После (2/2)
– Победи это в себе. Убей и возвращайся назад. Я буду ждать тебя. И Минхо непременно будет… Так будет лучше.
– Убить? – Хан погладил Феликса по длинным белым как снег волосам. – Но ведь это буду уже не я.
– И правда, – кот улыбнулся. – Странный ты человек, Хан Джисон. Тогда… найди себе место, хорошо? Я буду следить за тобой.
Лес будет.
Когда начало светать, Джисон, закинув рюкзак на плечи, отправился в путь. Дом, ставший родным, остался позади вместе с топчущимся на пороге Феликсом, так и не решившимся без дозволения Хозяина на проводы друга.
Минхо провожать Джисона не вышел, но путник видел его в каждом опавшем на тропу листе, во встреченных по дороге засохших ветвях и тяжелых дождевых облаках.
Хан не забудет Минхо. Не победит самого себя, а значит…
…не сможет вернуться назад.
Для него это путешествие в один конец, как и то, что привело его сюда, в Лес.
«К Минхо».
Путешествие, которое отняло саму жизнь, но, взамен, показало кого-то, кто мог бы стать джисоновой причиной жить.
Его raison d'etre.
К тому моменту как впереди показалась зеленая крыша дома Колдуна с топей, мысли Джисона стали темными и вязкими. Вина за свои чувства, неспособность сохранить собственную жизнь, боль, которую сулила разлука, и устройство на новом месте камнем лежали на сердце и маской – на посеревшем лице.
На пороге высокого, окруженного болотами дома стоял молодой длинноволосый мужчина, который, завидев путника, скривил лицо.
– Тебя Минхо прислал?
– Да, – не здороваясь, подтвердил Джисон.
– Зачем?
– Ты мне скажи. У тебя тут, вроде, проблемы какие-то.
– Да, и я очень сомневаюсь, что кто-то вроде тебя поможет мне с их решением.
Мужчина закатил глаза и, окинув Джисона недовольным взглядом, махнул рукой, приглашая в дом.
– Зови меня Хенджином. Твое имя меня не особенно интересует, но я его, к сожалению, и так знаю.
Вместе с язвительными словами началась <s>очередная</s> новая жизнь Хан Джисона и его соседство с самоуверенным болотным колдуном.
Создававший впечатление повесы, Хенджин вел хозяйство исправно и ответственно, спрашивая вдоволь со всех своих подопечных, и проявляя удивительную строгость, когда того требовала ситуация.
Джисона, скучавшего по Минхо, это устраивало – чем больше работы, тем меньше времени на пустые бесплодные мысли.
На контрасте с уединенной спокойной жизнью Хозяина Темного леса, тут, на топях, было довольно оживленно. Склочный колдун, дюжина русалок-утопленниц, и бесчисленное количество лягушек всех мастей – вот и все, кто окружал Джисона на новом месте.
«И никаких тебе котов».
С Хенджином Хан, ожидаемо, не поладил, а после того, как сдружился с меланхоличными русалками, их отношения и вовсе затрещали по швам.
– Нет, ну скажи мне, ты специально это делаешь? – возмущался колдун. – Они и так отлынивают, а ты масла в огонь подливаешь!
– Скорее уж тины в болото, – скептично заметил Джисон.
– Ну вот опять! Песни поете целыми днями, а работа стоит! Водоросли у меня пошли, на рудники нужны мужчины…
– Как это стоит? – возмутился Джисон. – Мы на прошлой неделе выловили утопленницу и русалок у тебя теперь не дюжина, а…
– Чертова дюжина грустных сплетниц! – Хенджин схватился за волосы. – Какой от них толк, если отказываются за Грань выходить.
Джисон вздохнул. Русалки – единственные после оборотней существа, которые могли сознательно покидать Лес. И если знакомый Джисону оборотень со своей работой – приводить в Лес души обреченных – справлялся отлично и брался за нее с удовольствием, утопленницы губить других желанием не горели.
– Я тоже неплохо пою, может, у меня получится привести тебе кого-нибудь? – задирал колдуна Хан.
– А знаешь что? – Хенджин вскинул брови. – Давай! Выйти ты, конечно, не можешь, но звук дотуда дойдет.
Джисон кивнул и, равнодушно отсалютовав, тотчас отправился к месту, где выплывали на волю русалки.
Против Хенджина он ничего не имел. В глубине души уверенность и дерзость колдуна Джисону даже нравились, но, раздавленный чувствами парень просто не мог найти в себе сил попытаться узнать еще и его. Самому Хенджину, занятому бухтением на русалок и младшего брата – Колдуна с рудников – это, кажется, нужно и не было.
– Ну что там, дорогуша? – хором защебетали русалки, едва завидев Джисона. – Влетело вам от Господина?
Хан лишь махнул рукой, оставляя и без того грустных девушек, в беспросветной печали.
Быстро добравшись до скал, рядом с которыми тонкой вуалью колыхалась Грань, Джисон уселся на камни, а едва расслабился, услышал рядом с собой негромкий мужской голос.
– Земную жизнь, пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…
– …утратив правый путь во тьме долины, – закончил за него Хан.
– Кто здесь? – испугался мужчина. – Выходи! Выходи немедленно!
– Выйти не могу, потому что у меня нет тела, – безразлично констатировал Хан.
– Это как? Издеваешься надо мной?
– Могу отвести к тому, кто поиздевается, но мне, если честно, на тебя все равно. Как и на то, почему ты читаешь стихи, стоя у обрыва…
Мужчина замолчал, увлеченный словами Джисона. Наверняка он, пришедший сюда проститься с жизнью, уже не раз давал себе ответ на подобный вопрос, но романтичная натура не позволяла смириться с разрушенным планом уединения.
– Я здесь, чтобы умереть.
– Я знаю. А еще, знаю, что Данте тебе не поможет.
– Так ты мертв?
– Я умер здесь, в этом лесу. И остался в нем, так и не попав ни в Ад, ни в Рай.
– Самоубийцы в Аду, – пояснил мужчина и Джисон представил, как он поправляет очки, сползшие на нос. – На седьмом круге.
– Технически я не самоубийца, но и таких как ты тут море. И знаешь что? Страдания не уходят. Никуда. Никогда.
Мужчина затих и Джисон подумал что он, должно быть, уже давно спрыгнул, ведомый желанием уйти с великими строками на устах.
