III. Кровь и пепел (1/2)

Портленд, Орегон. Заброшенный дом на окраине леса.

Клаус стоял у окна, чувствуя холодок стекла через тонкую ткань рубашки. Его взгляд был прикован к группе оборотней, собравшихся вокруг ярко пылающего костра. Огонь отбрасывал танцующие тени, которые казались живыми существами, пляшущими в такт ритму ночи. Ветер доносил запах дыма и сырости, смешиваясь с тяжелыми нотками звериной природы, исходящими от тех, кто собрался у костра.

Голоса оборотней сливались в единый гул, словно шум прибоя, но Клаусу было достаточно одного лишь взгляда, чтобы почувствовать напряжение, витавшее в воздухе. Он прислушивался не столько к словам, сколько к биению сердец — каждому из них он мог бы дать имя, распознав среди множества звуков уникальный ритм каждого сердца. Один из них бил быстрее обычного, выдавая волнение владельца. Другой звучал уверенно, почти вызывающе, будто готовился к чему-то важному. Еще один пульсировал медленно, размеренно, как будто его обладатель уже принял неизбежность происходящего.

Он знал, что некоторые из них согласятся на его предложение добровольно. Их глаза будут гореть энтузиазмом, руки тянуться навстречу, готовые принять любую возможность, которую он предложит. Но были и другие — те, кого придется ломать. Те, чьи сердца окаменели от страха или недоверия, чья воля крепка, как сталь. Им будет сложнее уступить, но он знал, что рано или поздно они тоже падут перед ним. Вопрос лишь в том, сколько времени и усилий потребуется, чтобы заставить их склониться.

— Они пока не подозревают, зачем ты здесь, — раздался за спиной голос.

Он медленно повернулся, ощущая каждый поворот своего тела, как будто двигаясь сквозь густой туман. Ведьма стояла у входа, не спеша приближалась к нему. Её глаза, глубокие и темные, словно бездна, смотрели прямо на него, не отрываясь ни на мгновение. В них светилась осторожность, присущая тем, кто знал, насколько опасен этот мир.

— Очевидно, что нет, — ответил он, когда наливал себе виски. Стекло звякнуло о край бокала, и он почувствовал тепло напитка, скользнувшего по гортани. — В противном случае они бы уже бежали, поджав хвосты.

Барбара улыбнулась, но её улыбка была холодной, как зимний ветер. Она знала, что он прав. Знала, что страх — это мощное оружие, которое он мастерски использовал. Но также знала, что игра, в которую он играет, далеко не проста, и последствия могут быть непредсказуемыми.

— Ты правда думаешь, что они согласятся стать твоими гибридами? — ведьма склонила голову, наблюдая за ним с любопытством и легким недоверием. Её глаза сузились, словно она пыталась разгадать его мысли, проникнуть в самые глубины его души. Но Клаус знал, что она не сможет увидеть там ничего, кроме холодного расчета и уверенности.

— Думаю? — Клаус ухмыльнулся, его лицо осветилось самодовольной улыбкой. — Я знаю. Они — отбросы своего же вида. Изгнанники, которым никогда не найти своё место среди собратьев. У них нет будущего, нет надежды. Они бродят по миру, как призраки, ищущие утешения, но находящие лишь пустоту. А я предлагаю им то, чего они жаждут всей душой — силу. Бессмертие. Дом.

Барбара фыркнула, издав короткий, резкий звук, который наполнил комнату еле уловимым шлейфом раздражения. Её губы, тонкие и изящные, мгновенно превратились в презрительную гримасу, подчеркивая её недоверие и разочарование. Глаза, глубокие и тёмные, как ночь, метнули быстрый взгляд, наполненный сомнением и даже лёгким пренебрежением. Она видела в нём не спасителя, а лишь хитрого манипулятора, ловко использующего чужие слабости ради достижения собственных целей. В её взгляде читалась опытность и понимание всех подводных камней мира, в котором они оба обитали.

— Дом? — повторила она, медленно приподнимая правую бровь, придавая своему лицу выражение лёгкой иронии. Этот жест подчеркнул её удивление и недоверие. — Интересно, с каких пор ты предлагаешь нечто подобное, а не просто контроль? — Её голос, мягкий и мелодичный, зазвучал с явной насмешкой, словно она сомневалась в самой возможности его искренности. Тонкие пальцы слегка постукивали по деревянному столу, создавая лёгкий ритм, который подчёркивал её внутреннее напряжение.

