Глава 12 (1/2)
— Ну, давай? Бегом, без остановок?
— М-м, — отрицательно промычал Какаши.
— Ну… на руках!
— М-м.
— А как тогда?
— На голове…
— На голове?! Вот это вызов!
— И как ты себе это представляешь?
— Ну… — Гай всерьез задумался, доедая последний данго.
— Давай лучше так, — Какаши лениво поднял кулак, пока его товарищ не придумал, как можно пробежать вокруг деревни «на голове».
— Снова «камень, ножницы, бумага»?!
— Ну да. Игра для отчаянных…
— Какаши!
— Ну?.. — он повернул голову, приподняв ее с опущенной на стол руки.
— С Наруто всё будет в порядке, — шумный Гай даже благоразумно понизил голос и пытался говорить вразумительно. — И ему не станет лучше от того, что ты так убиваешься!
— Да я знаю. Я не убиваюсь. Просто не хочу носиться вокруг деревни. Во мне кончилась «сила юности»…
— Она не может кончиться, ей надо снова зарядиться! И если вот так сидеть — она не появится. Вставай давай!
— Гай… я только вернулся, дай продышаться.
Однако в распахнутых дверях лавки появились Асума с Куренай, а видеть еще и их взгляды и слушать вопросы или советы не было никакого желания. Да и разве мог кто-то понять, что творилось у него на душе? Пожалуй, это знал только Гай — так уж повелось. Ведь Минато всегда говорил Какаши, что Гаю можно доверять…
Да и не мог же он наставлять Наруто, но при этом не слушаться своих же установок, переданных ему сенсеем?..
— Идем. Пробежим пару раз вокруг моего дома, — заключил Какаши, неохотно поднимаясь.
В каком-то плане на миссиях было даже спокойнее. Не было Конохи. Не было Наруто. Словно это оставалось где-то в другой реальности.
Первое время после вынужденной разлуки он силой заставлял себя не ходить к дому мальчика. Проходить мимо, если вдруг он замечал Наруто на улице. Не обращать внимания, не думать… не думать о том, через что проходит его дорогой ребенок… ребенок Минато. Оставшийся…
…как и он сам…
Один.
Эти мысли сводили с ума. Поэтому задания стали для Какаши спасением. Сложные задания. Опасные задания. Когда думаешь только о плане действий. О битве в моменте. Снова и снова… Даже боль от пропущенных атак отрезвляла. Перетягивала внимание на себя. Будто бы физическая боль лучше душевной. Она хотя бы может пройти, когда раны заживут… или убьет окончательно…
Ему постоянно хотелось прийти к Наруто. Хотя бы посидеть у его кровати ночью, не проронив ни звука. Или снова обернуться кошкой, как тогда, во время их проделок, или собакой… Просто побыть рядышком, совсем немного. Почувствовать его. Поддержать. Позаботиться о нём. Хоть как-то…
Но это будет шаг назад. Сейчас, когда Какаши решил закрыть эту дверь, нельзя давать себе поблажек и отступать на шаг назад. После этого вернуться на нынешнюю позицию станет трудно, еще невыносимее…
Но и не думать было трудно. Особенно — возвращаться в деревню, слышать о том, что снова «натворил этот сорванец». Научившись использовать чакру, Наруто носился где угодно, доставляя окружающим массу неприятностей… еще больше, чем когда его «Неко-чан» просто уходил на миссии. Всё — из-за одиночества, из-за жажды внимания.
И Какаши было одиноко. И он всё лучше понимал Минато. Потому что тоже пытался быть сильным, как и сенсей. Быть «взрослым», ради маленького Наруто. Как и Минато в свое время отодвигал собственные переживания, чтобы позаботиться о состоянии подопечного.
А теперь Наруто у него забрали, снова. И ему придется быть «взрослым» для самого себя. Просто потому что так надо.
Мелькнула тень, запрыгнула к нему на дерево, но Какаши и не поднял глаз, и без того зная, кто это. Тензо почти робко подошел, присел рядом, свесив с ветки ноги, заглянул в раскрытый разворот книги.
— Та же страница, Какаши-семпай?
— Угу, — настроения читать как-то и не было, и Какаши захлопнул книгу. Убрал в сумку, поднял голову на сослуживца.