«Дурак».
– Ты давно умер? – подал голос мужчина.
– Может, вечность назад? Кажется, я прожил тут целую жизнь.
– То есть после смерти меня ждет еще одна жизнь? С теми же воспоминаниями…
– И страданиями! – Джисон неожиданно развеселился. – А еще, тебе придется работать! И начальники тут такие же мудаки, как и везде.
Мужчина вновь замолчал и на этот раз Хан просто ждал, куда приведут его размышления. Если он спрыгнет – Грань притянет его душу, и они встретятся, если нет – Хенджин сожрет Джисона живьем…
– Ты ведь моя галлюцинация? Что-то вроде последней попытки мозга зацепиться за жизнь?
– Может, я своя собственная галлюцинация? Кто знает?
Многие часы они, прерываясь на долгие минуты молчания, перекидывались несвязными фразами, а когда Джисон начал замерзать, мужчина поднялся с места и что-то бросил вниз.
– Умереть ведь я всегда успею?
– Всегда.
– Тогда я поживу еще немного, – мужчина замялся. – И, знаешь, сомневаюсь, что смог бы выдумать кого-то вроде тебя. Как тебя зовут?
– Джисон.
– Если ты христианин, Джисон, я поставлю за тебя свечу.
– Поставь ее за себя и проживи долгую жизнь.
Последние слова Хана повисли в воздухе, оставаясь безответными. Мужчина ушел, не прощаясь, а Джисон вдруг понял, что испытывает невероятную радость.
На самом деле ему было плевать на жизни других – люди умирают каждую секунду, но прикосновение к чему-то живому, будто заразило жизнью и его пропащую душу.
Обратно он шел медленно, жадно глядя по сторонам, в надежде запомнить как можно больше, на случай, если Хенджин и правда прибьет его, а дойдя до русалочьей заводи, увидел промокшую старую книгу с печатью его университета.
Джисон остановился, поднимая размокший в воде фолиант, и, встряхнув его, промокнул рубашкой разбухший переплет.
«Божественная комедия. Данте Алигьери».
Ничуть не удивленный, Хан поднял голову к небу и обреченно улыбнулся – он собирался спросить, какой сейчас год.
Хенджин стоял рядом с притихшими утопленницами и молча наблюдал за уставившимся в небо Джисоном.
– Что ж, – колдун, улыбаясь, развел руками. – Мне даже понравилось.
– Ты не злишься?
– Злюсь, конечно, но приведи ты этого нытика сюда, злился бы еще сильнее, однако…
– Ну конечно, – Хан закатил глаза. – Все не могло так просто закончиться.
– Собирай вещи, Хан Джисон. Ты тут больше не останешься и, поскольку полномочий наказать тебя у меня нет…
– Господин! – хором взревели русалки. – Оставьте его, Господин!
– А можно я тоже пойду? – подала голос совсем еще свежая утопленница. – Я вообще просто помереть хотела…
– Мое решение, – игнорируя наглую подопечную, Хенджин приподнял подбородок, – обсуждению не подлежит.
Джисон бодро закивал, соглашаясь с колдуном, и направился следом за ним, уже вышагивающим по тропе, ведущей к дому.
Тринадцать девичьих голосов смешались в неразборчивый вой. Умирающие от скуки и не готовые смириться со своей судьбой, они надеялись удержать то единственное, что напоминало им о собственной человеческой натуре – мертвого парня, разделившего с ними тягость скоропостижной смерти и обреченную на страдания жизнь в Темному лесу.
Хан остановился, оборачиваясь на тринадцать вскинутых к небу голов. У каждой из них когда-то была своя, непохожая на прочие жизнь.
– Зря вы это, – улыбнулся он. – Ни у меня, ни у вас, уже не будет другой жизни. Дело сделано. Зато у нас есть второй шанс. Вы можете попытаться начать все заново, работать во благо всех обитателей Леса, принять новых себя. Да и с Господином вы теперь в одной лодке. Начните жить, иначе…
– Жить? Здесь? – удивилась одна из утопленниц.
– Работать во благо Леса? – подхватила вторая.
– Он прав, – цокнула последняя из русалок. – Другой жизни у нас уже не будет.
Кивнув увлеченным думами русалкам, Хан небольшими шажками засеменил за Хенджином, который, сложив руки перед собой, дожидался его у дома.
– Этот оптимизм меня чертовски пугает, – колдун неверяще замотал головой и поежился, – но, пожалуй, мне стоит тебя поблагодарить, Хан Джисон.
– Жить с тобой я не могу, но запомню только хорошее. Считай, это плата за упущенного парня.
– Не держи зла, – Хенджин коротко улыбнулся. – А, впрочем, держи. Мне все равно. Проваливай и не возвращайся.
И Джисон ушел, надеясь вернуться в место, которое называл настоящим домом.
Надежда, а вслед за ней и оптимизм, развеялись с появлением прямо посреди дороги белого темноглазого кота.
Феликс, не оборачиваясь человеком, сидел на развилке, дожидаясь взволнованного Джисона, а стоило им заметить друг друга, сразу свернул в противоположную от дома сторону.
«Ну конечно».
– Ты стал таким невежливым, Феликс! Мог бы и обернуться. Я скучал по тебе!
Кот вальяжно вышагивал перед Ханом, полностью игнорируя его пылкое приветствие.
– Минхо злится, что Хенджин выставил меня?
Оборотень перешел на бег, увлекая друга все дальше от тропы. Джисон остановился.
– Уводишь, да? Меня не ждут дома…
Феликс остановился вслед за раздосадованным парнем, внимательно глядя на его побледневшее лицо.
– Он не хочет меня видеть… Все верно, он и не должен.
Джисон вздохнул и, усаживаясь прямо на тропу, зарычал. Взволнованный кот потерся о его ногу и жалобно мяукнул.
Живя у Хенджина, Джисон пробовал все, чтобы отвлечься от мыслей о Минхо. Он загружал себя бесполезной работой, брался за любое дело и даже нашел компанию для перемывания хенджиновых костей. Он устроил себе настоящую жизнь, с постоянными проблемами и поиском их решений…
…но даже это закончилось тем, что его, ни к чему не пришедшему, выставили за дверь.
Мечтатель и глупец. В глубине души, он сам не хотел отказываться от своих чувств.
