Глава 46. И заблуждение и пробуждение (1/2)
Море безмолвствовало.
Пич не любил море, еще с детства. Связано ли это было с его силой, тьмой и смертью, живущими внутри, он не знал. Все же океан — колыбель жизни на Земле, а он вестник хаоса и разрушения, ну, помимо прочего.
Нубиец помнил, когда увидел большую воду впервые, кажется, ему было не больше пяти лет, тот возраст, когда еще можно быть трусоватым. За руку его крепко держал Первый, гордо и непоколебимо стоящий на двух ногах, по щиколотку утопающих в тягуче-вязком мокром песке.
Мальчик сжимал в одной руке сандали, второй вцепился в широкую ладонь наставника и морщился, от ощущения клейкой массы, облепившей стопы. Он переминался с ноги на ногу, пытаясь очистить пятки о собственные голени, но влажное месиво практически издевалось, налипая вновь и вновь как присоски осьминога.
Первый с полуулыбкой смотрел на подопечного, не высмеивая, но и не наставляя. Каждый должен познавать мир самостоятельно и создавать свое собственное мнение о нем, не будучи отравленным чужими предрассудками.
Пичу огромное бескрайнее пространство воды, которая шумела, свистела, шипела и плевалась брызгами, не нравилось, от слова совсем. Чуждая необузданная мощь пугала и заставляла пятиться.
Воспоминания накатывали ярко и вразнобой. Сыграло ли в этом роль вино? Оно, темное, маслянистое, отдающее горечью виноградных косточек скользило по пищеводу из глиняного, какого-то уже очень неказистого и щербатого сосуда каплевидной формы, где толстая часть была выше, а ко дну сужалась. Размер же заставил бы невольного зрителя удивленно вскинуть брови. Как это? Полметровую тару и как пушинку одной рукой, безэмоционально вливать содержимое прямо в рот, не заботясь о том, все ли попадает прямо в цель?
Море сегодня было довольно тихим, оно, словно извиняясь, лизало огромные мужские ступни, сидящего прямо посреди пустынного берега мужчины.
Горсть теплых капель бросилась в лицо, позволяя не утратить связь с реальностью, а закатное солнце осуждающе раскидывало напоследок блики, ныряя в янтарную с красноватым отливом глубину у кромки горизонта.
Окончательно оттянув в сторону душащий его галстук, нубиец отшвырнул его в бок. Щелкнули, разлетающиеся пуговицы на изрядно заляпанной вином, некогда белой рубахе и дышать тут же стало легче.
За спиной с шуршанием раздались чьи-то шаги, но жрец даже не обернулся, на удивленно-вопросительное молчание. А оно даже на слух было удивленным и ярким вопросительным знаком мигало в мозгу среди алкогольных паров.
— Так-то будешь?
Пришедший постоял в тишине и, все же решившись, сел рядом, так же не думая о том, каким после подобного времяпрепровождения станет дорогой темный смокинг. Черные кожаные ботинки жалобно скрипя погрузились в мокрый песок, царапай тонко выделанные бока о жесткие песчинки и прячущиеся среди них мелкие камни и осколки раковин. Носки тут же набухли влагой, а штаны потемнели еще больше.
Важно ли это? Нисколько, для потерявших почти все.
Стивен погрузил ладони в набежавшую волну и мокрыми руками зачесал лезущие в лицо волосы.
Обхлопав нагрудный карман, он все же извлек оттуда сигарету и вежливо протянул пачку коллеге первому. Пич мотнул головой и продемонстрировал кувшин. Стрэндж кивнул и, зажав меж губ бумажную трубочку, убрал остальное. На кончике сам собой вспыхнул и потух огонек, взвив тонкий изгиб дымного узора, всю массу ядовитого облака устремив вглубь мужского горла.
Горячая волна табачной горечи прокатилась, обжигая после долгого воздержания от пагубной привычки, и маг прочистил горло, перехватив сигарету пальцами.
— Пить будешь?
— Может позже, — Стрэндж согнул одно колено, оперевшись о него локтем. Вторая рука ладонью зарылась в песок, позволяя сидеть в таком полускрюченном положении почти комфортно. Полы пиджака разошлись, и частично выбившаяся из брюк рубаха собралась складками, натянув полупрозрачные пуговицы.
