Дни изоляции|Понедельник (1/2)

Рио вышла из участка, вяло щурясь от утреннего солнца, которое беспощадно било прямо в лицо. Голова раскалывалась — не просто болела, а пульсировала, словно внутри черепа заперли заводной механизм, который громко скрипел и стучал при каждом движении. Казалось, будто кто-то сжёг весь кислород вокруг, оставив только густой, удушающий воздух, пропитанный вчерашним алкоголем и сожалением. Рот пересох, язык будто был сделан из наждачной бумаги, а желудок подавал тревожные сигналы, предупреждая, что любое резкое движение может закончиться катастрофой.

Она сощурилась, пытаясь сфокусировать взгляд. Глаза саднило, будто ночью кто-то заменил их на два кусочка красного стекла. Рио смутно помнила, как Эмма грузила её в машину, как прохладный воздух разрезал обжигающее тепло её кожи, как тело казалось слишком тяжёлым, а мысли — слишком медленными. Теперь всё это обрушилось на неё разом, мощной волной последствий. Её одежда помялась, пахла дымом и алкоголем, волосы растрёпаны так, что даже попытка поправить их рукой только ухудшила положение. Единственное желание — свернуться клубком где-нибудь в темноте и переждать этот день.

Но её встретили не тишина и одиночество, а низкий, знакомый голос.

— Доброе утро, мисс «Я могу контролировать ситуацию», — раздался голос Реджины, напоённый той сладкой, едва сдерживаемой насмешкой, которую Рио ненавидела и обожала одновременно.

Она медленно повернула голову, проклиная этот мир.

Реджина выглядела так, будто всю ночь провела в пятизвёздочном отеле, а не пила в баре. Её волосы лежали идеально, солнцезащитные очки скрывали глаза, но ухмылка на губах выдавала её настроение. Она была одета в глубокое фиолетовое платье, подчёркивающее идеальный силуэт, длинное чёрное пальто, тёмные колготки и высокие сапоги. В руках она держала два стакана кофе, причём один тут же протянула Рио.

— Убей меня, — простонала Рио, беря стакан и прижимая его ко лбу, надеясь, что горячий напиток магическим образом снимет боль.

Реджина приподняла бровь, усмехнулась и, не дожидаясь ответа, развернулась к машине.

— Пошевеливайся, пока я не передумала быть милой, — бросила она через плечо.

Рио скривилась, но подчинилась. Вяло плетясь за подругой, она чувствовала, как будто каждая клетка её тела протестует против движения. Машина стояла недалеко — гладкий чёрный силуэт среди множества скучных, припаркованных авто.

Реджина грациозно села за руль, включила зажигание, и двигатель загудел ровным, приятным звуком. Рио медленно опустилась на пассажирское сиденье, почти скатившись в него. Веки тяжёлые, виски пульсируют. Всё тело ощущалось измотанным, словно её всю ночь гоняли на марш-броске, а не просто арестовали за хулиганство.

Она провела рукой по лицу, глубоко выдохнула и прижалась лбом к прохладному стеклу.

— Напоминаю, что это всё была твоя идея, — с усмешкой проговорила Реджина, отпивая кофе.

— Мои идеи всегда заканчиваются проблемами, — мрачно пробормотала Рио, потирая виски. — Это делает меня интересной.

— Ну, если интересной ты называешь ту, кого арестовывает бывшая любовница её женщины, то да… — Реджина усмехнулась, бросив на неё оценивающий взгляд. — Очень впечатляюще.

Рио застонала, закрыв лицо руками.

— Мне нужно удалить всю свою память за последние сутки.

Реджина фыркнула, сделала очередной глоток кофе и многозначительно качнула головой.

— Ну, не знаю. Я бы сказала, что твоё выступление на барной стойке достойно сохранения в анналах истории. Может, даже как культурное наследие.

Рио бросила на неё уставший взгляд, в котором было глухое раздражение и утреннее похмельное страдание. Она помассировала виски, словно пытаясь буквально вытряхнуть из головы весь прошедший вечер, затем сжала губы, перевела взгляд на улицу и вдруг, после короткой паузы, бросила:

— Агата звонила.