– Он не разрешил со мной говорить, а? – Хан почесал ластящегося кота за ухом. – Еще надеется, что все исправится? Передай ему, что я постараюсь.
Еще раз.
Переведя дыхание, Джисон поднялся с места, уходя все глубже в неизвестную часть леса, и только когда дорога начала расширяться, а преисполненный печалью кот, моргнув на прощание, скрылся среди деревьев, понял, куда пришел.
Утопленный среди зелени каменный дом встретил Хана своим безмолвием. На пороге, аккуратно складывая что-то в тканевые тюки, сидел крепкий мужчина.
– Ты – Сынмин? – устало окликнул Джисон.
– Я?! – всполошился мужчина. – Нет, конечно. Господин в доме. А ты… ведь человек?
– Когда-то был. Меня зовут Джисон.
– Найди меня на рудниках, парнишка, – мужчина оглянулся на дверь и, закинув поклажу на спину, поднялся. – Нас, людей, тут мало. Расскажешь… о жизни.
Проводив нового знакомого взглядом, Джисон поднялся в дом, где его уже ждал хозяйствующий на рудниках колдун. Белокожий, облаченный в бежевый строгий костюм, он придирчиво оглядел гостя и вздохнул.
– Мне ты, дохлятина, вряд ли подходишь, но то, что ты не понравился Хенджину мне по душе, – задорно хмыкнул Сынмин. – Так что можешь остаться.
Стоя перед колдуном, Хан еще не знал, что начавшаяся «за здравие» новая глава его посмертной жизни, закончится, как и предыдущая, «за упокой».
Едва оказавшись на рудниках, Джисон воочию увидел, почему не подходит для жизни под крылом Сынмина. Среди крепких высоких мужчин и приспособленных для работы с камнем существ, вялый парень быстро потерялся, в первый же день отметившись не хорошей работой, а развеселившими всех местных мудреными жалобами.
По иронии судьбы, мужчина, с которым Джисон познакомился у дома колдуна, оказался героем феликсовой байки о потерянных ногах, охотно подтвердившим произошедшее чудо, а несколько других людей – теми самыми рыбаками, которых занесло в Лес из-за лазейки хенджиновых русалок.
Все здесь было связано.
Молодой и забавный новичок местным понравился. Не умеющий управляться с киркой, он развлекал рабочих песней или рассказом, а порой выступал и в качестве молчаливого слушателя историй чужих судеб.
Смирившиеся с долей люди, были одиноки и несчастны в своем посмертии, и Джисон не нашел ничего лучше, как провернуть с ними тот же трюк, что и с меланхоличными русалками, убедив собратьев в возможности найти смысл даже в такой ограниченной на первый взгляд жизни.
Строгий Сынмин, закрывавший глаза на жалобы и мелкие проступки, был совсем не готов смириться с поднятой Джисоном революцией. Едва ли проживший на рудниках два лунных цикла парень вновь стоял перед колдуном с рюкзаком на плечах.
Сынмин безжалостно выгонял его с обжитого места, всучив в качестве платы пару драгоценных камней, а Джисон, лишь обреченно вздыхал, отгоняя подальше мысли о своей дальнейшей судьбе.
Может, Минхо сотрет его в порошок, а, может – Джисон слышал это от рабочих – его отправят на окраину Леса, гонять мелкую нечисть. Теперь он не был уверен ни в чем, кроме того…
…что его чувства по отношению к Минхо нисколько не притупились.
А значит, и ждать чего-то, кроме настоящего приговора, ему не следует – вредить Минхо и принявшему его Лесу Хан не хотел.
– Я хотел спросить, – обратился Джисон к Сынмину, стоя на пороге дома, – а нет у тебя брата в том мире?
– В каком «том»?
– Ну, там, за Гранью. Ты похож на моего бывшего босса. И внешне, и… в целом.
– Очень ему сочувствую, – хмыкнул Сынмин. – После тебя, неумехи, нам придется восстанавливать режим несколько недель.
– Да брось, к людям нужен подход, немного свободы, профсоюз…
– Дай-ка угадаю, болтливый, «бывший» он потому что за язык поганый тебя выпер?
Джисон поднял голову к небу. Сквозь редкие облака просматривалось яркое солнце, а теплый ветер аккуратно касался его густых запутанных волос. Лес отправлял с ним в путь хорошую погоду.
Был ли в этом хороший знак?
– «Бывший» потому что я умер, – наконец признался Хан.
«Там-то я помалкивал в тряпочку, да за компьютером прятался».
– На его счастье, – не отставал Сынмин. – И чье-то несчастье.
Джисон, озорно отсалютовав, спустился с порога. Сынмин, не изменившись в лице, простился с ним, продемонстрировав неприличный жест пальцем, идущие со смены рабочие, кивали на прощание, а человек, что, благодаря новым ногам, был героем историй, сунул полюбившемуся пареньку завернутый в большие листья хлеб.
Обычно пессимистичный Хан, подмечал каждое проявление человечности в этих угрюмых, обманутых самой смертью существах.
«Может, людьми нас делает совсем не то, что мы «люди» по праву рождения?».
Чем дальше Джисон отходил от дома местного колдуна и чем ближе подбирался к уже знакомой развилке, тем сильнее сжималось его тревожное сердце.
В этот раз на распутье его никто не ждал.
К дому Джисон подходил осторожно, крадучись, словно вернувшийся на место преступления вор, а когда знакомая крыша, наконец, показалась впереди, и вовсе застыл на месте.
На веранде, опираясь на поручни и пристально глядя на тропу, стоял Феликс, а рядом с ним сидел, покачиваясь в кресле, серьезный Минхо.
Увидев идущего, словно на казнь, Джисона, Феликс что-то нечленораздельно прокричал, то и дело размахивая руками, а Минхо вдруг широко улыбнулся, искоса поглядывая на оборотня.
– Чертов Джисон! Чтоб тебя, собака! – пробасил Феликс.
– Может, чертов Сынмин? – плутовски прищурившись, добавил Минхо.
– Чертов Сынмин! Чтоб его камнями пришибло!
– А вообще-то, – не унимался Минхо, – все началось с Хенджина.
– Вообще-то, скотина ты хозяйская, с тебя все началось! Не отослал бы – не было бы и соблазна спорить.
– Ладно, давай уже, – остановив ход кресла, Хозяин протянул руку и Феликс, не глядя, вложил в нее увесистый золотой самородок.