Лениво стряхнув пепел, Стивен затянулся вновь, ощущая расслабляющийся внутри комок льда, подточеный горячим никотиновым дымом.
— Что это?
— Свадебное вино со времен древней Нубии. Первый заложил для меня. Выпить… не успели.
Верховный сжал губы, обхватив сигарету и затянулся глубоко, глядя на судорожно прячущееся солнце и выдыхая в его сторону кривоватое облако.
— Мог бы оставить на будущее, — с намеком на обещание Велламо, откликнулся Стивен.
— Нахер это будущее, — Пич глотнул вина и отставил амфору. — Я заебался им жить. Наступит, куплю новое и сладкое. Она больше сладкое любила…
Серый пепел мешался с соленой водой, и яркий огонек мелькнул у лица Стрэнджа.
— Звучит обнадеживающе.
— У тебя хорошие дети, — нубиец откинул голову и посмотрел в небо.
— Ага, хоть где-то в мультивселенной я не облажался, — горло драло и организм сопротивлялся отраве, заставляя кашлять и сплевывать вязкую мокроту.
— Вот так-то картина из головы не выходит. Я бы не смог так поступать с сыновьями, даже ради Юми… или смог. А ты?
Стрэндж задумался. Тлела невостребованная сигарета, а взгляд мага был прикован к ее разрушающемуся краю. Они все просмотрели предоставленные Велламо, ее собственные воспоминания, можно сказать запись свидетельских показаний. Эти лица юнош, с восторгом познающих новые возможности своих русалочьих тел и глаза Навина, методично вскрывающего им горла или всаживающего нож в спину. И это отнюдь не фигура речи.
— Не хочу думать и размышлять об этом. К чему? Если бы я навредил хоть одному своему ребенку подобным образом, то вернувшись к жизни, Соня бы первая меня осудила. Принять выбор другого человека — позиция сугубо взрослого… — он хмыкнул. — гуманоида. Но, в чеславном стремлении и инфантильном эгоизме, мы почему-то решаем, что и как должен делать наш партнер, начисто забывая, что он отдельная от нас личность. Эта Мирайя, как и Соня, выбрала мир и защиту близких, а не себя. Навин выбрал свое эго, уничтожая других, якобы для тех же целей. Но все это лишь угли его сгоревшего разума и жалкие попытки оправдаться. Брехня больного отморозка. Он ведь даже не узнал, нужна ли его женщине жизнь такой ценой.
— Но в чем-то этот старый индюк прав.
— Все злодеи в чем-то да правы, — затяжка до самого фильтра и остатки сигареты сгорают в руках. Стремительный полумрак накрыл берег. — Если они, конечно, не охочие до чужих душ и печени чудища. И что теперь, нам всем скопом следовать их примерам? Совесть, недооцененный элемент нашего сознания, она же и отличает нас от них. Навин ее утратил, мы пока еще держимся. Это и делает нас героями, ставя выше злодеев и их извращенной морали. Дрянь какая, давай свое вино.
Нубиец щедрым жестом протянул кувшин, но, заметив сомнение на лице компаньона, материализовал кружку, куда плеснул темно-фиолетовой жидкости:
— За совесть?
— За право выбора, — отозвался Стивен и глотнул алкогольного пойла. — Ходил к мальчику?
Пич зачерпнул песка и проследил, как комья его проваливаются меж пальцев.
— Ходил, так-то. Только он уже не мальчик. И ждет тебя. Ему плохо.
— Сейчас плохо всем. И, надеюсь, Навину тоже.
Жрец вопросительно вскинул брови, ожидая пояснений и глядя на дергающийся кадык Верховного, который в пару глотков осушил свою кружку.
— И? Отдачи не боишься? Его приговор — жизнь.
— Старк клятв не давал, — лаконично отозвался Стивен, криво ухмыльнувшись. — А живут и с переломанными конечностями, сам таких видел и даже оперировал.
— Хорошо, что так-то больше не оперируешь.
Нервный смешок перерос в такой же нервный смех. А двое мужчин на берегу поровну разделили выпивку и боль. Увы, меньше стало только первого.
***Следовало закончить еще одно дело, которое многотомным якорем повисло над головой и давило, нашептывая о том, чтобы как-то оттянуть эти мгновения. Но откладывать до бесконечности невозможно, да и нечестно это по отношению к этому созданию, что пострадало всяко не меньше, чем он сам.
