Разнополая дружба (пг-13, Нанами, Сёко) (1/2)

Сёко всегда приходит к Нанами, когда ему становится невыносимо, когда им обоим становится невыносимо, когда хочется, чтобы кто-то понял, но не хочется объяснять.

Сёко приходит к Нанами и молча ставит на стол четыре бутылки вина. Время близится к полуночи, Нанами недавно вернулся домой (не вернулся бы, если бы не сообщение от Сёко), у Сёко час назад закончилась смена.

— Закуришь, сэмпай?

— Я, вообще-то, бросила, ты же знаешь. Курение отнимает много времени. А лишнего времени у меня нет.

Сёко не улыбается, но в ее голосе слышится теплая интонация. Они уже давно не студенты магического техникума, но Нанами все равно считает Сёко своим старшим товарищем, а Сёко... Сёко просто радуется, что в этом огромном, наполненном людьми мире, есть кто-то, кто знает, каково ей.

Нанами ставит в центр стола жаровню и выкладывает на решетку мясо. Раскаленное железо резво впивается в бледные куски. Мясо шипит, вода выпаривается, волокна твердеют, как твердеют мышцы, принимающие неожиданный мощный удар и старающиеся защитить от повреждений внутренние органы, жир капает на угли, запах жареного отзывается спазмом в желудке и голодным урчанием — Сёко не помнит, когда в последний раз ела за эту смену.

— Зато ты исправно находишь время на тренажерку, кохай? — Сёко поддерживает игру Нанами в старшего и младшего, в очередной раз отмечая его прекрасную физическую форму. Щуплый долговязый студент с челкой на один глаз остался давно в прошлом.

— Когда случаются выходные. Нужно же на что-то тратить время.

— Может, стоит тратить его на отдых? — от нее такое предположение звучит глупо. Она ведь и сама почти не спит, не то что отдыхает. Но это их маленький ритуал. Они каждую встречу предлагают друг другу отдохнуть, а потом больше ни разу за вечер не возвращаются к этой теме.

— Тебе тоже. Твои синяки под глазами выглядят стильно.

— Как и твои. Может быть, однажды синяки под глазами станут настоящим трендом в модной индустрии, молодые, не обремененные бессонницей и переработками девушки и юноши начнут рисовать их синими и фиолетовыми тенями и совсем перестанут улыбаться, чтобы не быть похожими на...

— Годжо.

— ...клоунов, — заканчивает Сёко, замолкает на мгновение, но все-таки не может удержаться от лукавой полуулыбки. — Ты ему не звонил?

Нанами переворачивает мясо и выкладывает на решетку овощи, потом откупоривает бутылку и разливает вино по бокалам. Первый они выпивают молча. Залпом. Не чокаясь. Как на поминках. Нанами даже не садится, выпивает стоя и сразу же наливает еще.

— Нет, — в конце концов отвечает он, не глядя на Сёко.

Она кивает и ничего не говорит. Она тоже не звонила Годжо. И вообще никому из тех, кто остался в той, другой, жизни.

— Как дела на работе?

Они оба знают, что ничего нового не происходит, но, если они здесь, значит, о работе нужно поговорить.

Сёко медленно вертит в пальцах бокал, держа его за ножку, и смотрит на перекатывающееся по стенкам чаши вино.

— Сегодня внезапно умерла пациентка. Она шла на поправку, все было хорошо. Но кое-что случилось вчера вечером. А сегодня я видела в ее палате проклятие. Констатировали смерть от остановки сердца. Хотя дело было не в этом, — Сёко вздыхает и трет большим пальцем дно бокала, смотрит на чуть отросший ноготь и думает, что надо бы срезать, чтобы не мешали работать.

— Винишь себя?

— Наверно, нет. Что я могла сделать? То есть... — Сёко хмурится, поджимает губы и одним глотком выпивает вино. Нанами тут же наливает ей новую порцию.

Она долго молчит — успевают дожариться овощи и мясо, Нанами раскладывает еду по тарелкам, достает закуски из холодильника, разогревает рис.

— Мне нужно было оставить в ее палате парочку сдерживающих талисманов. И позвонить Годжо еще вчера. Но я могла бы ее спасти даже сегодня, если бы воспользовалась обратной проклятой техникой.

— Ты не могла.

Нанами качает головой и подает Сёко нож. Она берется за рукоять, поправляет ворот свитера и коротко кивает, принимаясь за еду с приглушенным «итадакимас». Некоторое время тишину прерывает только стучание приборов по тарелкам и звуки пережевывания пищи и отхлебывания вина.

Сёко думает, правда ли она могла спасти ту женщину? Правда ли она могла спасти Хайбару? Правда ли она могла спасти Гето? Тогда, давно, когда ей самой, как и ему, было семнадцать. Могла ли остановить эту разрастающуюся депрессию, его отчаяние? Ту боль? А сейчас?

Пачка сигарет появляется под ладонью как по волшебству. Сёко, вообще-то, в самом деле бросила курить, но в такие дни, как этот, можно. Нанами щелкает зажигалкой и подносит огонек к концу сигареты, фильтр которой Сёко зажимает губами. Она затягивается, наполняя легкие дымом, и все плохие мысли как будто отодвигаются на задний план. Сигаретный дым становится завесой, отделяющей мир шаманов от мира людей, «очисти эту скверну». Только вот Сёко не до конца понимает, что в данном случае будет считаться скверной.

Две бутылки заканчиваются быстро, почти незаметно. Алкогольный жар оставляет на щеках легкий румянец. В свитере становится неуютно. Сёко подтягивает рукава до локтей. Нанами открывает окно. С улицы доносятся звуки поздней ночи. Спальный район тих, но иногда сквозь пелену сонной тишины прорываются одиночные крики, гулкий звук падающей мебели, рокот мотоцикла или перестук каблуков по тротуару. Мусорный бак с лязгом и скрипом проглатывает черный непрозрачный пакет с чьими-то секретами. Нанами и Сёко могут услышать и нечто другое. Шуршание в темноте, звуки, похожие на мученические стоны, липкие шлепки безного передвижения, перестук множества торопливых хитиновых лапок, шорох и хлопки крыльев, гортанные звуки, стрекот, клекот, как будто животный, но на самом деле вовсе не принадлежащий ни одному из известных видов зверей и птиц.

Нанами и Сёко предпочитают не слушать. Прохлада врывается на небольшую кухню, а вместе с ней и звуки ночи. Нанами включает проигрыватель. По квартире негромко, чтобы не помешать соседям, разливается классическая мелодия.

— А у тебя как?