– Что еще за спор?.. – едва ли не плача взмолился Джисон. – Вы меня не убьете?
Минхо и Феликс вмиг побледнели, ошарашено глядя на испуганного Хана, а в следующий момент также дружно расхохотались. От того как перемешались высокий смех Минхо и низкий – Феликса, Джисону стало не по себе. Причудливый звук походил на те, что вставляли в фильмы ужасов перед началом какого-то невообразимого кошмара.
– Зачем тебя убивать, если ты ходишь за целебной травой в восточную часть леса?
– И дружишь с теми зелеными стервами, – закивал Феликс, вытирая заслезившиеся глаза.
– Они не стервы, – растерянно ответил Джисон.
– Конечно нет. Очаровательные девушки и помощницы, мертвые как и мы, – наиграно строго кивнул Минхо. – Перестань видеть в них рыбу, они чувствуют в тебе охотника.
– Но они угрожают меня утопить! Каждый раз одно и то же…
– Может, потому что ты – красавчик?.. – всерьез задумался Хан. – Они любят красивых мужчин…
– Но я кот! – оборотень закатил глаза.
– В первую очередь – старый дурак…
– Минхо!
– Так что за спор?.. – не унимался Джисон.
– Ах, спо-о-ор, – протянули одновременно друзья и вновь рассмеялись.
Хан не верил своим глазам. Та разительная метаморфоза, что произошла с Минхо и Феликсом не укладывалась в голове. Уходя, Джисон оставлял их и дом в мрачной гнетущей атмосфере. Хозяин был озлоблен и не до конца здоров, его верный помощник – донельзя огорчен.
Теперь с веранды их дома, на путешественника смотрели двое пышущих здоровьем, загорелых и веселых молодых мужчин.
Выходит, пока Джисон страдал и не покладая рук пахал на заносчивых колдунов, переходя с места на место, эта парочка жила и в ус не дула.
– Минхо сказал, – оживленно начал Феликс, – что ты не протянешь двух месяцев у Сынмина, а я поставил на то, что продержишься два и еще неделю. Мне не хватило дня, представляешь!
– Даже если и так, я все равно был бы ближе к победе, – скривился Минхо.
– Да пошли вы! – не выдержал Джисон. – Моя жизнь эти полгода была сущим Адом, а вы…
– Погоди, Минхо, он свои хиханьки, да хаханьки Адом называет?
– Сам не пойму…
– Неважно! – бросил Джисон. – Для меня все было всерьез!
– Да, и я тобой горжусь, – заключил Феликс. – Ты – молодец!
– Да, будто даже подрос немного. Хорошо над собой поработал, – поддакивал Минхо.
– Нелюди, – прошипел Джисон, совсем забыв о чувствах, с которыми возвращался домой. – Ненавижу вас!
– Прямо вот так вот сильно? – наигранно удивился Хозяин.
– Представь себе!
– А мы молодые побеги хвоща насолили, будешь пироги? – переключился Феликс.
– Правда? Уже? Я такой голодный! – восхищенно воскликнул Джисон и, бросая на ступенях рюкзак, побежал в дом.
– Я сделал все, что мог, – негромко проговорил Минхо.
С того дня жизнь Хана разделилась на «до» и «после».
Он всегда думал, что это произошло в тот момент, когда он перешел Грань, но на самом деле, все случилось только тогда, когда он, повидав жизнь в каждом уголке Темного леса, вернулся домой.
К теме, как теперь быть с никуда не девшимися чувствами, он не притрагивался, а сам Минхо об этом не обмолвился и словом. Молчал и испуганный Феликс.
Может, Джисону удалось обвести их вокруг пальца?
Хозяин был здоров, погода соответствовала установленному расписанию, а в их дом пришел долгожданный покой.
Феликс все больше посвящал Джисона в дела Леса, рассказывая о своей работе, а Минхо не скупился на поручения, отправляя Хана даже в самые дальние уголки своих угодий.
Джисон, наконец, стал своим и для Леса, и…
…для его загадочного Хозяина.
Теперь Минхо он видел не только в опавших листьях и высохших ветках, но и в каждом «живом» уголке этого неживого места. В шелестящей от ветра листве, в блестящей на солнце глади воды, в гнездящихся причудливых птицах и даже…
…в самом себе.
Хан Джисоне, который стал такой же частью Темного леса, как и все, что его окружало.
– Знаете что, – рассуждал он, лежа на лужайке перед домом одной из ночей. – Я долго думал над тем, что видел, пока жил там, и понял, что вы все не так уж и отличаетесь от людей.
– Звучит как-то неприятно, – поежился кусающий травинку Феликс.
– Нет, почему же, – вскочил Джисон, – я в хорошем смысле. Вы как улучшенная версия людей, но при этом также подвержены разным привычкам и страстям…
– «Страстям»? – переспросил Минхо, ухмыльнувшись.
– Ну, это… Я не имел в виду… Что я имел в виду… Будто не имел в виду, что, – лицо Джисона вмиг покраснело. – Ну, то есть, знаешь, Сынмин склонен к властолюбию!
– У него и в самом деле страстная натура, – задумался Феликс.
– А Хенджин самоуверенный! И стесняется своей доброты, пряча ее за высокомерием.
– А я? – вскочил Феликс.
– Так ты же кот, – передразнил его Хан.
– И красавчик, – наигранно добавил Минхо.
Задетый за живое оборотень, застучал кулаками по земле, обсыпая друзей разномастными ругательствами, а едва успокоившись, вновь принялся за вопросы.
– А Минхо?
– Минхо? – задумался Джисон, пряча улыбку. – Минхо просто хороший человек.
– Как это «просто»? Он вообще-то Хозяин чертового Леса, ты в курсе?
– Как это «хороший»? – присоединился к возмущениям Минхо. – Я – смерть! Я – тьма! И вообще-то я убиваю людей, а в более темные времена…
– Фу, не продолжай, – скривился Феликс. – Некоторые были на вкус как старый корень хрена.
– Или тухлый редис, – согласился Хозяин.
– Ну, у всех есть свои недостатки, – цокнул Джисон, – но, очерняя себя, ты забываешь обо всех своих хороших поступках. Выхаживаешь зверей, спасаешь добрых людей, помогаешь местным – хоть и не совсем живым – но жителям и заблудившимся в лесу туристам, ловишь браконьеров… Феликс прав: будь ты человеком, ты не был бы просто хорошим. Ты был бы лучшим. Лучшим на всем белом свете человеком.