В этот раз Стивен даже постучал в дверь палаты, из которой мальчика единственного еще не выписали. Хотя, признаться, для страховки они специально держали его подальше от Камар-Таджа, пока не разрешится полностью ситуация с предателем.
— Входите.
Стивен собрал в кулак все оставшееся в себе мужество и распахнул дверь, входя в обитель полумрака и ночной прохлады.
Ми Гун сидел в полнейшей темноте у отрытого настежь окна и смотрел на ночной сверкающий огнями город. И силуэт этот, взрослый, сформировавшегося если не мужчины, то молодого парня, смущал и казался нелепым, очерченный по краям белесой кромкой фонарей улицы.
Рука сама собой потянулась к выключателю.
— Не надо, мне пока больно еще от яркого света.
Мужские пальцы соскользнули с гладкого пластика, не завершив задуманного, и Стрэндж медленно приблизился к ёкай, даже не обернувшемуся.
Рассмотреть его подробно в таких условиях не удавалось, но даже того немногого, что удалось, хватило, чтобы оценить Породу. Именно так, с большой буквы. Долгие века генетического отбора и вот он, продукт селекции и дитя двух сильнейших лис своей эпохи.
Принесло ли ему это счастье?
Дайте подумать… Родная бабушка наняла духов для его убийства; отец умер, отдавая всего себя для выживания сына во время взросления; тетя пожертвовала собой, чтобы спасти девушку, лишь недавно заменившую отца, но уже почившую на благо высшей цели. Замечательный набор здорового и счастливого ребенка. Который и ребенком теперь не является.
Стивен замер за его плечом, чувствую горечь повисшую в воздухе, свою, его…их общую. Отвратительный до дрожи вкус потери, беспомощности и безысходности. Кажется, теперь Стрэндж навсегда разлюбит американо и темный шоколад. Уж слишком у них теперь говорящие ассоциации.
Больничная пижама зашелестела на теле Ми Гуна, когда он распрямил одну затекшую ногу, и поджал под себя вторую. Глухо звякнуло что-то в руке и маг невольно обратил внимание на зажатый в кулаке браслет-артефакт, сделанный для кицунэ Соней. К языку подкатила желчь, до спазма желудка и боли в пищеводе. Затошнило, замутило и Стивен аккуратно вдохнул и выдохнул через нос.
Он стоял сбоку сидящего на подоконнике в пол оборота парня.
— Мне тоже больно, — тихо отозвался незнакомый, грубый голос, ничуть не похожий на прежний звонкий. — Знаешь, Главный. Я не так давно делился с ней страхами о мамином здоровье и вспомнил видения Учителя. Там было много дорог и на каждой смерть.
Стивен замер, вслушиваясь в правильную и довольно взрослую речь, считай вчерашней трехлетки и с ужасом понял. Изменения были не только физические. Он покачнулся, благо это не было заметно, и схватился рукой за оконный откос, внимательно и молча слушая слова своего будущего приемника.
— Я только сейчас понял, что видел глубже, чем Пич. Некоторые видения были блеклыми и прозрачными, как наименее возможные. Некоторые такие яркие, что смотреть больно. Я видел твою смерть, но не как в кино.
Он хмыкнул и тряхнул отросшими до плеч волосами.
— Просто твой силуэт и вспарывающее живот копье. Видел смерть дяди от того же оружия. Видел исчезающую в свете тетю Юй Мин, но ярче всего сияло видение моего сгорания в белом пламени. Я маленький, мне было страшно. Я по глупости попросил Соню пообещать, что она защитит нас с мамой во что бы то ни стало. Она и пообещала. Повторного видения не было, но, думаю, если бы оно было, я бы увидел сгорающего не себя, а Соню. Она заняла мое место, она сдержала обещание… Это я виновен в ее смерти.
Стрэндж впервые испытал такое сильное желание обнять чужого человека, даже не женщину. Сочувствие? Жалость? Соболезнование? Никогда. Ты смотришь в глаза семьи спасенного или не выжившего пациента, а внутри пустота, разбавленная или гордостью от проделанной хорошо работы или гневом от того, что не справился.
Старейшина была права, когда сперва выгнала его из обители, не хотела брать, не стремилась возиться и переламывать уже сформировавшуюся личность. Нельзя наполнить забитый до отказа сосуд, не разрушив, или же не вылив сперва все до капли.