Она не осуждала его методы, ведь сама не раз прибегала к манипуляции, используя слабости других для достижения своих целей. Однако её недоумение было вызвано не моральной дилеммой, а скорее непониманием его мотивов. Зачем ему вдруг понадобилось изображать заботливого покровителя, когда контроль над ситуацией всегда приносил куда больше выгод? Это притворство казалось ей странным и непонятным, особенно учитывая его привычку действовать прямолинейно и жёстко.

— Ты всё ещё здесь, не так ли? — спросил он, его голос был мягким, но в нём слышалось скрытое предупреждение. Ведьма замялась, её лицо напряглось, но она не смогла сдержать лёгкий румянец, появившийся на щеках. Она знала, что он прав. Деньги — это лишь одна из причин, почему она осталась. Была ещё и сила притяжения, которую он излучал, магнетизм, притягивающий людей, как мотыльков к огню.

Ведьма сжала губы, но не ответила. Она не могла отрицать, что остаётся здесь не только ради финансовой выгоды. Внутри неё кипело множество чувств: интерес, страх, восхищение и ненависть. Всё это переплеталось в сложный узел, который она сама не могла распутать.

***

Капли дождя падали на землю, разбиваясь о ветви голых деревьев, словно стеклянные бусины, рассыпающиеся на тысячи осколков. Каждый удар о землю отдавался глухим звуком, наполняющим воздух мрачной музыкой. Влажный ветер колыхал кроны, и холодный, пронизывающий аромат сырости смешивался с запахом мокрой хвои, создавая ощущение глубокой осени. Но среди всего этого витал другой, тревожный запах — кровь. Тяжелый, металлический, он пропитывал воздух, словно невидимый дым, навевая чувство тревоги и опасности.

Клаус сделал шаг вперед, осторожно ступая по покрытой грязью поляне. Его взгляд, острый и внимательный, сразу отметил несколько тел, разбросанных по земле. Бывшие оборотни, не выдержавшие превращения, лежали неподвижно, их тела уже начали покрываться пятнами синевы. Остальная группа, с трясущимися руками и дикими, расширенными от ужаса глазами, начала понимать, что теперь они — нечто большее, чем просто волки. Они были сильны, но внутри них бушевала новая, необузданная энергия, которой они ещё не знали, как управлять

Но не все смогли справиться с переменами.

Один из мужчин корчился в агонии, его тело буквально разрывалось изнутри. Мышцы напряглись, кожа натянулась, как барабан, а на губах выступила белая пена, свидетельствующая о невыносимой боли. Его глаза закатились, оставив видимым лишь белки, и каждый вдох сопровождался прерывистым, хриплым звуком, похожим на предсмертный крик.

— Почему он умирает? — голос Клауса был ледяным, лишённым эмоций, но ведьма, стоящая рядом, уловила в нём опасные нотки. Его вопрос звучал не как просьба о помощи, а как требование объяснения. В его тоне сквозило недовольство и угроза, словно он обвинял её в неудаче

Она сглотнула, пытаясь скрыть нарастающее беспокойство. Её горло пересохло, и каждый вдох давался с трудом.

— Я… я не знаю, — наконец вымолвила она. — Его тело отвергает превращение

Эти слова повисли в воздухе, словно ядовитые стрелы, направленные прямо в неё. Ведьма знала, что любое проявление неуверенности или ошибки может стоить ей дорого. Клаус не терпел неудач.

Клаус медленно повернулся к ней, его движения были плавными, но в них чувствовалась напряжённость хищника, готового к атаке. Его глаза сузились, превращаясь в две чёрные точки, сверлящие её насквозь.

— Ты уверена, что дала им достаточно крови двойника? — его голос был тихим, но в нём звучала угроза. Каждое слово, как капля яда, падало на неё, усиливая давление.

— Да, конечно, — она крепче сжала пальцы на своëм кардигане.

Он сделал шаг ближе, его высокая фигура нависла над ней, словно тень. Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах мелькали искры, предвещающие бурю.

— Тогда почему он умирает? — спросил он, понижая голос до шепота, который, однако, звучал громче любого крика.

Ведьма знала, что он делает. Давил. Испытывал её. Каждое его движение, каждый взгляд были рассчитаны на то, чтобы выбить её из равновесия, заставить ошибиться. Она чувствовала, как воздух вокруг становится плотнее, словно сдавливая её грудь. Сердце колотилось, и она едва удерживала дыхание ровным. В голове промелькнула мысль: если она скажет что-то не то… Она знала, какие последствия могут последовать.

