Глава 2 (2/2)

— Что ты сказал?

— Твой брат спрашивал о тебе. Он скучает, — Ки Хун смотрит полицейскому прямо в глаза и растягивает губы в грустной улыбке.

— Откуда ты..? Вы общались? Когда? Почему?

— Мы заключили союз. Это… — Ки Хун обводит кистью правой руки здание мотеля. — Как одно из его последствий.

— Ты что? Решил присоединиться к системе, вместо того, чтобы бороться с ней?! После всего, через что пришлось пройти?!

— Ты правда считаешь, что я мог так поступить? — Ки Хун растирает окурок подошвой ботинка, а его тон тут же преображается — становится строгим и возмущенным.

— Ты мне скажи!

— Я никогда не поддержу бойню. Но твой брат… Ин Хо пришел ко мне с предложением, как можно попытаться помочь тем, у кого нет иного выхода.

— Что он тебе наговорил? — Чжун Хо почти шипит. Он делает шаг, вставая так близко, что его дыхание обжигает Ки Хуну щеку, а пальцы впиваются в воротник его куртки. — Ты знаешь, что он был лучшим в своем участке, когда дело доходило до допросов? Ин Хо — мастер мелочей. Он подмечает человеческие слабости, он умеет слышать страхи и подтексты в словах других. Он — прекрасный манипулятор. Я уверен, что он снова втянул тебя в какую-то собственную игру. Разве прошлый раз тебя ничему не научил?

От Чжун Хо пахнет дешевым кофе, сигаретным дымом и страхом. Он отчетливо ощущается в воздухе, выступает капельками пота на его напряженном лбу. Но, на удивление, Ки Хуна это не трогает. Есть у него отвратительное качество: если доверился — верит, пока в спину не воткнется очередной нож. Он знает, что не проницателен, но пока что в плане Ин Хо никак не может разглядеть второе дно. Если оно есть — со временем Ки Хун его отыщет. Но пока у него есть хороший план, он будет его придерживаться. Поэтому он отцепляет чужие пальцы от своей куртки и легонько толкает полицейского в грудь, заставляя отступить назад. Ему неприятна эта близость.

— В любом случае, это мой выбор — верить ему или нет. Тебе придется смириться, что теперь мы с твоим братом заодно, как бы дико это ни звучало, — медленно говорит Ки Хун. — Мне кажется, он изменился. Но тебе лучше самому поговорить с ним.

Чжун Хо сплевывает под ноги и уходит, так и не сказав ему на это ни слова.

***— Что за срочность?

Ки Хун проходит в просторную гостиную, на ходу скидывая куртку. Он устал, к тому же, ночью его вновь мучили кошмары. Он как раз собирался вернуться в свою квартиру, закинуть в глотку несколько таблеток снотворного, но Ин Хо прислал за ним машину. И вот он здесь — осталось узнать, что за причина не могла подождать до завтра.

— Может, я просто соскучился? — Ин Хо откладывает на подлокотник кресла книгу, которую держал в руках, и с легкой полуулыбкой смотрит на Ки Хуна. Тот щурится в ответ и упирает руки в бока.

— Это шутка такая? Я весь день то на переговорах с инвесторами, то разбираюсь с документами по ремонту, а ты думаешь, что я как собака примчусь к тебе по первому свисту?!

— Но ты же здесь, — Ин Хо широко улыбается и подходит к возмущенно глотающему воздух бывшему игроку. Ки Хун тут же теряет запал возмущения и замирает — ну, чисто лань в свете фар. Он ненавидит, что каждый раз, когда Ин Хо подходит так близко и смотрит этим своим непонятным взглядом, по рукам начинают бежать мурашки, а щеки и шею тут же обжигает румянец.

— А мог бы спать дома! — все-таки находится он. Ведущий стоит так близко, что можно разглядеть каждую морщинку, прорезавшую кожу возле глаз, стоит тому улыбнуться. Ки Хун чувствует, как собственное дыхание начинает подводить, а сердце сбивается с ритма, поэтому он отворачивается, чтобы тут же воскликнуть: — Это же мои вещи!

Он мчится к дивану, где сложены его немногочисленные пожитки. Которых тут не должно быть!

— Да. Я не стал просить их раскладывать — в квартире две спальни, выбери ту, что понравится. Я не стал решать за тебя.

— Какое благородство — хоть спальню себе выберу. Спасибо! — язвит Ки Хун, сгребая сложенную одежду в кучу и прижимая к груди. — Подумаешь, просто решил, что мне нужно жить в другом месте, перевез все вещи! Зато спальню выберу сам. Вот это разнообразие, вот это свобода выбора!