И вот его путь к опустошению закончен спустя столько лет, и начал по капли заполняться тем, чем должно.
Дружбой и ее ценностями — с Вонгом.
Зрелой ответственностью — с Камар-Таджем.
Любовью и ее последствиями — с Соней.
Сожалением, сочувствием и болезненным пониманием потери, общностью — с Ми Гуном.
Не имея сил и желания бороться с очевидным, мужчина положил руку на плечо парня и легонько сжал.
Здесь. Я здесь, мальчик. Я скорблю вместе с тобой. Ты не один.
— Ты не виноват в том, что мог видеть, но не понимал, Мун. Это был ее выбор. Выбор взрослого человека, оберегающего очень важных и ценных для нее людей. Она отдала свое сердце, чтобы ты не потерял свое. Не разбивай его, иначе жертва станет напрасной.
Парень обернулся резко, стремительно перехватывая взгляд Верховного и маг увидел все то, что так тщательно оберегал полумрак. И наполненные слезами карие глаза, и некрасивые дорожки на щеках и под носом, и даже трясущиеся от сдерживаемых чувств губы.
— Главный, наша Соня умерла! Главный, она туда вошла вместо меня. Я не чувствую ее, не слышу. Я больше не ее луна, — рот приоткрылся и вместе со словами оттуда хлынули рыдания.
Молодой с виду мужчина обхватил темное кимоно Стрэнджа обеими руками, вжался лицом в плотную ткань на уровне груди и разрыдался как обычный маленький мальчик.
Дернувшийся изнутри Стивен на мгновение застыл с поднятыми руками, а потом, сдаваясь, обнял парня, прижал к себе, неловко погладив лохматую макушку.
— Ты все еще ее луна, Мун. Ты не должен этого забывать. Ее забывать. Поплачь, малыш. Знал бы ты, как сильно я хотел бы также.
Рыдания длились и длились, пока слез не осталось совсем. Стивен не плакал, он замер в состоянии того покоя, который предшествует истерическому припадку. Такое хрупкое равновесие на краю пропасти и оставалось надеяться, что время поможет сделать хотя бы пару шагов назад.
Хотя, к чему лукавство?
Он не рыдал, сегодня.
Он не рыдал вечером после суда. И держался-то до последнего, но сев на диван, почувствовал под спиной дискомфорт и в попытке избавиться от этого, нащупал коробочку. Предательскую, бархатную, с кольцом купленным для Кристин и чуть было не врученным Соне. Стивен и думать о нем забыл, но почему-то бриллиант сверкнувший в полумраке, стал последней каплей.
Он разгромил кухню, изрезал магическим лезвием диван, вспорол им же матрац и взвыл, спеленованный собственным артефактом, в объятьях которого пришлось провести всю ночь, долгую, душную и позорную потому, что был полностью трезв и подобную выходку невозможно было скинуть на действие алкоголя.
И сейчас, да. Он не плачет, только смотрит на глядящую в ответ бездну и успокаивает всех, кроме себя.
— Прости, — Гун шмыгнул в последний раз носом и сел ровно, высвобождаясь из объятий. — Мама с Гертом показали мне свои воспоминания и учитель. Я знаю все и…могу я забрать из хранилища яйцо Ди Луна?
Стрэндж встрепенулся и нахмурился, рассматривая такое взрослое и непривычное лицо Ми Гуна.
— И что ты планируешь с ним делать, позволь узнать? Высиживать или таскать с собой?
Юноша смутился и хмыкнул, почему-то ужасно знакомым жестом зачесам темные пряди назад. А когда кривая полуулыбка изогнула его губы, Стрэндж даже моргнул от непонимания. Так странно и зеркально смотрелась его мимика на чужом лице. Гун заметил внимание Главного и вновь дернул уголком губ.
— Да, тело мое выросло в этот раз окончательно. И психику это не миновало, но для построения взрослой личности, пришлось использовать матрицы сознания наиболее близких мне мужчин. Это ты, Пич, и Юн. Однако, собственных зачатков характера хватило, чтобы усвоить и перестроить только то, что больше подходило. Прости, Главный, но прообразом моей личности стали вы с дядей. Здорово, правда?
