и отсветами, давно изжившими себя. Так и не поняла, рада ли была, что вспомнила.
— Держи, астроном, — рядом раздался мягкий смешок.
Микаса опустила руки и благодарно улыбнулась, приняв горячий картонный стаканчик с кофе. Сделала глоток сладкого дешевого напитка и снова уставилась на темную поросль леса.
А сама не стала ли призраком? Призраком того человека, которым была когда-то. Теперь, заговорив с ней, Он бы мог и вовсе не узнать ее. Но она бы узнала, ведь он всегда оставался собой.
— Волнуешься, — больше утвердительно выдохнула Идзуми с табачным дымом тонкой сигареты.
— Возвращаться в старые места всегда волнительно, — Микаса неопределенно дернула плечом.
— Еще не поздно повернуть назад.
— Поздно, — хмыкнула она, — хозяин уже выставил дом на продажу.
Идзуми тихо рассмеялась и покачала головой.
— Мы все решили, — более серьезно добавила Микаса. — Отступать сейчас будет ошибкой. Нужно продолжать бороться.
Перевела взгляд вбок, встречаясь взглядом с внимательно глядящими на нее раскосыми глазами. Изящная ладонь взлетела в воздух и мягко заправила выбившуюся прядь за ухо, пальцы скользнули по скуле.
— И в кого ты у меня такая? — вздохнув, обернула руку вокруг ее плеча и притянула ближе к себе. — Летучая мышка.
Микаса прикрыла глаза, вдыхая сладкий запах японских цветочных духов от шеи матери. Воспоминания о былом сильно ранили в свое время, когда память сыграла с ней злую шутку. Но они и были той необходимой гнетущей тьмой, которая оттенила свет и ясность новых дней. Они напоминали о важности каждого прожитого дня и ценности времени, которое теперь текло иначе, не измеряясь количеством потерь и
пролитой крови. Они напоминали о том, что когда-то давно она могла лишь мечтать о возможности обнять собственную мать.
***
— Паровоз гудел, колеса стерлися, — скрипуче протянул грудной женский голос.
Микаса потерла слипающиеся глаза и уставилась на пожилую женщину на крыльце дома. Та, одетая лишь в длинный шелковый халат темного цвета, деловито оперлась плечом о балку веранды и курила сигарету в мундштуке. Манерно стряхнула пепел указательным пальцем со свежим длинным маникюром.
— И тебе здравствуй, мама, — вздохнула Идзуми, выйдя следом за Микасой, и раскрыла багажник.
— Очередного кобеля не притащила между делом? — усмехнулась женщина. — А то у тебя на них особый нюх.
— Ты не замерзнешь в одном халате торчать? Еще только апрель, — проигнорировав колкость, спросила Идзуми.
— Скажи спасибо, что я не подхватила старческий маразм подобно остальным, и не бегаю голышом по округе, измазывая стены дерьмом, — хмыкнула женщина, не двигаясь с места.
— Чего-то такого я и ждала, — шепнула Микаса матери, вынимая вместе с ней очередной чемодан из багажника. Идзуми тихо засмеялась.
— Что ты бормочешь, девочка? Уж не о том ли, как рада видеть меня?
— Вы как всегда проницательны и безошибочно догадливы, — закивала Микаса, поднимая пару чемоданов и сумку, пока мать закрывала двери машины.
— Пошла бы обняла любимую бабушку, — женщина изогнула бровь.
— Как только ее увижу, обязательно так сделаю. А пока, — она потрясла чемоданами, — руки заняты.
Женщина закатила глаза и втоптала окурок в дно пепельницы.
— Жизнь с матерью не пошла тебе на пользу.
— Полно, мама, мы сутки в дороге, а ты тут со своими разговорами, — жалобно протянула Идзуми, всходя на крыльцо со своей ношей.
Не вслушиваясь в перепалку женских голосов на крыльце, Микаса обернулась на залитую робкими лучами рассветного солнца дорогу. Дом соседей напротив выглядел иначе, явно сделали ремонт. Привычные глазу сосны срублены, цветы еще не распустились. Микаса сделала пару шагов вперед и вгляделась в серую ленту дороги, уходящую спусками и подъемами вдаль, между тихих деревянных и каменных домов, зелени деревьев, частоколов низких заборов. Когда-то по этой дороге носились на велосипедах наперегонки. А еще раньше, совсем давно, ее и вовсе нельзя было бы разглядеть.
— Микаса! — она обернулась на зов матери, жестом указывающей проходить следом за ней в дом.
Залитая хрупкими лучами восходящего солнца прихожая мгновенно вызволила из глубин памяти воспоминания о том, как, приходя домой с прогулки или после школы, часто встречалась с запахом свежей пиццы и звуками рока с виниловых пластинок. А басовитый голос отца вечно начинал напивать одну из песенок типа «Sweet Caroline»<span class="footnote" id="fn_38255367_4"></span>, приветствуя дочь дома. Теперь встречал лишь мерный стук настенных часов и негромкие разговоры женщин, скрывшихся в гостиной.
Микаса прошла следом, вяло таща за собой чемоданы. Светлая уютная гостиная, которую она помнила еще из детства, едва ли изменилась за три года, что они провели в переездах. Исчезли лишь многочисленные растения в кадках, которые мать выращивала чуть ли не с самого ее детства. На полке над камином расположились странные ритуальные предметы, образовывавшие вместе своего рода алтарь. Микаса приподняла бровь, подойдя ближе, чтобы рассмотреть засушенный терновый венок в окружении подтаявших свечей и нацарапанных на камнях рун.