Он недовольно щурится на Ин Хо и подтягивает коленку к груди, чтобы удержать в руках разваливающийся ком из вещей. Так, балансируя на одной ноге, как цапля, он левой рукой тянется за упавшей футболкой, но чуть было не падает — крепкие руки вовремя подхватывают его за бедра.

— А чего не пентхаус?

— Ты бы сбежал от роскоши, которую «не заслужил», — Ин Хо издевательски тянет последние два слова, и Ки Хун со смущающим раздражением понимает, что тот прав. Засранец изучил его как облупленного. Ладно. В эту игру могут играть двое. Ки Хун тоже узнает больше про Ведущего. Даже заведет на него досье! А когда он что-то решил, то несется на всех парах с уверенностью паровоза.

Что он уже знает о Ведущем? Ки Хун щурится, копошась в собственной памяти. Итак, тот предпочитает виски; чувство юмора у него хромает на обе ноги, зато улыбка такая заразительная, что нельзя не улыбнуться в ответ. Он знает, что Ин Хо левша, что предпочитает шоколадное молоко обычному и что на дух не переносит угря и бобовые. Он также осведомлен о некоторых фактах из его прошлого, про наличие одной почки и скверного характера. И что тот обожает на него, Ки Хуна, пялиться. А еще он — любитель все контролировать и причинять заботу. По крайней мере, в его сторону это точно распространяется. И пока что Ки Хун не может точно сказать, как он сам к этому относится.

После первого месяца их регулярного общения, десятков выпитых Ки Хуном стаканчиков кофе и сотни зеваний во время важных разговоров в один прекрасный день в его обшарпанной квартирке появилась большая блестящая кофемашина. «Чтобы ты мог пить нормальный кофе, а не кошачью мочу из автоматов», — сказал тогда Ведущий и перевел тему. Затем в квартире постепенно появились новая кровать с хорошим матрасом, светонепроницаемые шторы и ортопедическая подушка. Ки Хун возмущался, читал лекции про вторжение на его территорию, но от подарков не отказывался. Он же не дурак какой-то! В любом случае, теперь все, что он успел узнать об Ин Хо, казалось таким незначительным, что он твердо решил, что должен — нет, обязан! — изучить Ин Хо, его привычки и предпочтения, чтобы в дальнейшем можно было использовать эту информацию против него. Исключительно ради этого!

Ки Хун выныривает из своих мыслей лишь почувствовав, что с поясницы исчезла приятная тяжесть. Ин Хо убрал ладонь и на волне настроения Ки Хун уже хочет запротестовать, но тут же захлопывает рот. Этой руки там и не должно было быть… От осознания скулы обдает жаром. Нужно что-то срочно предпринять, поэтому он впихивает Ведущему в руки злополучную футболку и велит показывать комнаты.

***Настоящее осознание перемен настигает Ки Хуна теплым весенним вечером. Они возвращаются с концерта джазовой музыки: Ин Хо уже несколько месяцев твердил ему, что залог высокой продуктивности — качественный отдых. С тех пор они втянулись в только им понятную гонку, по очереди продумывая совместный досуг. С учетом загруженности состыковать выходные получалось нечасто, но Ки Хун неожиданно для себя понял, что с особым трепетом ждет этих вечеров. Все же он был азартным игроком, поэтому когда выбранное им место вызывало у Ин Хо улыбку или одобрение, Ки Хун чувствовал себя победителем.

Он не был любителем джаза, но послушно высидел весь концерт, а после еще и постарался поддержать ненавязчивую беседу, в то время как самому больше всего запомнилось тепло чужого колена, прижимающегося к его коленке. Теперь же они неспешно бредут по оживленной улице Сеула, время от времени переговариваясь, сталкиваясь плечами и ловко лавируя между прохожих в особо многолюдных местах.

— Я оставил машину в нескольких кварталах отсюда, — констатирует Ин Хо, не сводя взгляда с Ки Хуна, у которого меж губ тлеет огонек сигареты. За его спиной горит множеством окон многоэтажка, которую Ки Хун учится называть домом.

— Ты можешь остаться у меня, — слишком быстро говорит Ки Хун, а сигарета ходит ходуном меж его губ. Вверх-вниз, вверх-вниз. Ин Хо не сводит с нее взгляда. — Одна спальня пустует, так что…

— Уверен, что мое присутствие не будет тебя смущать?