Не здорово, вообще ни разу не здорово. Свой характер Стивен знал, характер Юн Мина наблюдал буквально в разрезе и представить этот дикий коктейль в отдельном человеке? Спасите боги нашу вселенную.
— Ужасно, — признался Стрэндж, потянув руку к волосам, но, осознав порыв, медленно опустил конечность назад. — Ты как себя чувствуешь?
Парень дернул плечом и сложил руки на груди.
— Помимо чувства вины перед тетей и Соней, перепадов настроения как у беременных человеческих женщин, светобоязни и периодических дьявольских мигреней, в целом неплохо. Только вот… я утратил своего лиса.
— Мне жаль, Гун. Мне уже сказали, что ты закончил свое формирование в кратчайшие сроки при помощи вмешательства магии Земли, ценой утраты второго облика. Но более всего мне жаль твоего закончившегося детства. Прости нас за это.
Сверкнули белые зубы с чуть удлиненными клыками, и один глаз Гуна стал по лисьи желтым с вертикальным зрачком:
— Не нужно переживать так, что такое настоящее детство, я узнал только с Соней и этих месяцев мне сполна хватило, чтобы закрыть этот пробел. Родившись, не духом, такой огромной привязки к этому облику я не познал, да вынужден быть в нем постоянно, поэтому не испытываю сожаления. Не такая уж и большая цена за силу и возможность помочь приютившему меня миру.
— Я был рад, если бы у меня был такой сын, — Стивен чуть склонил голову в бок и разворошил показательно взрослому пацану шевелюру. — Юр Мин повезло, и я рад, что ты появился в нашем мире.
— Не, родительские связи мне больше не нужны, так что, я могу забрать Луна?
Обаятельная улыбка с приступом манипуляции не сработала, поэтому Стивен сказал:
— Нет, — и проследив как скис Мун, продолжил. — Но будешь посещать хранилище с Вонгом и питать яйцо своей силой. А вот когда он вылупится, носить его в себе придется действительно тебе. Мы не обладаем нужными сигнатурами для того, чтобы новорожденный дракон встраивался в наше биополе.
Ми Гун радостно улыбнулся, но странное шуршание при его движении заставило парня вновь поникнуть. Он порылся в кармане и извлек гору серо-бежевых осколков.
— Она разбилась, сама по себе, — тихо признался он, демонстрируя некогда самое ценное сокровище в своей жизни.
Стивен протянул ладонь и накрыл ей зажатые в кулаке острые грани, чтобы после того, как убрать, оставить в руке мальчика целую, но уже не магическую, раковину.
— Это не помещает нам ее восстановить и поставить на полку, как память.
Парень кивнул и аккуратно, слишком бережно, прижал востановленую ракушку к груди.
— Она же вернется, Главный? У меня остался браслет с ее кровью, с которым я плавал, хоть он мне больше не нужен. Я полноценный дуалит, почти русалка, только без хвоста, а у тебя кольцо тоже сохранилось. Это ведь значит, что она вернется?
Судорожный вздох подтолкнул к краю пропасти и вывел из равновесия. Взгляд сам собой вернулся к тонкому золотому ободку с красно-синим камнем посредине. Рука сжалась в кулак.
— Я бы хотел сказать тебе, что да. Но мне не свойственен самообман, поэтому Гун, скорее всего нет. И хоть Николас, твоя тетя и Ди Лун помогли ее душе остаться цельной, планета подтвердила, что скорее всего она ушла обратно в свой мир и родится именно там. К нам она больше не придет, даже если похожее на нее лицо мы когда-либо увидим в другой русалке.
Гун нахмурился, свел брови и отвернулся.
— А артефакты?
— Артефакты рассыпятся, когда придет их срок и заряд вложенной магии растратится.
— Все-равно. Она не может нас бросить. Мы…я дождусь.
— Это твой выбор, Гун.
Он тоже хотел бы ждать и верить, но был для этого слишком прагматичным, даже со всей этой магической дребеденью, вторгшейся в его жизнь. А что важнее всего…он все еще был просто человеком.
Два года спустя
Мамино сердце такое огромное, что в нем есть место не только для меня, но и для всего мира. Хотя, если пытаться разобраться подробнее, мир и есть она. А еще, она и есть я.
Так путано и так странно для этих смешных двуногих. Для нас же все правильно и понятно.