Её тело напряглось, когда она услышала хруст. Звук был резким, словно переломленная ветка, и эхом отозвался в тишине леса. Мужчина на земле издал последний хрип, и его тело застыло. Теперь оно выглядело странно плоским, как будто жизнь покинула его в одно мгновение, оставив лишь оболочку.

Неудача.

Это слово пронеслось в её голове, как молния. Ведьма почувствовала, как её ноги становятся ватными, а ладони начинают потеть.

Клаус нахмурился, его брови сошлись вместе, образуя глубокую складку между ними. Затем он резко развернулся, сделав несколько шагов к оставшимся выжившим гибридам. Его движения были быстрыми и уверенными, словно он знал, что делать дальше.

Один из них — девушка, двадцати пяти, с короткими тёмными волосами — подняла на него взгляд. Её глаза были широко раскрытыми, в них читался страх и растерянность. Она не понимала, что происходит, но чувствовала, что её жизнь изменилась навсегда.

— Что… что мы теперь? — её голос был хриплым, наполненным страхом. Словно она боялась услышать ответ, но не могла не задать этот вопрос.

Клаус улыбнулся. Его улыбка была широкой, но в ней не было тепла. Она была холодной, хищной, словно улыбка охотника, поймавшего добычу.

— Вы — совершенство, любовь моя, — сказал он, его голос был низким и бархатным.

Она сжала зубы, чувствуя, как внутри неё пульсирует новая сила. Эта энергия была незнакомой, но мощной, словно река, готовая вырваться из берегов. Её мышцы напряглись, а сердце забилось быстрее, реагируя на эту новую мощь.

— И что ты теперь с нами сделаешь? — спросила она, глядя на Клауса с осторожностью. Её голос был твёрдым, но в нём всё ещё звучала тревога. Она знала, что их судьба теперь в его руках, и не была уверена, что это хорошо.

Клаус посмотрел на неё так, что по её спине пробежал холод. Его взгляд был тяжёлым, полным скрытого смысла, и в нём читалась власть. Он изучал её, словно оценивая, стоит ли она того, чтобы остаться в живых.

— Всё зависит от тебя, дорогая, — сказал он, его голос был спокойным, но в нём слышалась угроза. — Ты можешь служить мне… или закончить, как он. — Он кивнул в сторону мёртвого оборотня, и его слова повисли в воздухе, словно холодное лезвие, готовое обрушиться на неё.

Она отвела взгляд, не в силах выдержать его пристальный взор. Её сердце заколотилось быстрее, и она почувствовала, как страх сжимает её горло. Но затем, собравшись с духом, она медленно кивнула.

— Мы будем тебе служить, — сказала она, стараясь, чтобы её голос звучал уверенно. Хотя внутри неё всё дрожало от напряжения.

Клаус улыбнулся, но в его глазах не было тепла. Его улыбка была холодной, почти зловещей, и она поняла, что он не испытывает к ним никаких тёплых чувств. Для него они были лишь инструментом, средством для достижения цели.

— Вот и умница, — произнёс он, и его голос прозвучал тихо, но отчётливо.

За его спиной ведьма сделала осторожный вдох, радуясь, что Клаус на этот раз не обратил свой гнев на неё. Она почувствовала облегчение, но знала, что это ненадолго. Её положение было шатким, и она понимала: в следующий раз ей может не повезти.

***

Мистик Фоллс, особняк Локвудов

Барбара легко скользила между гостями, её шаги были почти незаметны, а улыбка оставалась приветливой и естественной. Она быстро проверяла детали, следя за тем, чтобы всё проходило идеально: музыканты вовремя сменяли мелодии, создавая атмосферу элегантности и праздника; шампанское лилось рекой, пузырьки весело танцевали в бокалах, добавляя блеска мероприятию; официанты грациозно разносили изысканные блюда, двигаясь плавно, словно в танце. Всё шло строго по плану, как и задумывалось.

Но несмотря на внешнюю уверенность и сосредоточенность на мелочах, её взгляд то и дело метался к балкону на втором этаже. Там, в тени колонн, стоял Клаус. Он не участвовал в общем веселье, не поднимал бокал в тосте за «освобождение», как это делали остальные гости. Вместо этого он просто стоял, держа в руке стакан виски, и пристально изучал отражение в стакане, как будто искал в нём что-то… или кого-то. Его взгляд был сосредоточен и задумчив, а лицо оставалось серьёзным, словно он находился вдали от шума, погружённый в собственные мысли.