Минхо неотрывно следил за разглядывающим беззвездное полотно неба Джисоном. Его глаза блестели, а косящийся на него Феликс поспешил отвернуться, чтобы не стать свидетелем чего-то, о чем будет жалеть. Сердечные дела – тяжелое бремя, и он, давно раскусивший тревоги хозяйского сердца, предпочитал обходить их стороной.
Любовь казалась ужасающей сама по себе. Влюбленный же Минхо в глазах оборотня был сущей катастрофой.
– Ну, а что на счет тебя? – нарушил тишину Минхо.
– А что я? Я и так был человеком.
– Каким? Каким ты был при жизни? – подхватил оборотень.
– Никаким, – легкомысленно бросил Джисон. – Я не был ни умным, ни добрым, ни смелым. Не был лидером или заводилой, не был героем, не был хорошим другом и сыном, хорошим работником я тоже не был. Я был… никаким.
– Выходит, характеры людей меняются после смерти? – удивился Феликс, признаваясь, – Никогда бы не подумал.
– Не меняются, – ответил Минхо, снисходительно улыбаясь.
– Но как же! – вновь вскочил оборотень. – Тут он хороший друг и хороший работник. Отговорил умника от самоубийства – значит, хороший человек. Убедил русалок начать работать – значит, хороший лидер. Что еще?.. Ах, да, подсказал шахтерам как Сынмина уговорить жизнь им улучшить – выходит, заводила? Сострадает нечисти, тебя выхаживать собирался… Белок местных любит, а они страшные, как черти… И меня любит тоже! Что же это получается? Как такое может быть?
Джисон растерянно молчал. Все это он делал по наитию, не осознавая и совсем не замечая.
Давать оценку своим действиям он никогда не умел, а поступки делил только на правильные и неправильные, не углубляясь в нюансы. Природу отношений с окружающими пропускал только через призму своего депрессивного сознания и даже не думал о том, каким его на самом деле видят другие.
Каким его видит тот, кого он любит и бережет…
«Минхо…».
– Как? Да он дурак, – пожал плечами Хозяин. – И человеком был таким же. Дурацким. И слепым.
Глядя на профиль Минхо, Джисон сглотнул подступивший к горлу ком.
В его жизни стало слишком много «до» и «после».
Весь следующий день он был сам не свой. Минхо и Феликс занимались делами в разных частях Леса, и Джисон был предоставлен сам себе.
Себе и этим бередящим душу мыслям.
Что-то в его голове сломалось, казалось, все это время он жил не только не свою жизнь не в своем теле, но и сам собой не был.
Никогда.
Ни разу.
Из отражения в оконной раме на него смотрел обросший задумчивый парень. За время, что он здесь прожил…
«Нет».
С тех пор, как он умер, многое в нем изменилось, как физически, так и духовно.
Джисону нравилось, как он выглядел, нравились метаморфозы, которые он замечал в своем поведении, но этого ли человека описывал вчера Феликс?
И что если…
…Минхо был прав?
Думать о том, что он был собственным якорем, Хан не хотел. Это было бы самой большой трагедией его короткой жизни.
Жизни, которую он, схватив за горло, сунул под воду, и не отпускал, пока не осталось сопротивления.
Он не совершил самоубийство, но именно он убил себя.
А умерев…
…по-настоящему ожил.
Расцвел, как окропленные кровью цветы.
Он смог увидеть, понять и принять настоящего себя, но смог он все это лишь потому, что умер.
Метания продолжались до ночи. Тревога, забравшись на его плечи, тянула к земле.
Нестерпимо хотелось плакать, а когда Джисон в очередной раз подошел к окну, чтобы бесцельно вглядеться в ночную тьму, которая, казалось, завладела и его сердцем, на лужайке перед домом показался Минхо.
Он стоял окутанный лунным светом и смотрел в темное беззвездное небо. Его руки плетьми висели вдоль тела, а опущенные плечи говорили о том, о чем всегда молчало лицо – о печали, завладевшей всем его нутром.
Минхо не шевелился, но его губы были раскрыты в болезненном выдохе или немом диалоге, в конце которого делают точку тяжелым вздохом.
Не раздумывая, Джисон вышел на улицу.
От себя к Минхо.
Когда за спиной Хана закрылась дверь, прохладный ветер, обогнув все его тело, мягко коснулся бледного лица. Минхо на его появление никак не отреагировал, продолжая смотреть в темное небо, и Джисон просто пошел к нему, мягко ступая по покрытой ночной влагой траве.
Холод не отрезвлял, но и Джисон пьяным не был.
Он чувствовал себя собой. Человеком, который идет за тем, за кем хочет идти. Тем, кто готов взять на себя ответственность за свои чувства и мысли.
Простым живым парнем. Хан Джисоном.
Остановившись в шаге от стоящего к нему спиной Минхо, Джисон негромко окликнул его, сперва подняв руку, чтобы коснуться края рубашки, а затем, опасливо опустив, сжимая пальцы в кулак.
Минхо медленно обернулся. В больших темных глазах застыл блеск звезд, которые, вместо ночного неба, сияли в его душе.
– Я не помешал? – вопрос Хана, такой простой и уместный, будто содержал в себе куда больше смысла, чем казалось на первый взгляд.
– Не помешал, – не раздумывая, ответил Минхо.
– О чем ты думал? Я имею в виду, – опомнился Джисон, – ты так давно стоишь здесь…
– О чем? – переспросил Минхо. – Наверное, о звездах. О том, как ярко они светят…
– Но здесь нет звезд, Минхо.
– В этом и дело, Джисон. В этом-то все и дело…
Хан прищурился, прячась в тени Минхо от яркого лунного света, надеясь понять его замысловатые слова, но рассмотрев выражение лица напротив, словно окаменел. Брови Хозяина были чуть приподняты, из-за чего и без того большие глаза казались огромными. Синяки, залегшие темными тенями, как-то особенно сильно выделялись на его бледном лице, а все вкупе смотрелось как грим грустного мима.
Джисон видел, как двинулся его кадык.
– Что-то не так?.. – понял он.
– Все так, – Минхо вдруг улыбнулся и приподнятые уголки губ лишь сильнее подчеркнули грустный блеск его глаз, – ведь я сделал все, что мог.