Но однажды, мама, почему-то, решила дать мне отдельное тело. Нелепое, забавное и очень интересное. Очень хотелось попробовать в нем поплавать. Было довольно страшно, поэтому я долгое время не решалась.
«Пора, милая. Я сделала, что могла. Дальше все зависит от тебя и от них»
Кого них? Есть еще кто-то такой же, как мы? Да и как это?
Мама же могла все!
И волну поднять и дерущихся крабов разнять, и даже опрокидывать железные лодочки людей. Мне вот приглянулась эта забава, а Она запретила. Отругала. Накричала.
От обиды и непонимания я все же решилась занять новое тело. Чтобы мама соскучилась и поняла, как не права была, не позволив мне такой малости.
Я вышла из средоточия и водным комочком оплыла вокруг свернутой в позе имбриона «штучки». Она качалась в небольшой сфере возле «сердца», соединенная с ним пуповиной, пульсирующей, гладкой и теплой.
Больше всего вместилище было похоже на собранные вместе куски всех водных обитателей, будто для его выращивания мама взяла с каждого по части и соединила во что-то цельно.
Тело смотрелось длинным, как у угря, но в верхней части зачем-то болтались то ли щупальца осьминога, то ли просто уродливые плавники, тонкие, круглые как трубочки анемона и на концах еще и разветвлялись на несколько штук с пленочкой между ними. Головной отдел зачем-то отделили и повесили на толстом отростке как сплюснутый пузырь на веревочке. Глаза крупные, черные, как у дельфина, но короткий нос и маленькая узкая щелка пасти.
Я озабоченно покрутилась рядом то так то эдак рассматривая мелкие и даже с виду ненадежные акульи зубы через плоские червячные полоски вокруг отверстия для еды.
На фоне этого и того, что из верхушки «шарика» росли плоские стрекала медузы и покрывали даже хвост сбоку и часть спины, жабры выглядели вполне нормальными и не такими отталкивающими.
А вот чешуя, защищающая тело от жаберных щелей и до прекрасного полупрозрачного плавника, привела меня в восторг. Она искрила, переливалась жемчужным блеском, как облитая перламутром и красиво топорщилась, когда зародыш вздыхал и двигался, подталкиваемый течением.
«Мама, оно такое уродливое. Можно мне лучше в дельфина или кита?»
От итогов просмотра я даже забыла, что обижалась, и трусливо передумала становиться отдельной, сжавшись в маленькую светящуюся точку, на всякий случай чуть отстраняясь в сторону.
Из воды сплелись такие же отростки, как у спящего уродца и аккуратно обхватили меня, будто запирая в коралловой клетке.
Я извернулась белесой рыбкой и попыталась проскользнуть между палочек, но они цепко обхватили меня за плавник и сжались сильнее.
«Нет! Тебя ждут и я, признаться, утомилась бороться с твоими упрямством и трусостью. Взрослеть нужно всем. За столько тысяч лет, я и забыла, как сложно отделять вас от меня и возрождать.»
Я вырывалась, дергалась и почти не слушала маминых слов, как и она игнорировала мои возмущения, прижав мой искристый дух к упругой стенке, больше похожей на икринку.
Пленочка прогнулась и засосала меня внутрь, как огромный водоворот, размазывая тонким слоем по дернувшемуся телу.
«Мама!»
Оболочка моя, крепко накрепко запершая в себе кусочек личности самой Велламо, не обладающая душой, лишь оттиском ее силы, была ужасно неудобной, тяжелой и неповоротливой.
Хвост тянул на дно, плавники беспомощно дергались и топорщились, ничуть не помогая сдвинуться с места, а только незначительно замедляя падение куда-то к песку илу и камням… как это называется?
А, низа!
Дышать тоже было неприятно. Жабры щекотали отросток головного пузыря и то закрывались, то распахивались на всю ширь, давая не угаснуть мыслям. Стрекала мельтешили вокруг, как густые заросли водорослей и не давали ничего рассмотреть.
Так я и распласталась на дне, вздрагивая верхом тела и не в силах что-либо изменить.
Мама права, я труслива, и любопытна и может быть глупа. Но еще я жутко упряма, поэтому лежа в позе морской звезды и глядя во тьму многоцветной бездны, начала с самого начала.
