IV. II. Прекрасные новости (2/2)

— Нет, сэр, всё в порядке.

— Понимаю, — его мягкий, но слегка печальный тон заставил её почувствовать себя неловко. Она поняла, что была груба. — Прости, что побеспокоил.

— Нет, — слишком резко ответила она, тут же ощутив укол вины. Он ведь просто хотел помочь. — Вы не побеспокоили. Признаться, я сейчас… в подвешенном состоянии. Домашние задания множатся с пугающей скоростью, а экзамены, которые решат мою дальнейшую судьбу, с каждым днём всё ближе.

— Ты отлично справляешься, Алекс, твоя успеваемость по-прежнему на высоком уровне, — профессор, стремясь вселить в неё уверенность, мягко улыбнулся. — Если что-то непонятно, всегда обращайся ко мне.

— Боюсь, мне может помочь только увольнение профессора Слизнорта, — усмехнулась Алексис, её глаза расширились от неожиданности собственных слов. — Я не это… сэр, я хотела сказать, что он… на самом деле, он отличный…

— Тише, тише, — рассмеялся Деламар. — Во-первых, можешь называть меня Феликсом, когда мы одни. А во-вторых, насколько я понимаю, профессор Слизнорт задал Вам тот самый проект, которым он так вчера хвастался? Это объясняет почему весь седьмой курс ходит такой мрачный. Не жалеешь, что перевелась из Ильверморни сюда?

— Нет, но… возможно, мне придётся вернуться в Америку, — произнесла Алекс, скрывая истинные причины за туманной завесой. Она хотела ненавязчиво попросить совета у профессора, которому доверяла.

Деламар удивлённо вскинул брови. Девушка поднялась, и он увидел её лицо, выражавшее глубокую задумчивость.

— Зачем? До окончания учёбы осталось совсем немного.

— Из-за… родственников, — ложь слетела с её губ легко и непринуждённо, как правильные ответы на уроках трансфигурации. — Я поступила в Хогвартс, когда они решили пожить в Англии, но теперь, возможно, придётся вернуться с ними в Америку. Домой. Семья… я должна быть рядом с ними. Но так тяжело оставлять Хогвартс…

Было заметно, что профессор растерялся. Он явно не ожидал, что девушка может покинуть школу в ближайшее время. Помолчав, он сложил руки на груди.

— Да, конечно, семья — самое ценное, — медленно произнёс он, не отрывая взгляда от чёрного озера. Его лицо внезапно прояснилось. — Не засиживайся тут, а то простудишься на ветру.

Алекс нахмурилась, глядя ему вслед. Странно, что профессор по заклинаниям забыл о согревающих чарах; они создавали невидимую, неощутимую, теплую оболочку, защищающую от холода.

Вернувшись в свою комнату, девушка обнаружила Клементину, всё ещё погружённую в учёбу.

— О, Салазар, Клем, твои зубы ещё на месте?

Таккар, с глупым выражением лица, подняла взгляд на соседку и инстинктивно провела языком по зубам.

— Сточатся, если не сделаешь перерыв в грызении гранита науки, — усмехнулась Алексис.

Клементина закатила глаза.

— Эта шутка была популярна сто лет назад, — она скосила взгляд и широко улыбнулась, — впрочем, как раз в твоем времени, да, и чего это я, совсем забыла.

Очередная шутка, отсылающая к прошлому, вызвала у Хардман лёгкое подёргивание губ.

— Пятьдесят два года, чёрт побери! Идём, — решительно заявила блондинка, кивнув на дверь. — Идём, и я тебе всё докажу. Но после этого ты дашь клятву — ни одна живая или мёртвая душа не должна об этом узнать…

— Как докажешь? — нагло переспросила Клементина. — Свидетели? Или… о, нет, стой! Ты опять пошутишь шутку из прошлого века?

Едва сдерживая раздражение, слизеринка прищурила глаза. Хватая подругу за руку, Алекс вытащила её из комнаты, протащив под градом её саркастических колких замечаний до восьмого этажа.

— Выручай-комната, — показала Алексис рукой на пустую стену, наблюдая за скептическим, насмешливым взглядом карих глаз Клементины, и подошла ближе.

Из пустоты словно выросла резная дверь, узоры на ней переплетались в замысловатых линиях, и дверь во всей своей красе предстала перед Таккар, улыбка которой быстро исчезала.

