В больнице (2/2)

Мешало другое — постоянный страх вновь кого-то неосторожно поранить. Эдвард прикладывал все усилия, чтобы во время процедур оставаться неподвижным. Но то, как врачи реагировали на результаты обследований... Они не просто смотрели на него странно, тревожно-испытующе, а переглядывались, шептались, задавали вопросы, недоуменно качали головами. Их недоумение только усиливало его болезненное мучительное ощущение в этом людском мире, что он — другой. И ему ни на мгновение нельзя забывать об этом.

Воспоминание о суде вспыхнуло яркой вспышкой. Ослепляющий свет в зале заседаний, тяжелые, колючие взгляды судей, холодный обвинительный хор в зале, безжалостные вспышки камер. Он уже пережил это публичное унижение, этот ад. Значит, должен выдержать и это испытание. Ради рук. Ради той небольшой свободы, которую ему вернули.

Живущий в нем страх вновь довериться кому-то был силен, но, отчаянно нуждаясь в тепле и понимании, Эдвард неизменно тянулся к Эндрю. Тот вел себя с ним так, словно он был... обычным человеком? Эдвард не знал, кроется ли за этим какой-то подвох.

От еды, принесенной ему в палату, он отказался. Не сейчас. Она создала бы только дополнительные проблемы. Он поест… когда сможет сам. Когда руки дадут ему хоть какую-то самостоятельность.

На следующий день его встречала операционная — равнодушной прохладой и больничным, тревожным запахом. Просторное, гулкое помещение казалось чужим и угрожающим. Эндрю не пустили внутрь, и Эдвард с отчаянной тоской смотрел, как дверь захлопывается за ним, отрезая его от единственной опоры, оставляя один на один с неизвестностью. Врач, склонившись над ним, объяснил, что сейчас введет ему пробную дозу наркоза — для проверки реакции организма.

Сердце Эдварда колотилось в груди, отбивая ритм страха и надежды — сейчас решится все. Сработает или нет? Возможно ли для него долгожданное избавление, или он навсегда останется пленником своих ножниц. Надежда и страх боролись в нем, терзая душу.

Игла скользнула под кожу. Боль прошла мимо него. Укол сделан. Ожидание казалось вечностью. Он затаил дыхание, вслушиваясь в себя, пытаясь уловить хоть какой-то признак изменений. Тишина. Ничего. Врач наблюдал за пляшущими цифрами мониторов: пульс, давление, дыхание — пока без изменений. «Головокружение? Онемение? Тошнота?» — он повернулся к Эдварду, внимательно следя за ним. «Нет», шептал Эдвард, и отчаяние подступило к горлу горьким комом, готовое захлестнуть его. Неужели не действует? Неужели все напрасно? Тогда пусть операция будет просто так, он готов терпеть любую боль, лишь бы избавиться от этого кошмара. «Подождем… еще… Или увеличить дозу? Или… найдем хлороформ…» — бормотал врач рядом. Он ввел ещё немного анестетика. И тут — небольшое покалывание в кончиках пальцев ног. Неуловимое изменение. Вдруг — легкое дрожание в теле. Неуловимо, едва заметно. Но оно было. Надежда вспыхнула ярким лучом. И потом… тепло волной прокатилось по телу, растворяя страх и напряжение. Мир поплыл, потерял четкость, стены вокруг расплылись дымкой, оставляя ощущение невесомой легкости полета, и приглушенный голос далеко-далеко. В сознании мелькнул призрачный образ — влажная ткань на лице, отголосок далекого прошлого. И в последний миг, перед тем как мир погрузился во тьму, сладкая и умиротворяющая мысль: «Лимонад… когда так сладко и легко…» увела его сознание в мир забвения.

* * *

...Эдвард, погруженный в свое ограниченное пространство, не подозревал о том, что творится за его пределами.

Внезапный звонок телефона оторвал Джона от работы. Больница.

— Джон, — голос на том конце провода был деловым, но с оттенком настойчивости, — наркоз подействовал. Нам нужно срочно провести комплексную эндоскопию и биопсию. Пока он под наркозом... Нужно использовать возможность.

Джон молчал, сжимая телефонную трубку. ”Использовать возможность...” Звучало цинично, хоть и логично с научной точки зрения. ”Добровольное согласие?” О нем в любом случае не шло речи. Да, все эти исследования необходимы. Дилемма между наукой и моралью, которую он сам себе создал, теперь проявилась во всей полноте.

— Нет, — твердо произнес Джон, — сейчас никаких инвазивных исследований.

— Но, Джон... Мы теряем время! Нам нужны данные... — возразили на том конце, недоумевая.

— Нам нужны данные о работе его мозга, — Джон повысил голос, в нем появились стальные нотки. — И мы займёмся этим, как только уберем ножницы. Ткани — потом. У нас есть вся исходная информация. Я сказал — нет. Когда он сможет адекватно оценить ситуацию — тогда мы вернемся к этому вопросу.

— Хорошо, Джон, как скажете, — в голосе послышалось лёгкое колебание. — Но я не уверен, что это оптимальный путь...

— Вы же анестезиолог, верно? Вот и сосредоточьтесь на том, чтобы обеспечить ему стабильное состояние после выхода из наркоза. Это ваша зона ответственности. Остальное — за мной.

Джон положил трубку. Он с отчётливой ясностью понимал, что его моральная дилемма, которую он выбрал сам — ещё не раз предстанет перед ним в полный рост.