Младший товарищ, которого они с Третьим вызволили у Данзо, из Корня. Жертва ужасных экспериментов Орочимару…
Орочимару… еще один человек, о котором думать совершенно не хотелось. Он до сих пор вызывал у юноши холодный, стопорящий озноб. И даже страх. Потому что это… и не человек, нет. Это что-то другое. Какаши не мог этого объяснить, просто чувствовал всем своим существом. У «людей» есть хоть какие-то грани, за которые они не позволяют себе ступать…
Невольно на ум лезло и то, насколько эта самая «судьба», которая всё строит какие-то свои планы, — вещь странная и нелогичная.
Взять даже прославленную троицу шиноби.
Джирайя — наставник Минато. Один из сильнейших шиноби, каких Какаши знал. Который теперь блуждал где-то там, неизвестно где, искал какую-то истину, только ему понятную.
…а ведь тоже мог быть здесь, мог стать отцом для Наруто…
Мог. Вряд ли бы Третий ему запретил, Джирайя ведь куда сознательнее и Какаши, и Минато вместе взятых, он бы смог воспитать мальчишку… или нет?..
На то Отшельник и «Отшельник»… И недавно он издал отличный эротический роман. Не такой проникновенный, как его первая серьезная книга, «Повесть о Бесстрашном Шиноби», которую Какаши по рекомендации Минато всё-таки прочел, и не один раз. Но — вполне приятное чтиво. Куда лучше тех низкосортных книженций, которыми юноша порой зачитывался от нечего делать… Вот только — достойное ли это занятие для Легендарного Саннина? Действительно лучшее, на что он был способен, что мог дать этому миру?
О сокоманднице и, по совместительству, неразделенной любви Джирайи, Цунаде, он знал мало. В частности — от Минато, да и из пьяных жалоб Отшельника. Она тоже ушла из Конохи и где-то пропадала. Наверно, искала свою «истину»… У всех есть свои, «очень важные» дела. Блуждать по городам, подглядывать за девочками в банях, писать непристойные книги… или напиваться и спускать деньги на азартные игры…
Хотя, может, это лучше, чем служить деревне, чувствуя себя живым трупом…
Да и что касается трупов — Орочимару ведь тоже ушел. Бежал из-за своих ужасных экспериментов над людьми. Имея возможность продолжать эти же эксперименты где-то там… Может, даже имея покровительство заинтересованных людей, более беспринципных… если, конечно, он в таких нуждался.
Суть одна: Саннины покинули родную деревню. Может, у них есть свое оправдание. Может, они повидали слишком много. Может… если бы самого Какаши не удерживал здесь Наруто, он бы тоже ушел куда-нибудь?.. Где смог бы забыться, или найти свое счастье… или повеситься…
Но он считал своим долгом защищать Коноху. Быть в курсе того, что происходит. Чтобы уберечь Наруто — хотя бы так, на передовой. Он был нужен деревне. Он принадлежал деревне. Не себе.
А Саннины?.. Они не предполагали, что в них могут нуждаться здесь?.. Или посчитали, что их долг перед Конохой исполнен, и с них достаточно? Если бы только всё было так, как их учили в Академии… Но у каждого человека, всё-таки, есть свои планы на судьбу. Возможно, иллюзорные…
Тензо же так и сидел рядом, вглядываясь в него пугающе-бездонными глазами. Такой же одинокий ребенок, не знавший — или не помнивший — семьи, родителей, друзей… Тоже — оружие в чьих-то руках, не по своей воле. И пока взрослые где-то там гуляют и «ищут свою судьбу», дети — здесь, делают свою работу, чтобы сохранить Коноху…
— Думаете о несправедливости жизни? — наконец, хмыкнул мальчик.
— Да, о чём же еще? — отозвался Какаши и попытался улыбнуться.
Покачав головой, Тензо опустил руки на ветку дерева. И рядом с ними от ствола буквально на глазах выросла резная скамейка, висящая в воздухе.
— Будем считать это хоть какой-то компенсацией несправедливости, — объяснил младший товарищ.
— Да уж, тоже неплохо, — юноша перепрыгнул на скамейку и сел, похлопал рядом, чтобы сослуживец не стеснялся. Комфорт был вещью редкой, особенно во время томительного ожидания. Но способности Тензо частенько помогали им на миссиях не только в бою, но и на привале. Да и просто это было интересно — сидеть на скамейке под верхушкой дерева, наблюдая за лесом. К тому же, отсюда было хорошо видно дорогу, за которой им нужно было следить.