— Выручай-комната, — повторила Алекс, увлекая ошеломлённую подругу в дверь. — Я создала её ещё в своё время. Доказать это не смогу, впрочем… — задумавшись и прикрыв глаза на мгновение, Алексис мысленно представила, как посреди комнаты появляется омут памяти.

И действительно, выручай-комната оказалась волшебным местом. Омут памяти возник прямо в центре комнаты. Забытые, потерянные вещи студентов и профессоров хранились здесь, стоило только представить… Хардман победоносно улыбнулась. Она и не верила, что кто-то мог забыть о существовании Омута Памяти, но это было поразительно. Она никогда не задумывалась, сколько всего полезного можно здесь найти; одна проблема — нужно точно знать, что ищешь.

Девушки приблизились к неглубокой металлической чаше. Таккар провела кончиками пальцев по вырезанным по кругу рунам, всё больше удивляясь. Она слышала о выручай-комнате, множество слухов ходило по Хогвартсу об этом месте. Не переставая оглядываться, Клем не отнимала рук от чаши, боясь, что всё это исчезнет.

— Омут Памяти предназначен для просмотра воспоминаний. Для этого воспоминания «выливают» в Омут. Если волшебник погружается в него с головой, он может оказаться внутри воспоминания и пережить давно минувшие события, как будто присутствовал при них лично, — медленно выдохнула Алекс, коснувшись кончиком палочки своего виска. — Известно, что даже легилименция или окклюменция не могут подделать воспоминания волшебника. Омут Памяти не лжёт и его не обманешь, — из виска девушки протянулась тонкая нить, которую она опустила в чашу.

Жидкость в Омуте Памяти закружилась, меняя цвет на голубой, затем остановилась.

— Я доверяю тебе, Клем, — не отрываясь от чаши, сказала Алексис. Клем молчала, нервно покусывая нижнюю губу и проводила пальцем по щеке. Это уже было мало похоже на шутку. — Я не хочу скрывать от тебя ничего. Ты должна знать, почему я лгала. Я хочу, чтобы ты знала, кто я на самом деле. Боюсь, правда тебе понравится меньше, но лгать я больше не хочу. Если готова… — Алекс замолчала, указывая на чашу.

Не раздумывая, ведомая неудержимым любопытством, Клементина глубоко вдохнула и погрузилась в чашу. Алекс последовала за ней.

Карета неслась по небесной синеве, два призрачных силуэта, словно тени, оставались незамеченными. Алекс с тоской вглядывалась в лицо профессора Фига; ей остро не хватало его мудрых наставлений, надежной поддержки, отеческой помощи. Она знала, что воспоминания обрушатся на неё, подобно шторму, пронзив грудную клетку острой болью, но сознательно шла на этот шаг. Алексис хотела, чтобы Клем всё поняла, чтобы между ними наконец-то установилась настоящая связь. В глубине души она понимала, насколько это было опрометчиво — выкладывать всю правду перед уходом, — но не могла поступить иначе; сердце разрывалось от осознания, что все эти годы рядом могла быть верная подруга.

Блондинка, сидевшая рядом с профессором, нахмурилась, сообщая своим спутникам о странном сиянии.

— Ты почти не изменилась, — хмыкнула Клем, рассматривая юную копию Алексис, сидевшую рядом с ней, словно отражение в зазеркалье.

— Это моя первая поездка в Хогвартс. Я поступила на пятый курс, потому что мой дар долго не давал о себе знать, — объяснила Алекс, пока остальные пассажиры кареты вели свои беседы, не замечая их, — а здесь я поняла, что вижу то, что недоступно другим. Мой дар — древняя магия. Приготовься, сейчас в нас врежется дракон!

И едва слова Алекс слетели с губ, в карету действительно врезалось нечто огромное. Но в последний момент, активировав свиток, Элеазар и новенькая ученица успели переместиться. Клем вскрикнула, когда плотный туман окутал их, унося в водоворот чужих воспоминаний.

Огромный зал, сверкающий темно-зелёным глянцевым блеском, предстал перед призрачными силуэтами девушек. Клементина, защищая голову руками от неминуемого падения, вздрогнула. Алекс бросила на неё быстрый взгляд, отмечая её испуг. Укол сомнения пронзил её: а стоило ли всё это? Ведь это было лишь начало.