Волосы на затылке Джисона встали дыбом. Странная смесь страха и волнения не позволяла ему понять сигналы собственного тела.
«Это потому что я стою рядом с ним?..».
– Можно мне… можно я кое-что скажу тебе? – решившись, начал Джисон.
– Говори.
– Спасибо, Минхо.
– Спасибо? – не ожидая услышать эти слова, Хозяин широко улыбнулся. – За что? За что ты благодаришь меня?
– За все. Нет, правда. Я знаю, что ты сейчас скажешь, – пряча глаза, Джисон улыбнулся. – Ты спросишь, благодарю ли я тебя за смерть и скажешь, что я говорю со своим убийцей, но ты ошибаешься, Минхо. Знаешь, ты вообще часто ошибаешься! Думаешь, будто ты древнее всезнающее зло, но ты…
– Излишне смело, тебе не кажется? Ты не бессмертен…
– …но ты многого не понимаешь, – игнорируя угрозы, продолжал Джисон. – У тебя есть душа, а когда есть душа, есть и сомнения. Конечно ты педантичный, преданный делу, весь такой ответственный и рациональный, но в итоге, ты – это ты, знаешь же? Не только Хозяин этого места. Ты – Минхо.
– Благодаришь меня за то, что я – это я?
– Да! – Джисон, улыбаясь, кивнул. – Я думал над словами Феликса. И понял, что не только эта жизнь… или смерть… боже, да неважно… не только это позволило мне разобраться в себе. Я не смог бы, если бы не ты. Если бы ты был другим. Ты – мой стимул. Я мог быть каким угодно, и никогда бы не был настоящим. Без тебя. Это будто бы страшно, ведь я мертв и все такое, но все больше это… поразительно. Мир с тобой поразителен!..
Хан говорил настолько быстро, что запыхался. Наступившая тишина сопровождалась бешеными ударами его сердца. Минхо молча рассматривал раскрасневшееся лицо собеседника и Джисон ненароком задавался вопросом, насколько хорошо тот видит в темноте.
– И я все понимаю, – отдышавшись, уверял он. – Понимаю, что я здесь все усложняю и порчу тебе и Лесу жизнь, знаешь, я сделаю все, чтобы оставлять как можно меньше следов. Если придется, я снова могу уйти в другое место, ведь когда ты набрался сил, все улучшилось, правда?..
– Уйти в другое место?..
– Да, но я постараюсь, чтобы это, – Джисон ударил себя в грудь, – никак не задевало тебя и не мешало, ведь меньшее, чего я хочу – вредить тебе. Наоборот! Я хочу оберегать и помогать тебе, хочу быть для тебя опорой, хочу хранить… улыбку на твоем лице, я хочу…
«…быть ее причиной».
Слезы текли по покрасневшим щекам Джисона. Пылкая речь с каждым словом уводила его все дальше, лишая путей отхода, сжигая оставленные за его спиной мосты.
Благодарность перетекла – и вовсе не плавно – в нескладное признание. В слова, которые ему бы впору держать при себе до скончания веков, беречь от чужих ушей и тем более от самого Минхо.
В слова, которые навсегда должны были остаться лишь преступными мыслями.
Откуда-то изнутри полез страх, что сейчас Минхо разозлится и вновь скажет, что нужно уйти, ведь чувства Джисона ему ни к чему, как, впрочем, и сам Джисон, который теперь изо всех сил сжимал глаза. Нужно было срочно придумать что-то, чтобы сгладить углы, что-то, что станет спасательным кругом и не даст уйти на дно хенджинова болота, что-то такое…
Холодная рука легла на его горячую щеку. Большой палец медленно гладил кожу под глазом, вытирая слезы. Джисон приоткрыл рот в рваном выдохе и, распахнув глаза, уставился на Минхо.
Тот смотрел странно, прищурившись на один глаз и улыбаясь лишь правым уголком губ. Было в этом выражении лица что-то…
…вымученное.
– Ничего ты не понимаешь, Хан Джисон.
– Ничего? – сиплым голосом переспросил Хан.
– Совсем ничего.
Минхо не убирал руку, а Джисон так и продолжал смотреть на него сквозь слезы, с открытым ртом, выглядя, наверняка, глупо и растерянно, но не смея рушить того, что происходило между ними.
Почему Хозяин делает это Хан, увлеченный собственными переживаниями, совсем не понимал. На задворках сознания, еще не ослепленных большими темными глазами напротив и нагревающейся от джисонова тела рукой, мелькали разные догадки, но все доводы разума рушились об этот хрупкий момент.
Момент куда более интимный, чем поцелуй, более откровенный, чем порывистые объятия.
Момент, о воплощении которого Джисон не мог даже мечтать.
Едва справившись с собой, он положил свою подрагивающую кисть поверх руки Минхо.
В Лесу медленно светало, а Хан был готов отдать все, что угодно, чтобы продлить эту ночь.
Потерявший голову, он, тая от желанных и таких неправильных, запретных прикосновений, не видел главного, что заберет с собой уходящая с небосвода луна.
Джисон не видел боль, что растворялась в сдерживаемых Минхо слезах.
Когда Хан, резко вдохнув, распахнул глаза, в комнате уже было светло. Он лежал на своей кровати, прямо поверх одеяла и не мог понять, кто он и где, жив или мертв, спал он все это время…
«Или?..».
– Сон плохой приснился?
Джисон, сев на кровати, завертел головой. В дверях, держа пальцы на ручке, стоял облаченный в черное Минхо.
– Третий раз зову, – пояснил он. – Уже почти полдень.
– Странная… ночь была, – Хан в полудреме потер отекшие глаза. – Никак не пойму…
– Приведи себя в порядок и позавтракай. Дело есть. Найдешь меня снаружи, как будешь готов. Но не торопись, не к спеху.
– А Феликс?..
– Отсыпается, не беспокой его.
– А, нет-нет, не подумай ничего такого, – всполошился Джисон. – Я конечно помогу! Просто на секунду подумал, что он не вернулся до сих пор, не люблю, когда его долго нет...
– Тогда раскачивайся, – Минхо сжал губы, кивнув своим мыслям, и развернулся, намереваясь уйти. – Буду в саду.
– А?.. Минхо… – Джисон, все еще помятый, асинхронно заморгал. – Ты уже завтракал?.. В смысле… Не будешь со мной?..