Реджина чуть приподняла бровь, но на этот раз её реакция была сдержанной.

— И как ей твоё представление в баре?

Рио зло посмотрела на неё из-под ресниц, прикоснувшись пальцами к виску, где всё ещё ныла головная боль.

— Не мне.

— Хм? — Реджина бросила на неё короткий взгляд.

Рио сжала губы в тонкую линию и выдохнула:

— Она позвонила не мне.

Реджина какое-то время молчала, затем чуть склонила голову набок, не сводя глаз с дороги.

— То есть…

— Эмме.

Реджина молча переварила информацию, сжав руль чуть крепче, но уголок её губ дрогнул в тени едва заметной усмешки.

— Знаешь, это даже немного символично, — лениво протянула она, не отрывая взгляда от дороги. — Это как в каком-нибудь дешевом романе, где героиня убегает, но вместо того, чтобы признаться в чувствах, устраивает себе эмоциональную ссылку.

Рио раздражённо выдохнула, откидываясь на спинку сиденья и зажмуриваясь.

— Можно без анализов? Я и так чувствую себя паршиво.

— Да я всего лишь подчеркиваю твою природную драматичность, — невинно пожала плечами Реджина. — Ты не просто заблокировала её. Ты демонстративно выбросила еду, напилась, устроила шоу в баре, попала в полицейский участок и теперь гордо страдаешь.

— Очень конструктивно, спасибо, — Рио прикрыла глаза, потирая виски.

— Всегда рада помочь, — фыркнула Реджина, а затем, чуть сменив тон, добавила: — Но ты же понимаешь, что застряла, верно?

Рио скосила на неё взгляд.

— В смысле?

— В смысле, что ты просто топчешься на месте, — спокойно пояснила Реджина. — Обида сжирает тебя изнутри, ты думаешь, что таким образом наказываешь её, но на самом деле наказываешь только себя.

— Спасибо, психологический разбор мне действительно был необходим, — с сарказмом протянула Рио.

— Послушай, — Реджина бросила на неё короткий взгляд, затем снова сосредоточилась на дороге. — Если ты так злишься, если всё ещё переживаешь, если в каждом своём поступке оглядываешься на неё — значит, тебе не всё равно. И если тебе не всё равно, то тебе нужно поехать к ней и поговорить.

— Нет.

Ответ прозвучал быстро, резко, с оттенком упрямства.

Реджина чуть склонила голову набок.

— Почему?

— Потому что она должна была сказать мне сразу. Потому что я открылась ей, а она… она забыла упомянуть, что всё это время рядом была её бывшая жена.

Реджина какое-то время молчала, затем спокойно произнесла:

— Ну тогда отпусти её.

Рио повернула голову, её пальцы сжались в кулак. Она не ответила.

Просто отвернулась к окну, а Реджина продолжала вести машину, зная: её слова задели за живое.

***

Дверь захлопнулась за спиной с глухим, приглушённым щелчком. В её квартире царил ровно тот же беспорядок, что и в её мыслях. Тишина здесь была другой. Глухой, вязкой, обволакивающей, как липкая паутина, в которой она запуталась и теперь не могла найти выхода. Она медленно прошла на кухню, даже не сбрасывая обуви, и первым делом поставила на стол стаканчик с кофе, который сунула ей Реджина.

Она даже не попробовала его.

Рио смотрела на тёмную жидкость внутри, на то, как она слегка колыхнулась, будто дразня её. И вдруг резким движением подняла стакан и вылила его содержимое в раковину. Кофе с тихим плеском исчез в водостоке, оставив после себя лишь горький аромат. Стакан следом отправился в мусорное ведро, ударившись о пластиковый пакет с глухим, пустым звуком.

Как же всё это бессмысленно.

Она оперлась ладонями о край раковины и глубоко выдохнула, словно собираясь с силами. Голова всё ещё тяжело пульсировала после вчерашнего, но самое неприятное было не это. Не похмелье, не штраф, даже не то, что она провела ночь в участке. Самое болезненное — это осознание того, что Реджина права.

Она застряла.