Внезапно в зал ворвался гоблин в доспехах, рассеивая присутствующих мощью своей магии.

— Знакомься, это Раанрок, — представила гоблина Клементине Алекс, — главный антагонист нашей истории. Ублюдок, погубивший бесчисленное множество жизней ради своего восстания «гоблины — высшая раса, превосходящая волшебников», — процитировала Алекс противным голосом, вновь взглянув на ненавистного гоблина, — тварь, вещавшая с пьедестала, окружённая своими последователями, сгинет как последняя шавка в грязи, — её взгляд немного смягчился, и она снова повернулась к застывшей подруге, — прошу прощения, я, кажется, сейчас убила всю интригу, впрочем, верно ты читала об этом в учебнике.

Они путешествовали по воспоминаниям: распределение в Большом зале, знакомство с Себастьяном и Оминисом. Алекс мельком показала Клем фрагменты своего пятого курса: испытания Хранителей, полёты над окрестностями, схватки с гоблинами и пепламбами. И вот Хардман с недовольством наблюдает за Реддлом, который раскрыл её тайну в выручай-комнате. Дальше Алекс не могла показывать: слишком много чужих секретов хранили эти воспоминания.

Алекс вынырнула из потока воспоминаний, увлекая за собой Клем. Клементина стояла, поражённая, то открывая, то закрывая рот, не в силах подобрать слова.

— Ты можешь злиться, — сказала Алекс, скрестив руки на груди, — но я не могла сказать правду, пока не убедилась в твоём доверии. Теперь ты знаешь всё, и можешь прекратить наше общение, или… решать тебе.

Доверие к Клементине, безусловно, было. Но Алекс была готова в любой момент выхватить палочку из кармана мантии, применить обливиэйт и забыть обо всём. Ей надоели сомнения, она хотела знать наверняка: примет ли Клементина её такой, какая она есть. Надоело гадать, куда проще услышать ответ.

— Я… я не ожидала такого, чувствую себя зажатой между молотом и наковальней, — шумно выдохнула Таккар, нервно крутя кольцо на пальце. — Тёмная магия, инферналы, древняя магия, Хранители, гоблины — всё это… очень непросто уложить в голове.

— На пасхальных каникулах я была дома, и отец велел вернуться через неделю. Мой срок истекает через два дня, — Алекс грустно усмехнулась. — Ты хотела правды, вот она. Что будешь делать?

— Теперь… — уголки губ Таккар медленно взметнулись вверх, — теперь перестану с тобой ссориться! Ведь, как оказалось, ты способна убить меня и без палочки. О, и если я провалю ЖАБА, ты сможешь отправить меня в прошлое, и я попробую ещё раз, — Клем рассмеялась, но мгновение спустя её лицо стало серьёзным. — Я правда ценю, что ты рассказала, Алекс. Клянусь, никто не узнает. Чёрт, ты правда уйдешь через два дня?

Блондинка жестом пригласила подругу на диван, сама опустившись на него.

— Я — героиня своего времени, чистокровная волшебница с солидным приданным. Отцу пишут представители разных семей, но он ждёт моего решения. Поэтому вопрос о замужестве, который должен был решиться пару месяцев назад, до сих пор открыт…

— Это похоже не на брак, а на присвоение трофея, — презрительно фыркнула Клем. — Мерзко. Они видят в тебе трофей, Алекс. Ты не должна соглашаться.

— Но это мой долг, — выдохнула ведьма, уронив голову на согнутые в коленях ноги. — Я всегда думала, что мне будет всё равно, но теперь… не хочу, но выбора всё равно нет. Не исполню волю отца — род прервётся. Состояние будет растрачено. И ради чего? Ради моей прихоти…

— А может, ты заслужила свои прихоти? После всего, что пережила… Я мало знаю о любви и ничего не знаю о традициях чистокровных семей девятнадцатого века, но мне кажется, в твоём времени… для тебя не осталось места.

Алекс подняла голову, внимая словам подруги. Она поняла, что не пожалела. Клем должна была узнать правду. Так Алекс не чувствовала себя такой одинокой. И Таккар, к удивлению, справлялась великолепно, аргументировала свои доводы, ненавязчиво расспрашивала о прошлом, а Алекс весь вечер отвечала на вопросы.

Не в первой было предрешать свой путь, но в этот раз Алекс даже приблизительно не могла понять, как поступить.