Клаус чувствовал, как воздух наполняется напряжённым ожиданием, словно сам город затаил дыхание, предвкушая появление того, кто должен был быть мёртв. Он ощущал это каждой клеточкой своего существа, кожей, нервами — будто вокруг вибрирует невидимая сеть, готовая захлопнуться в любой момент. Город жил своей обычной жизнью, но для него всё изменилось. Майкл был близок, и это знание наполняло его сознание, как тлеющий уголь, готовый вспыхнуть ярким пламенем.

Майкл.

Имя отца звучало в его голове, как отдалённый рокот грозы. Он знал, что отец жив. Но всё равно устроил эту вечеринку, чтобы объявить о его смерти. Пусть гости пьют за его падение, пусть поднимают тосты, не зная, что он ещё ближе, чем кажется. Клаус наслаждался этой игрой, наслаждался тем, как он контролирует ситуацию, хотя внутри него бушевали эмоции, которые он предпочитал скрывать.

— Всё идёт по плану, — голос Барбары вырвал его из размышлений.

Клаус медленно перевёл взгляд на ведьму. Её лицо было сосредоточено, но в глазах мелькала усталость, словно она давно не спала. Однако она держалась, потому что знала, что от неё зависит успех вечера.

— Ты уверена? — спросил он, вращая бокал в руке. Движения его пальцев были медленными, почти ленивыми, но в них чувствовалась скрытая сила. Виски в бокале слегка покачивалось, создавая иллюзию, что напиток живёт своей собственной жизнью.

— Гости довольны, фуршетный стол полон, музыканты играют лучше, чем обычно. Всё идеально, — она сделала паузу, внимательно наблюдая за ним. Её взгляд был острым, проникающи. — Но, судя по твоему лицу, тебя это не радует.

Клаус усмехнулся. Его улыбка была легкой, почти незаметной, но в ней читалась целая гамма эмоций: сарказм, раздражение, возможно, даже тень беспокойства. Губы чуть изогнулись, но глаза остались холодными, как лёд.

Клаус усмехнулся, и его лицо на мгновение озарилось кривой, едва заметной улыбкой.

— Скажи мне, любовь моя, каково это — организовывать праздник в честь чьей-то смерти, если ты знаешь, что он ещё дышит? — его голос был низким и бархатным, но в нём звучала нотка сарказма. Он говорил спокойно, но каждое слово было насыщено скрытым смыслом, словно он бросал вызов не только ей, но и самому себе.

Барбара скрестила руки на груди, пытаясь создать барьер между собой и окружающим миром. Её пальцы дрожали уже не так сильно, как в прошлые разы, когда она впервые столкнулась с подобной ситуацией. С каждым разом ей удавалось сохранять спокойствие всё лучше и лучше, по крайней мере, ей хотелось так думать. Внутренний диалог успокаивал её, убеждая, что она справляется, что она сильнее, чем кажется. Но, несмотря на внешние признаки самообладания, внутри неё кипела сложная смесь эмоций.

Страх был первым, что она почувствовала. Холодный, липкий, он обвивал её внутренности, словно змея, готовая задушить. Он исходил от осознания того, с кем она имеет дело, от понимания, что один неверный шаг может привести к катастрофическим последствиям. Она знала, что работает с опасным человеком, и каждый день должна доказывать свою полезность.

Раздражение пришло вслед за страхом. Оно росло постепенно, как тлеющий уголёк, который вот-вот вспыхнет ярким пламенем. Раздражение на саму себя за слабость, за то, что позволяет этому человеку влиять на неё, за то, что не может просто уйти и забыть обо всём.

Но, помимо этих двух основных эмоций, в глубине её сознания зарождалось нечто новое — едва уловимое восхищение. Восхищение его хитростью, умением манипулировать ситуациями и людьми. Восхищение, которое она сама не могла объяснить, но которое было настолько сильным, что иногда заставляло её забывать о страхе и раздражении.

— Я работаю на тебя, Клаус, а не на свою совесть, — ответила она после долгой паузы.

Он улыбнулся, и в его глазах промелькнула тень чего-то тёмного. Эта тень была мгновенной, но ощутимой, словно вспышка молнии в ночном небе. Его улыбка стала шире, но в ней не было радости — лишь холодное удовлетворение.