Застряла в этих эмоциях, в этой обиде, в этой странной, мучительной пустоте. Она жила в ней, питала её своей злостью, убеждала себя, что поступает правильно, что это единственный выход. Но чем дольше это длилось, тем сильнее становилось ощущение, что она роет себе яму. Глубже и глубже.

Рио раздражённо смахнула волосы назад, сбросила пальто прямо на пол и направилась в ванную. Она избавлялась от одежды так же, как хотела бы избавиться от мыслей. Быстро, без лишних движений, без разбора. Оставляя за собой дорожку из вещей, она пересекла квартиру и толкнула дверь душевой.

Плитка под ногами была холодной, но ей было всё равно. Она шагнула под душ и включила воду.

Горячие струи хлынули сверху, обжигая кожу, будто пытаясь выжечь все её эмоции. Пар начал заполнять пространство, застилая зеркала, стены, воздух. Она закрыла глаза, позволив воде смывать с неё всё — усталость, ночную духоту, остатки чужих взглядов, недосказанность.

Но вода не могла смыть то, что сидело внутри.

Она думала об Агате.

О том, как всё могло быть иначе.

О том, что вместо того, чтобы разрушать всё вокруг себя, она могла бы просто поговорить. Могла бы позволить себе злиться, но не доходить до точки невозврата. Могла бы услышать её, а не убегать, захлопывая за собой дверь. Но нет. Она выбрала вот это — блокировку, алкоголь, ярость, непрошенное чувство боли.

Всё могло быть иначе.

Но вместо этого она добровольно закрыла себя в клетке этих эмоций.

Рио резко повернула кран.

Горячая вода сменилась прохладной, резко, почти шокируя тело. В воздухе повисла дрожащая пауза, наполненная только шумом воды и её дыханием.

А может, ей просто стоило остыть.

Дать себе время.

Всё ещё можно было исправить?

Нет, нет, нет. Она ведь не такая. Она не из тех, кто возвращается, кто просит прощения, кто пытается что-то налаживать. Проще сделать вид, что ничего не случилось, проще идти дальше, не оглядываясь, держать голову высоко.

Но с Агатой ничего не бывает просто.

И всё же, когда та выйдет на работу…

Что она сделает? Будет ли она её игнорировать? Или встретит её взгляд с холодной насмешкой? Будет ли злиться? Может, даже сделает вид, что ничего не произошло?

Но точно одно — она не извинится.

Это же Агата.

Рио открыла глаза и подняла лицо к ледяной воде.

Но она будет готова к этой встрече.

***

Понедельник.

Рука в элегантной бордовой перчатке медленно тянет вниз холодную металлическую ручку.

На поверхности отполированного металла отражается мягкий утренний свет, пробивающийся сквозь высокие окна университетского холла. Контраст кожи перчатки с холодным отблеском ручки создаёт ощущение почти интимного прикосновения — словно последнее движение перед началом чего-то неизбежного. В этом лёгком нажатии — предвкушение. Сила, выдержка, намерение. Как будто внутри этой руки сосредоточена точка невозврата.

Механизм двери послушно поддаётся, издавая едва слышный щелчок. Движение неторопливое, даже ленивое, но каждая деталь в нём — идеальна. Будто режиссёр долго подбирал ракурс, свет, звук, чтобы сделать этот момент совершенно кинематографичным.

Дверь открывается, и в полумраке университетского коридора возникает Рио.

Первым делом утренний свет ловит стёкла её солнцезащитных очков с массивной квадратной оправой. На мгновение в воздухе вспыхивает ослепительный блик, а затем медленно гаснет, оставляя после себя тонкий след электризованного напряжения. Её появление — это всплеск. Это нарушение привычного ритма университетского утра.

Она не спешит входить. Стоит у порога чуть дольше, чем требуется, позволяя этому мгновению задержаться в пространстве, пропитывая воздух тихой, но ощутимой силой.

Сегодня всё должно быть идеально.

Она делает первый шаг, и каблуки её туфель с алым лаковым блеском касаются мраморного пола, раздаваясь чётким, ритмичным звуком. Этот звук отмеряет её уверенность. Этот звук заставляет взгляды притормаживать, головы — слегка поворачиваться.

Рио входит в коридор, и мир слегка замедляется.