***

Спускаясь с лестницы после прорицаний, Алекс погрузилась в свои мысли. Как назло, перед ней спускался Реддл. Взгляд, прикованный к его спине, заставлял Алексис игнорировать Клементину, восторженно расхваливавшую профессора Свилан. Девушке это было совершенно неинтересно. Её волновал только один вопрос: как, чёрт возьми, жить дальше в своём времени? Разумом она понимала, что должна вернуться, но чувства… чувства мешали. Хотелось вытащить их из груди, как учила Исидора, но Алекс всё же сомневалась в необходимости этих уроков. Уверенность в том, что она справится и без них, вселяла странную решимость.

— Ты совсем меня не слушаешь! — громко воскликнула Клементина.

Вынырнув из омута своих мыслей, Алекс как сквозь туман подняла голову. Отвлечения хватило, чтобы её нога соскользнула со ступени. Вскрикнув, Хардман протянула руку к перилам, чувствуя, как сердце на мгновение замирает, когда пальцы лишь скользнули по гладкой поверхности, не цепляясь за них.

Зажмурившись, девушка кубарем скатилась вниз, ощущая тупую, ноющую боль во всём теле. Она ударилась грудью о что-то твёрдое и, не открывая глаз, упала на ровную поверхность, придавленная явно тяжёлым предметом. Сознание померкло, унося Хардман в приятную темноту.

Алекс виделось небо. Безграничное, лишенное облаков. Она летела на метле, солнечные лучи пронизывали её насквозь, и она запрокинула голову, желая сильнее ощутить их тепло. Опустив голову, девушка с криком врезалась в неожиданно возникшее дерево. Ветви больно рассекли кожу, но когда она приземлилась на землю с высоты шести футов, боль в пояснице усилилась.

Распахнув глаза, ведьма подскочила на больничной койке, издав пронзительный крик. Мгновение спустя, когда зрачки привыкли к полумраку, крик затих. В лунном свете, проникающем сквозь высокие окна, она различила грубые очертания больничной палаты.

Страх сковал её. Алекс инстинктивно попыталась подняться, но её тело отказало. Ноги, словно набитые ватой, путались в одеяле, а боль, пронзающая шейный позвонок, заставила её согнуться и рухнуть на пол с новым, беззвучным стоном.

Слёзы хлынули из глаз. Каждая попытка подняться вызывала нестерпимую боль, заставляя Алекс задерживать дыхание. Холодный пол, отдавая ледяной дрожью, лишь усиливал её страдания.

— Мадам Фаренц! — выдохнула она, набрав побольше воздуха в лёгкие.

Повернуть голову было невозможно. Но уже слышались размеренные, тяжёлые шаги. Алексис поняла, что шея перебинтована; повязка источала аромат лекарственных трав, горьковатый и терпкий.

Новая волна боли пронзила её тело, когда холодные руки коснулись её плеч, поднимая с пола. Медленно, бережно, стараясь избежать новых мучений, Алексис попыталась повернуть голову. Мышцы позвоночника тут же отозвались резкой болью.

— Замри, или я обездвижу тебя, — прозвучал знакомый властный голос Тома Реддла. Его голос был успокаивающе строг, и противостоять ему не хотелось.

Её осторожно уложили на кровать. Затем, плавно над ней пронеслась мужская рука, и нежное прикосновение к щеке повернуло её голову.

Рядом с её койкой стоял Том Реддл, без рубашки, перевязанный повязкой на груди, одетый лишь в пижамные штаны. Его обычно безупречно уложенные чёрные волосы были растрёпаны, но не торчали во все стороны, а лишь слегка выбивались из привычного порядка. Взгляд его был усталым, лишённым обычного раздражения. Алексис невольно задержала взгляд на повязке.

— Я… я потянула тебя за собой, когда упала, да? — прошептала Алексис, стараясь не шевелиться.

Том тяжело вздохнул, скривившись. Он опустился на край её койки, чувствуя давящую боль, которая разрывала его черепную коробку ещё до того, как девушка очнулась.