– Я не голоден, – бросил Хозяин через плечо и ухмыльнулся, кивнув куда-то вниз. – И, Джисон, это никуда не годится.
Хан опустил глаза, ища причину его внезапного веселья, а когда увидел свои грязные ноги, вмиг побледнел. Ночью он вышел на улицу как был – босым – трава была сырой, а Минхо стоял на тропе, значит…
«Это был не сон».
Сонливость сняло как рукой. Испугавшись, Джисон поднял глаза к двери, где только что стоял Минхо, но увидел лишь пустой дверной проход.
Сердце, по ощущениям, билось прямо в трахее, руки тряслись, а сам Хан, подпрыгнув на кровати, бухнулся лицом в подушку и застонал. Минхо стоял тут, над ним, как ни в чем не бывало, прекрасно помня все произошедшее, и даже бровью не повел. Разбудил, спросив про страшный сон…
«Негодяй».
Подняв раскрасневшееся лицо, Джисон вдруг дернулся, судорожно шаря округлившимися глазами по полу, и, не найдя там ни единой песчинки, снова побледнел, нечленораздельно рыча какие-то одному богу известные ругательства.
Вылетев из дома, он наскоро сполоснулся прохладной водой, смывая с песком горящий на коже стыд, а, вернувшись, прошел в кухню, спеша занять свои мысли едой.
На скамье, свернувшись в клубок, крепко спал Феликс. Розовые подушечки его лап тоже посерели от дорожной пыли и Джисон, нервно хохотнув, вновь покраснел. Преступно подкравшись к коту, он почесал его небольшую белоснежную голову и ткнулся своим носом в треугольный кошачий. Феликс недовольно муркнул, меняя позу, а парень, схватив со стола кусок хлеба, поспешил уйти.
«Прости, пушистый, спи крепко».
– Ты не поел, – недовольно бросил Минхо, встретив жующего на ходу Джисона.
– Там Феликс улегся, начал бы есть – разбудил.
– Может, стоило бы.
– Это еще зачем? Он бы мне голову откусил, сам же знаешь, – чавкая, бубнил Хан. – Так, что за дело? Я готов.
Минхо цокнул и, кивнув в сторону тропы за домом, двинулся в сторону Леса.
Необычное для полудня солнце пекло макушку и Джисон, с завистью глядя на шляпу спутника, обреченно вздохнул. Обычно Минхо разгонял облака рано утром и перед закатом, приговаривая, что даже Темному лесу нужно чувствовать прикосновение жизни. В конце концов, он был не таким уж и мертвым.
«По крайней мере, не весь…».
– Не помню, как зашел в дом… – решившись нарушить молчание, проговорил Джисон.
– Ты и не заходил.
– Ааа…
Минхо остановился и, обернувшись, вопросительно посмотрел на плетущегося позади, краснеющего Джисона.
– Надо было тебя на траве оставить? Ты уснул.
– Тебе не стоило… Я просто… Мне неловко, прости. Вечно лишние заботы тебе от меня…
– Скажи спасибо и шагай.
– Спасибо…
Минхо отвернулся, пряча улыбку за широкими полями шляпы и чувствуя взгляд Джисона на своей спине.
Ночью, когда скрывать эмоции стало нестерпимо сложно, Минхо, отпустив Хана, уселся на влажную землю, а тот, не задавая вопросов, тихонько присел рядом. Ему больше не нужно было разрешение для того, чтобы остаться.
И они оба это понимали.
В Лес, крадучись, возвращалось утро, и верхушки деревьев темнели на фоне светлеющего небесного полотна. В голове, как сплетенные корни, роились мысли и Минхо, в который раз сглотнув ком, сжал зубы.
Тогда ему, впервые за тысячу лет, было по-настоящему больно. Испытывала ли его, своего верного и вечного слугу, природа или это были происки каких-то, куда более темных, чем он сам, сил, Минхо не знал.
Может, у него действительно была душа?
«Чушь».
Когда, больше не справляясь со слезами, он рвано выдохнул, на его плечо опустилась голова уснувшего Джисона.
«Ты не только Хозяин леса. Ты – это ты».
– Пришли, – скидывая с себя морок воспоминаний, негромко проговорил Минхо.
– Куда? Я думал, мы за чем-то полезным шли, а тут ничего нет, – растерянный Джисон озирался по сторонам.
– Не узнаешь, да?
– Я тут вроде и не был… Вот там, выше, место где я перешел Грань, но до туда еще идти и идти.
– Да, там у Феликса лазейка, как у русалок на топях, но мы пришли куда нужно: я хотел тебе показать его, – Минхо кивнул головой на размашистое усыпанное густой листвой цветущее дерево.
– Его? – Джисон прищурился. – Какое-то целебное?
Минхо улыбнулся, проведя рукой по испещренной вмятинами коре и стряхивая высохшие чешуйки, и огромное дерево, словно откликаясь на его прикосновение, заскрипело ветвями.
– Оно в этом лесу самое старое. Я посадил его, будучи ребенком. Мне нужно было запомнить границы.
– Ты был ребенком? – удивился Джисон.
– Не ты ли говорил, что я просто Минхо? – засмеялся Хозяин. – Так что, не узнаешь?
Джисон недоверчиво перевел взгляд с собеседника на огромное тысячелетнее дерево и замер. Его глаза медленно округлялись, а губы разомкнулись, предвосхищая какой-то возглас.
– Если мы ниже того места, – прикидывал он, вспоминая свой путь, – значит, это дерево, расколотое молнией? Как такое возможно?
– Иронично, правда? – Минхо вновь улыбнулся, с гордостью осматривая свое детище. – Когда ты был жив, ты видел лишь его обгорелую кору и высохшие ветви, а, умерев, смотришь на него как на воплощение жизни.
– Это потому что ты его посадил? Сила Леса ему помогает?
– Нет. Именно потому, что Я посадил его, оно отвержено живой природой. Соприкасаясь с жизнью, с людьми, оно притягивает к себе смерть.
Минхо повернулся к Джисону. Его взгляд, до этого добрый и мечтательный, теперь был тяжелым и мрачным.
– То же самое случилось и с Хозяином Темного леса.
– Когда? – не понял Джисон.
– Сейчас.
Хан почувствовал, как начали опускаться уголки его дрожащих губ. Сердце пропустило удар, прежде чем ускориться, в попытке выпрыгнуть из груди.