Отростки шевелились нехотя, я сжимала и разжимала их по одному, пока не запоминала, что нужно сделать или подумать, чтобы они согнулись так, как нужно мне. Следом пошли два длинных «анемона», которые ощущались тяжелее и занимали больше времени на запоминание. Хорошо, что их только два!
Но сложнее всего оказалось с хвостом. Он двигался позже, чем я его просила и откидывал меня по камням, заставляя ощущать странные неприятные импульсы и шуршание на чешуйках.
Мама мне не помогала и сколько понадобилось времени, чтобы овладеть собственным новым телом даже не подсказала. Она, кажется, вообще молчала и стало жутко страшно, что с ней что-то случилось.
Когда же дерганными и вихляющими движениями я доплыла до нее, то мгновенно успокоилась, разглядев мерные и ритмичные вздрагивания сердца.
Что ж…кажется теперь я сама по себе?
Как интересно!
***Это ощутили все.
Каждый человек, каждое существо на планете, в чьих клетках хранилась хоть капля влаги под названием — жизнь.
Все живое с трепетом и радостью приветствовало рождение новой русалки. Своей, родной и правильной.
Одновременно по всей планете пошел дождь, даже в самых засушливых районах, на час, но небеса расплакались от облегчения, истощившись, выражая свое счастье непомерным числом сияющих радуг.
Соцсети пестрили постами, о небывалом светопредставлении в небесах. Новости транслировали кадры из разных стран, а люди просто радовались этому необычному явлению и радость эта была так заразна и так концентрированна, что мгновенный выброс положительной энергии миллиардов людей впитался в щиты Мастера Агаммото, укрепляя их, расширяя. И если бы одна девушка по имени Соня, была бы жива, то именно сейчас бы поняла, как одному магу удалось создать столь немыслимую по своей силе защиту для целой планеты. Каркас щитов изначально, был прост и довольно банален, но год за годом питался эмоциями человечества и как самый настоящий комарик, рос и развивался, утолщался и уплотнялся.
Вот она, великая сила рода людского.
Но вернемся в Санктум Гонконга, где первым уловил странные колебания силы спящий юноша, утомленный адским забегом по своему спортивному, магическому и интеллектуальному развитию.
Он подскочил на кровати как ужаленный и рассеянно завертел головой по сторонам. Минутная заминка и двойное кольцо в тумбочке оказалось в теплой руке и открывшийся портал любезно выпустил своего создателя прямо на кромке бушующей волны под проливным ливнем посреди взволнованного океана.
Тряхнув головой, убирая с лица мигом налипшие скользкие пряди Гун фыркнул и опустился на корточки, стоя на воде, как на гладком и плотном зеркальном покрытии.
Да, так он и думал, дрожь Средоточия здесь и сейчас ощущалась как никогда. Огромное сердце океана ускорило свой пульс и на мгновение замерло, пустив на волю кольцо неизрасходованной энергии, которая преодолела толщу воды и выплеснулась в небо. То тут же мощно обрушило потоки воды еще и сверху, как из эпицентра некой точки, и устремило свой слезоточив дальше.
Парень закашлялся, не успев среагировать и, пока тер залитые глаза, рядом открылось еще несколько порталов.
Увы, после смерти Сони, вода не проявляла любезности и держать кого-то кроме своего приемного сына отказывалась, поэтому маги стояли на щитах, накрывшись куполами от волн, с гулом азартно разбивающихся о неожиданное препятствие.
— Гун, — Пич приблизился, используя опорные щиты под ногами. — В чем дело, так-то, малыш?
— Учитель, — сияющие глаза стали ему ответом, такие яркие, что отражение водной магии сменило одну карюю радужку на ярко синюю, вторую оставив рыжей, лисьей, как напоминание о приобретенной ущербности. — Я слышу. Родилась русалка. Она там! Я… могу я?
Взгляд был переведен на стоящих рядом друг с другом Лиса и Верховного. Позевывающий Мин, зябко кутающийся в огромное одеяло, довольно несуразное на фоне происходящего, только поощрительно махнул рукой и зевнул снова, да так сильно, что чуть не вывихнул себе челюсть:
— Топай, пупс.
Стрэндж только молча кивнул, испытывая такую отравляющую его суть надежду, что она перекрывала дыхание. Надежду, которую запретил себе даже ощущать, потому что не верил в сказки. Сейчас же должно решиться все, умрет она в душе окончательно или не зря терзает сердце своими паскудными завываниями.