— Я знал… — начал он, прервавшись на шумном выдохе. — Знал, что ты самое неуклюжее и бессмысленное создание в этом мире, но ты… ты превзошла все ожидания. Дожить до седьмого курса, не научившись ходить по лестнице — это достижение, заслуживающее отдельной главы в учебнике на двести десятой странице, — с явным раздражением, прорывающимся сквозь боль, прошипел он. — Не представляю, что творилось у тебя в голове, но упасть с лестницы, по которой даже первокурсники ходят, не спотыкаясь… это надо постараться, Алексис.

— По мне будто топтался тролль, — вымученно простонала девушка, прикрывая глаза. — Подобное уже было, я знаю толк в этом сравнение…

— Ты упала с двух лестничных пролётов, зацепив меня на последнем. У меня сломаны рёбра, сотрясение мозга… но… — он сделал паузу, — утешает мысль, что у тебя перелом позвоночника, вывих коленной чашечки, перелом ключицы и сотрясение мозга, по всей видимости, посерьёзнее моего. Это… определенно дает мне сил.

— Я же не специально! Я просто оступилась! А ты мог выйти из класса раньше! Сам вышел одним из последних! — воскликнула Алексис, невольно дёрнув головой. Она зажмурилась от новой волны боли.

— Я виноват, что не вписался в твой личный график падения с лестницы? — поднял бровь Том.

Молодой человек взял со столика мазь, оставленную мадам Фаренц. Зачерпнув немного на пальцы, Реддл приказал девушке взглядом замолчать, прежде чем осторожно отогнуть повязку на её шее и, забравшись под неё пальцами, нанести охлаждающую мазь. Нанесённой целительницей перед уходом порции хватило бы, если бы девушка не проснулась и не причиняла себе боль, падая с кровати и совершая бессмысленные движения, лежа на ней.

Зачерпнув ещё немного мази пальцами, Том снял повязку с ключицы, осторожно касаясь повреждённого участка. Повторив процедуру с коленом, он сдернул одеяло и равномерно распределил мазь по ноге.

Алекс чувствовала, как боль отступает, застывает под его прикосновениями. Наслаждаясь холодом, она прикрыла глаза. Боясь даже шелохнуться, казалось стоит ей открыть рот, и волшебное оцепенение исчезнет. Мазь ли это, или его руки…? Сейчас она не могла разобрать.

Подняв её больничную робу, слизеринец, пальцами, измазанными в целебной мази, коснулся её бедра, втирая. Девушка затаила дыхание, когда его пальцы приблизились к кромке её нижних шорт. Неописуемый узел сжал её низ живота, даже пылающие от боли участки тела притупились, словно укутанные нежным, огненным теплом.

Реддл резко вдохнул, отнял руку, растирая остатки мази между пальцев. Он не мог не заметить, как она дрожит под его касаниями, как невольно дергается, стоило ему лишь к ней прикоснуться. Его останавливала лишь собственная нестерпимая боль, совершенно не способствующая растущему возбуждению. Убрав мазь, Том поплелся к своей койке, замечая тень глубокого сожаления на бледном лице блондинки.

Он сорвался. Что ему мешало оставить её лежать? Реддл лёг на кровать, поворачивая голову к девушке. Их разделяла лишь одна пустая больничная койка. Он видел, как её грудь дышит ровнее, дыхание успокаивается, и слизеринка начинает засыпать. Том жестоко корил себя за то, что не сдержался, что подошёл к ней, когда её крик разорвал тишину ночи. Сожалеет, что решил ослабить её страдания. Мадам Фаренц просила указать на мазь, если девушка проснётся, но никак не просила его помогать ей.

Так долго отталкивать её, унижать, причинять боль, лишь для того, чтобы в самый последний момент проявить милосердие… Как глупо. Он надеялся, что Лэндон выгонит его из поместья, как только узнает о его происхождении, но в итоге мужчина расценил это как жест искреннего доверия.

Оставалось ясно одно: Алексис должна вернуться в своё время. Иначе Реддл понимал, что отказаться от нее не сможет. Милосердие, граничащее с жалостью, — его слабое место, — толкало его на проявление чувств, которые ему были чужды, чувств, которых он всю жизнь боялся.

И Алексис должна уйти. Проще сожалеть об утраченном, чем посвятить жизнь защите девушки, которая даже с лестницы не может спуститься без приключений. Она всё равно уйдёт, и лучше сейчас, чем потом, когда она наиграется в путешественницу во времени и оставит в его сердце зияющую, кровоточащую пустоту. Потому что сейчас это его выбор, а не её.