– Неправда, – сквозь зубы проговорил он.
– Мое сердце, – Минхо поднял голову, глядя на достающую до неба верхушку дерева, – стало разрушаться, коснувшись тебя. Оно не было создано для таких чувств. Оно не было создано ни для каких чувств.
Стоя прямо напротив Минхо, Хан будто был невероятно далек от него. Сквозь рваное дыхание он чувствовал, как холодеет воздух вокруг них.
– Ты ошибаешься, – вдруг понял он. – Там, на той стороне, не только обожженная кора. Не только смерть, Минхо! Там зеленые листья. Дерево оживает с той стороны. Оно борется и выигрывает, так… почему ты сдаешься?
– Потому что это не моя борьба, – заключил Хозяин. – И не твоя. Это никакая не судьба, Джисон. Это шутка. Большая жестокая шутка.
– Я же говорил тебе, что ты ошибаешься, думая, что все знаешь. Ты топчешься на месте. Не ты меня убил тогда, но теперь ты делаешь именно это.
Джисон порывисто подался навстречу Минхо, борясь с желанием схватить его за руки.
Прикосновения ничего не дадут, ничего не докажут. Джисон был бессильным против слов Хозяина Темного леса.
– А вот тут ошибаешься уже ты, – глаза Минхо нездорово заблестели. – Я, наоборот, верну тебя. Я отпущу тебя домой!
– Ты не убьешь меня?.. – лицо Джисона скривилось в презрительной гримасе. – Ты даже не убьешь меня, мать твою?!
– Нет, конечно же, нет! – будто не замечая состояние Хана, с энтузиазмом продолжал Минхо. – Это мой способ показать то, что я чувствую, показать, на что я готов пойти, ради…
– Минхо! – взревел Джисон и подлетел к нему, хватая за воротник. – Вариантов так много, а ты снова отсылаешь меня? Позволь мне быть рядом, пока моя любовь не разъест тебя до костей. Позволь умереть Лесу. Позволь умереть всем вокруг, но останься со мной!.. Что же ты делаешь?!
– Отсылаю?.. – словно очнулся Минхо. – Я возвращаю дар, от которого ты так легкомысленно отказался.
Он опустил взгляд и, прислонив ладонь к джисоновой груди, улыбнулся. Что именно Минхо видел там, под ребрами, к чему сейчас прикасался ледяной рукой, Хан не знал.
«Может, к самой душе?..».
Джисон, нахмурившись, смотрел на Минхо. Безумный взгляд его покрасневших глаз пугал, напоминая о власти и силе, сосредоточенных в его руках. Мысль сама собой начала раскручиваться, уводя растерянного парня от собственных переживаний, пока, наконец, не сформировалась в логичный, единственно верный, вопрос.
Хан вспомнил ливший без перерыва дождь, вспомнил болезнь, приковавшую Минхо к постели…
Он вспомнил этот же безумный взгляд. Взгляд силы и смерти.
– Какая цена?.. Это же… Какой ценой ты хочешь вернуть меня назад?!
– Жаль ты не видишь, как горит твой огонь, – заворожено проговорил Минхо. – Единственным, кто постоянно ошибался, был ты, Джисон. Тебя ждут долгие, прекрасные годы. Живи и ничего не упусти.
– Минхо… Минхо!.. – слезы застилали глаза Хана, размывая облик любимого, не позволяя рассмотреть черты его искаженного болью лица.
– Жизнь – это дар, который все однажды возвращают. Обязательно возвращают. Так зачем торопиться? Спешить некуда.
Джисон медленно опустил руки, отпуская ворот плаща Минхо. Слезы беззвучно стекали вниз по его лицу, оставляя на приоткрытых губах соленый вкус.
– Мое место – здесь, рядом с тобой, а твое, – Джисон со всей силы ударил себя в грудь, – здесь. Не обманывайся каким-то огнем. Он горит из-за тебя. Он горит ради тебя.
– Тебе не перехитрить смерть, которой принадлежу я, мне – жизнь, которой принадлежишь ты.
Глядя в глаза Минхо, Джисон отчаянно закричал. Этот крик – крик загнанного в клетку зверя – пролетел над лесом, навсегда оставаясь здесь, среди вековых деревьев.
Он отпечатался в памяти Хозяина Темного леса, делая его точно таким же заложником.
Он говорил Смерти о ее победе.
Минхо схватил Джисона за плечо и порывисто притянул к себе, заключая в судорожные болезненные объятия.
Действие слабости и досады.
«Прощание».
Кости Хана трещали. Все его существо жаждало смерти от этих сжимающих тело рук. Он никогда не страшился ее, но жизнь…
…жизнь пугала его сильнее любого кошмара.
Ледяные влажные губы Минхо прижались к виску Джисона, а в следующий момент он уже летел через белесую дымку Грани.
Сопротивления больше не было, не было сил, не было мольбы.
Была лишь чудовищная, разрывающая на куски любовь.
Любовь, дарующая жизнь и недостаточно милостивая, чтобы закрыть глаза на смерть.
Джисон чувствовал, как с каждым сантиметром все тяжелее становится его тело, видел, как отдаляется Минхо, за спиной которого стремительно сгущались сумерки.
– Минхо… – прошептал Джисон, перебирая воздух кончиками пальцев. – Люб…лю…
Дрожащие губы Хозяина приоткрылись, расплываясь в теплой улыбке, которую не суждено увидеть никому, кроме Джисона.
Которую вырывает из его рук сама жизнь.
Потяжелевшие веки закрывались. Борясь с чудовищной темной силой, Хан продолжал смотреть в Лес, не желая отпускать его Хозяина.
Прежде чем погрузиться в ненавистную, возвращающую к жизни тьму, Джисон видел, как одними губами Минхо произнес свое последнее слово.
«Живи».
Тяжелое тело не давало пошевелиться. Руки не слушались, шея словно одеревенела, а холодный воздух разрывал легкие, делая первые вдохи невыносимо болезненными.
Хан Джисон открыл глаза. С заволоченного облаками неба падали, тотчас тая на горячем лице, причудливые снежинки.
Где-то неподалеку слышался лай собак и громкие мужские голоса. В морозном воздухе чувствовалось дыхание жизни.
Джисон поежился, задирая голову.
За его спиной была обугленная кора дерева, расколотого молнией.