— Только если ты не предпочитаешь ходить нагишом, — кадык Ки Хуна взволнованно дергается. Он как-то рвано выдыхает дым и избегает смотреть в глаза напротив.

— Постараюсь держать себя в руках, — несмотря на серьезный тон, губы Ин Хо дергаются в улыбке.

Уже вечером, лежа в кровати, Ки Хун думает о том, что впервые за долгое время он проводит ночь не в одиночестве. С тех пор, как умерла мама, он жил один, и казалось, что одиночество настолько вросло в него, что он никогда не сможет делить свою территорию с кем-либо. Он пытается ворошить в памяти воспоминания о совместной жизни с женой, но картинки настолько блеклые, словно все это происходило то ли не с ним, то ли в другой жизни. Может, так оно и есть. Он — не тот, что был прежде. Теперь его заботят жизни других людей, он чувствует груз ответственности и пытается нести его. Теперь ему важно, чтобы каждый имел второй шанс. Жизнь слишком коротка, жестока и непредсказуема. Если у него есть возможность сотворить доброе дело, он обязан протянуть руку помощи.

Ки Хун переворачивается на бок, поджимает ноги, но сон все не идет. В последнее время он стал спать лучше, но в эту ночь никак не удается сомкнуть глаз. Во второй комнате спит Ин Хо. Всего год назад это казалось настолько невероятным и противоестественным, как если бы с неба пошел дождь из монет. Раньше Ки Хун не преминул бы использовать возможность, чтобы прокрасться к нему и придушить подушкой. Ему бы хватило сил и ненависти на убийство. Хватило бы?

Ки Хуну кажется, что он уже несколько раз слышал скрип кровати в другой спальне. Он понимает, что этого просто не может быть — комнаты разделены коротким коридором, — но какое-то иррациональное чувство заставляет его медленно опустить ноги на пол и на цыпочках прокрасться в чужую спальню.

В комнате стоит непроглядная тьма. Приходится несколько раз моргнуть, дожидаясь, пока глаза начнут различать очертания силуэтов. Ин Хо лежит на боку, сжав в кулаке угол подушки. Ки Хуну кажется, что время от времени тот вздрагивает, но без освещения не разобрать, поэтому он ступает ближе. Пол обжигает холодом босые ступни, матрас беззвучно прогибается под его весом, когда он присаживается на край.

Дыхание спящего рваное, беспокойное, а кулак то и дело сдавливает подушку. Ин Хо снится кошмар. Ки Хуну кажется, что он видит, как сжимаются веки, а на лбу проступают глубокие складки. Мужчина вновь крупно вздрагивает, и Ки Хун тянется к его плечу — то ли чтобы разбудить, то ли чтобы успокоить прикосновением. Он даже не успевает вскрикнуть, как оказывается прижат к кровати: ноги Ин Хо блокируют его бедра, правое предплечье пережимает горло, а левый кулак уже занесен для удара.

— Ин Хо! — сипит Ки Хун и безуспешно пытается избавиться от захвата. — Ин Хо! Это я…

Тот щурится и несколько раз моргает — его взгляд проясняется, когда у Ки Хуна почти заканчивается воздух в легких. Ин Хо с ужасом отстраняется.

— Что ты здесь делаешь? Черт. Ты в порядке?

Его руки хаотично ощупывают плечи, грудь и бока Ки Хуна, пока тот надсадно кашляет и трет пальцами шею.

— Слезь с меня, — он спихивает мужчину со своих бедер и садится. Со свистом втягивает воздух через рот, наполняя легкие.

Ин Хо выглядит растерянным — их лица слишком близко, чтобы Ки Хун мог это разглядеть. Он морщится, поворачивает голову из стороны в сторону и ворчит:

— Теперь синяк останется.

Он тычет пальцем в шею, как будто в кромешной тьме можно разглядеть красноту от захвата. И замирает, когда чувствует голодные пальцы на зудящей коже. Ин Хо оглаживает большими пальцами кожу возле кадыка — извиняется. Ки Хун чувствует, как мурашки рассыпаются по плечам и бегут по груди вниз. Он непроизвольно втягивает живот и прикусывает губу, чтобы не издать ни звука. Он хочет, чтобы прикосновение не заканчивалось, но Ин Хо отодвигается и ложится на спину, уставившись в потолок.

— Мне жаль. Я не осознавал, что творю, прошу прощения, — тихо говорит он. — Что ты здесь делаешь?