— Иди, Гун. Будем мы тут, — Ëн Сук сцепила руки в замок на уровне живота, что выдавало крайнее волнение.
Парень осмотрел напряженный Совет безумным взглядом и мгновенно ушел на глубину. Увы, познав во всей красе магию водной стихии, разделив ее в себе вместе с пламенем исконным и мощью планеты Земля, мальчик навсегда лишился облика лиса, но и русалом в полном понимании не стал. Тело его, как могло, приноровилось к приобретенным особенностям и просто напросто становилось водой. Вернее не так, верхняя часть тела оставалась человеческой, но приобретала прозрачность стеклянного облика Велламо, ноги же становились водным торнадо, небольшим, но скорости ему это придавало. Зрелище было занимательное, но мальчик мог и просто жить под водой в виде человека, как при носке браслета от Сони, который, как и кольцо Стивена, даровал обоим такую возможность. Увы, после развоплощения девушки, артефакты утратили свои функции, капли крови в артефактах потускнели и стали безжизненными черно-красными кристаллами. Но никто из владельцев даже не подумал снять их.
Сейчас же Гун трансформировался, чтобы ускорить погружение, оставив на поверхности груду мокрых вещей и двойное кольцо, тут же подобранные Вонгом. Библиотекарь использовал для передвижения сапоги уклонения Валтора, в которые, подумав, сунул ноги перед переносом, поэтому вышел из портала последним.
Гертмунд стиснул зубы, поглядывая на коллег.
За два года он так и не вернулся в Та Ло, хотя были и возможности и предпосылки, но заартачившаяся стая Юн Мина и Юри баламутили сообщество и грозились переселением, при восстановлении сообщения с Землей, поэтому минотавр плюнул на все и перетащил на Землю всех своих учеников, которые хотели остаться с наставником. Увы, продовольственный импорт из Та Ло так же накрылся тазом, но это было меньшим из зол.
Ми Гун сам предложил помощь и теперь выловом антиквариата занимался он. Единственное, океан иногда не позволял вытащить на поверхность те или иные вещи и первое время парень был в шоке от подобных выкрутасов, особенно, когда ему вывернуло плечевой сустав, при всплывании. Он тогда почти вынырнул, а вытаскиваемый им сундук, как в стену уперся.
Неприятная была ситуация, но не катастрофическая. Теперь Гун сначала подталкивал на воздух предмет, потом лез сам, во избежание рецидивов.
Глупые мысли, бессмысленный их рой жужжал внутри черепа отвлекая от главного. От чувства непомерной вины, что владело каждым Мастером Камар-Таджа, что среди бесчисленного числа прожитых лет впервые так сильно душило совестью и раскаянием.
Обычный человек, смертная девочка, легшая на алтарь миллиардов судеб чужой ей вселенной. Взвалившая на себя ответственность за не нужный ей мир и отдавшая, в итоге, за него жизнь.
Это ли с самого начала чувствовала Су, когда предостерегала и отчитывала его за грубое обращение с девочкой, тогда, при нападении Ловцов?
И в глаза теперь маленькой магиане смотреть было также невыносимо. Могучие маги, всесильные вершители судеб мало того, что не поддержали, так еще и носы воротили, брезгливо кривясь. Она протягивала руку каждому, просила молча о помощи, но ни от кого ее не дождалась.
И снились минотавру зеленые глаза с разочарованием смотрящие прямо в душу.
Мерзкое чувство, заставляющее ощущать себя букашкой, склизской и отвратительной.
Гер мог поклясться, что каждый из Совета ощущал это давление, наверное, кроме Юн Мина. Он девчонку по своему опекал и лекций ненужных не читал.
Еще, Мастер Кани вины не ощущал, поскольку девушку не знал вовсе.
Хранитель и блюститель границ Вундагора пришел в обитель спустя пару месяцев после произошедшего в Нью-Йорке, седой, сгорбленный, почти слепой, но упрямый стук в дверь Камар-Таджа и признание — не справляется. Устал выживать и хочет жить. Спустя столько лет Третий палец Длани Сета признал правоту Пича и пришел к магам за новой целью в жизни, которую, оказывается, очень боится потерять.