Бордовое пальто, сидящее так идеально, будто сшито под неё лично, мягкими волнами ложится на плечи, подчёркивая строгие, но плавные линии фигуры. Лёгкий изгиб талии, силуэт, который кажется почти вырезанным из воздуха. Каждое её движение заставляет плотную ткань пальто слегка расходиться, давая лишь намёк на платье под ним.

Платье.

Тонкая ткань облекает тело, не оставляя простора для воображения, но при этом не открывая ничего лишнего. Его высокое горло мягко облегает шею, создавая тот самый баланс между элегантностью и едва уловимой опасностью. Подол ложится ровно, двигаясь вместе с её шагами. Этот образ — не про случайность. Этот образ — про власть.

Контрастным акцентом выступает широкий ремень с массивной золотой пряжкой в форме восьмёрки. В нём есть что-то вызывающее. Намёк. Символ бесконечности, знак замкнутого круга. Или просто деталь, притягивающая взгляд туда, где он должен быть.

Она делает второй шаг.

Затем третий.

Лёгким, почти небрежным движением она подносит руку к лицу и снимает очки, позволяя глазам впервые открыться этому свету, этим взглядам. На какое-то мгновение вокруг будто становится чуть светлее — то ли из-за резкого контраста после тёмных стёкол, то ли из-за самой Рио, которая теперь смотрит на мир открыто, без преград.

И мир смотрит на неё.

Каждое движение наполнено той самой замедленной грацией, которую не спутаешь ни с чем. Это не нарочитость. Это осознание. Это власть над моментом.

Рио знает, как держать внимание.

И оно держится на ней.

По обе стороны коридора оживлённые разговоры приглушаются. Кто-то умолкает на полуслове, кто-то незаметно толкает локтем друга, чтобы тот обратил внимание. Кто-то просто замирает, наблюдая, как она проходит мимо.

Её парфюм — дорогое сочетание древесных и цветочных нот — оставляет за собой шлейф, который тянется следом, смешиваясь с влажным, прохладным осенним воздухом, просочившимся в здание.

Это шоу.

Но шоу — не для них.

Рио ощущает их взгляды, но остаётся непоколебимой. Это всего лишь фон. Всего лишь случайные свидетели. Потому что это утро, эта сцена, эта игра — предназначена для одного зрителя.

Для Агаты Харкнесс.

Рио знает, что она здесь.

Она чувствует это.

Чувствует, как с каждым шагом приближается к той самой точке, где их взгляды пересекутся.

Тонкая, почти невидимая нить напряжения натянута между этажами, и с каждым её шагом она становится всё более ощутимой, более гудящей. Её каблуки чётко, размеренно звучат по гладкому мрамору, будто отмеряя секунды до неизбежного.

Когда Рио достигает второго этажа, воздух кажется плотнее. Она знает, что момент настал. В повороте коридора, ведущего к её кабинету, её взгляд безошибочно находит знакомую фигуру.

Агата.

Стоящая у двери своей аудитории, обернувшаяся в профиль, склонившая голову, что-то объясняя студенту, Агата, как всегда, безупречна.

Она выглядит так, словно её образ не подвержен хаосу мира, словно каждое утро она создаёт себя из точных линий и выверенных решений. Белоснежная блузка с высоким воротником сидит идеально, подчёркивая тонкость шеи и уверенность в осанке. Чёрный бант, туго завязанный под горлом, становится акцентом, придавая образу едва уловимую ноту старомодного шика, но без лишней сентиментальности.

На запястье мелькает тонкий браслет, едва заметно сверкающий в свете ламп. Её тёмные широкие брюки ложатся идеально, подчёркивая каждый изгиб её бёдер, каждое движение кажется отточенным, словно она знает: она может одним шагом или поворотом головы задать нужное впечатление.

Волосы собраны в гладкий пучок, и лишь несколько прядей выбились, создавая странное ощущение лёгкой небрежности, будто за этим идеальным контролем скрывается что-то зыбкое.

Но самым главным остаётся её выражение лица.

Ещё мгновение назад она говорила, объясняла, контролировала ситуацию, но стоило её глазам на долю секунды метнуться в сторону — всё изменилось.