— Тебе снился кошмар, — мямлит Ки Хун и трет ладонями собственные предплечья. Чертовы мурашки никак не хотят оставить его в покое.

— Я разбудил тебя криками?

— Да, — врет Ки Хун. У него нет объяснения, почему он явился в чужую спальню посреди ночи, поэтому он хватается за любезно предоставленную соломинку.

— Мне жаль. Остаться было плохой идеей.

Ки Хун не видит его лица, но отчетливо слышит сожаление в чужом голосе. Это вызывает у него полусмешок-полукашель. Он не спешит уходить, наоборот — усаживается у изголовья кровати, вытягивая ноги.

— Зато я выяснил, что пытаться убить тебя во сне — плохая идея, — пытается пошутить он.

Некоторое время они проводят в тишине. И это молчание кажется обволакивающе уютным: Ки Хун чувствует, как постепенно тяжелеют веки, как углубляется его дыхание. Ему до одури хочется спросить, что же снилось Ин Хо, что заставляет его вздрагивать по ночам, но он проглатывает этот вопрос. Слишком лично. Слишком болезненно.

— Я был 132-м, — слышит он тихий голос и опускает взгляд. Ин Хо не спит: его глаза открыты и слепо пялятся в темноту. — Мне нужны были деньги на операцию жене. Я думал, что успею. Но лишился всего в одночасье: работы, поддержки семьи, а после жены и ребенка. У меня были деньги, но не осталось того, ради чего стоило бы жить.

Он некоторое время молчит.

— Я два десятка лет проработал полицейским: видел умерших от передоза торчков, избитых до полусмерти женщин, защищавших мужей, что сотворили это с ними, у меня на глазах погиб мой напарник. Это оставляет след. Начинаешь относиться к смерти проще. На играх у меня была цель. Мне нужно было спасти жену и нашего малыша, в то время как остальные пришли за быстрыми деньгами, чтобы, выйдя на свободу, вновь просадить их на ставки, алкоголь и наркотики.

— Все? Все были такими без исключения? — тихо спрашивает Ки Хун.

— Не знаю. Теперь не знаю. Тогда я старался не видеть в них личности. То, что игроков обезличивают, давая им номера, только играло на руку. Это не человек — лишь несколько цифр на нашивке куртки. Я держался особняком, но прислушивался к разговорам, следил за конфликтами, чтобы в дальнейшем обернуть в свою пользу. Я не мог позволить себе проиграть. Ставка была слишком высока.

Под конец его голос срывается, и Ки Хун опускает руку, чтобы сжать обнаженное плечо в молчаливой поддержке. Он все так же сидит, прижавшись спиной к изголовью кровати, в то время как голова Ин Хо лежит на подушке. Ему хочется обнять того, но он не уверен, что жест будет уместен. Поэтому он осторожно поглаживает кончиками пальцев плечо Ин Хо, не в силах выдавить ни слова.

— Она умерла на шестой день игр. А меня не было рядом. Я не успел. Заработанные деньги превратились в бесполезный мусор. У меня больше не было дома.

— Ты… заложил квартиру?

— Дом — это не всегда место, Ки Хун. Зачастую это любимые люди.

Больше они не разговаривают. Ки Хун много думает над чужими словами и не замечает, как медленно проваливается в сон.

Когда он открывает глаза, то лежит на боку: в комнате чуть светлее, чем раньше, но плотные шторы почти не пропускают солнечный свет, поэтому неизвестно, сколько прошло времени с ночного разговора. Вынырнуть из сна получается не сразу — ему тепло и уютно. А еще он чувствует давно забытое чувство безопасности. Ин Хо прижимается к нему со спины, обхватив левой рукой поперек живота. Ки Хун чувствует чужое дыхание у себя в волосах и на мгновение каменеет — это кажется неверным и в то же время самым правильным, что может быть. Почувствовав его напряжение, Ин Хо также замирает, а после начинает медленно отстраняться — рука ползет по животу вверх, собираясь переместиться на бок, но Ки Хун перехватывает ее и прижимает ладонью к своей груди. Его сердце колотится так сильно — он готов поклясться, что Ин Хо ощущает это через кожу. В чужих объятиях тепло, спокойно и так правильно, что в какой-то момент Ки Хун думает, что это все ему снится.

— Поспи еще, — слышит он шепот на ухо и послушно прикрывает глаза. Он балансирует на грани сна и яви, когда ощущает прикосновение губ к шраму за ухом, где раньше был маячок.