Она смотрит.

И Рио чувствует этот взгляд.

Сквозь воздух, сквозь толпу студентов, сквозь весь этот коридор.

Но Рио не останавливается.

Она идёт дальше.

Спокойно.

Уверенно.

Безупречно.

Её взгляд не дрогнул.

Ни на секунду.

Она не улыбнулась. Не замедлилась. Не дала ни единого намёка на то, что этот момент что-то значит.

Но для Агаты он значит.

Она видит, как напрягаются пальцы, сжимающие книгу в её руке. Видит, как студент перед ней перестаёт слушать, чувствуя, что внимание декана уже не с ним. Видит, как уголки губ Агаты чуть приоткрываются — будто она собирается что-то сказать, но передумывает.

И это всё.

Этого достаточно.

Рио проходит мимо, оставляя после себя лёгкий шлейф дорогих духов и ощущение безмолвного торжества.

Пусть знает, что потеряла.

И когда она скрывается за поворотом, она знает: этот момент останется с Агатой.

Надолго.

***

Библиотека.

Пространство тишины, в которой каждый звук приобретает особый вес. Здесь слова звучат иначе — приглушённо, сдержанно, как будто даже воздух сам себя дисциплинирует. Здесь люди говорят тише, двигаются осторожнее, будто боятся нарушить этот хрупкий порядок. Здесь никто не кричит. Но это не значит, что здесь нет битв.

Рио заходит внутрь так, словно просто оказалась здесь случайно. Будто её маршрут не имел конечной цели, а ноги сами привели её в это место. Её пальто осталось в кабинете — сейчас оно только мешало бы. Вместо него осталась лёгкость движений, ощущение свободы, мягкой, уверенной пластики. Она не оглядывается, не замедляет шага, не выдаёт ни капли намерения. Но внутри неё пульсирует предвкушение.

Она знала, что Агата здесь.

Знала, что только что закончилась лекция, что та собирается, что медленно и методично складывает бумаги, выравнивает их по краю, сортирует так, как будто порядок на столе может стать порядком в её голове. Агата всегда так делает. Она ненавидит хаос. Ей нравится контроль. Ей нравится, когда всё идёт так, как она запланировала.

Но этот день не про её контроль.

Рио проходит мимо рядов столов, где несколько студентов склоняются над конспектами, печатают что-то на ноутбуках, шепчутся, периодически бросая на неё взгляды. Она чувствует эти взгляды, но они — всего лишь фон. Лёгкий шум, который не имеет значения. Её внимание сосредоточено впереди.

Агата.

Она стоит за одним из столов у панорамных окон, спиной к входу. Белоснежная блузка, высокий ворот, идеальные линии. Чёрный бант лежит на ткани аккуратным изгибом, но чуть расправленнее, чем утром, как будто кто-то позволил себе на секунду его дотронуться. Брюки подчёркивают изгибы её фигуры так, что даже её стоячая поза кажется частью продуманного образа. Волосы всё так же собраны, но теперь в этом сборе появилась лёгкая небрежность. Как будто что-то внутри неё уже не столь идеально. Как будто её день уже не такой структурированный, каким она его представляла.

Рио идёт мимо, делая вид, что не замечает её.

Но, разумеется, Агата замечает.

Рио не успевает пройти и трёх шагов, как слышит низкий, хладнокровный голос, разрезающий воздух точным движением лезвия:

— Ты всегда так молчаливо объявляешь войну или это только особое отношение?

Голос ровный, сухой. В нём нет явной злости, но под ним — напряжение, лёгкая натянутость, скрытая глубже, чем можно заметить с первого взгляда.

Рио замедляется.

Но не останавливается.

Она позволяет себе лишь на мгновение выдохнуть короткую усмешку, достаточно тихую, чтобы её услышала только Агата. Затем поворачивает голову на долю секунды, как бы небрежно, и бросает через плечо:

— А я думала, что тебя восхищает моё безмолвие.

И идёт дальше.

Она даже не смотрит, чтобы увидеть реакцию.

Не ждёт ответа.

Потому что она знает, что уже сделала первый ход.

А теперь — время второго.