Тензо молчал, глядя вниз, болтая ногами. Он разговаривал нечасто и, казалось, тщательно подбирал слова. Для ребенка, долгое время лишенного социума, это было нормально. Он хотя бы не трещал без умолку, что было плюсом…
Тем не менее, чтобы немного скрасить паузу чем-то, кроме перемалывания собственных мыслей, Какаши отметил:
— Удивятся же люди, если потом пойдут мимо и увидят тут скамейку, торчащую из дерева…
— Я уберу ее, когда уйдем, семпай, — мальчик понял его слишком буквально. Однако, подумав, добавил:
— Но дерево могло и вырасти, подняв скамейку… если бы ее приделали к нему, когда оно было поменьше.
— М, правда?
— Наверно. Я видел, как деревья прорастают через заборы, даже через крыши домов, в заброшенных деревнях.
— Действительно.
— А из одного ствола торчало колесо. Видимо, рядом с ним когда-то поставили телегу, не знаю… Но дерево вросло в колесо и подняло его. Я постоянно обращаю внимание на деревья. Их живучесть поразительна. И стремление жить — такое, что они могут буквально пройти через любое препятствие…
— Интересно… — Какаши глянул на собеседника, лицо которого выражало сложную для прочтения эмоцию. Это не была мечтательная надежда, но и не была привычная людская тоска…
А человек ли он вообще? Есть ли в нём что-то человеческое? А если нет — сможет ли оно пробудиться?.. А в Какаши?..
— Что ж, будем вдохновляться примерами деревьев и не ныть из-за несправедливостей, — с наигранным воодушевлением решил юноша. — Главное только совсем уж бревнами не стать…
Тензо глянул на него с исчерпывающим прищуром, и Какаши хохотнул. Товарищ не особо любил такие шутки. Может, просто не понимал их. Его «сенсеем» в свое время был Данзо, обучавший мальчика использовать Стихию Дерева. Но, вроде бы, просто сенсеем, не «самурайским»…
И слава богам… От одной мысли об этом Какаши начинало подташнивать. Но пошутить на щекотливые темы всё-таки иногда хотелось. Пусть Тензо был не совсем тем, с кем было комфортно, да и уместно говорить о подобном… хотя они многое прошли вместе — путь от почти что врагов до сослуживцев.
Но Какаши хотелось верить, что провокационных книг его молодому организму всё-таки будет достаточно.
У него дома уже образовалась приличная библиотека, так что юноша купил большую книжную полку, которую повесил над кроватью.
А сам иногда сидел и долго и задумчиво смотрел на шкаф. Куда — в коробку, на верхнюю полку — убрал альбом Минато. С фотографиями. И туда же он убрал рисунки Наруто — дорогие его сердцу. Но сердце было ему не нужно. Сердцу не нужно было давать волю. Обстановка и без того была напряженной. Угрозу можно было ждать откуда угодно — начиная от того же Данзо. Сарутоби пригрел на груди змею. Змею, в силе которой нуждался. Но и рядом с которой расслабляться было нельзя…
Это тревожило. Тревожили и былые думы. Да, большинство гражданских считало, что Девятихвостый просто явился из ниоткуда. Но ограниченный круг лиц знал: демон вырвался из Кушины. Вот только Кушина в это время была совсем в другом месте. Значит, кто-то целенаправленно перебросил Девятихвостого в саму деревню. С понятной целью. Кто-то точно знал, что делает. Но — кто? Может, и сам Данзо… кто его знает? Или Орочимару…
Или, как размышлял Джирайя, — Мадара, тоже Учиха, причем сильнейший Учиха… который уже давным-давно должен быть мертвым. И лучше бы он таким и оставался…
При мыслях об Учихах невольно вспоминался и Обито.
А Какаши скучал по нему, в чём теперь мог себе признаться. Скучал по своему придурковатому другу… которого посчитать «другом» ему хватило мозгов только незадолго до его смерти…
Он вспоминал их совместные тренировки, на которые Какаши соглашался будто бы неохотно — потому что Минато просил его быть более открытым и терпеливым. Но на самом деле… они ведь хохотали вместе.
Например, когда Обито во время учебного боя, отходя, защищаясь, наступил на сухой сук, который громко хрустнул. И товарищ тут же покраснел до ушей, начал кричать: «Это не я!», боясь, что могут подумать, будто этот звук имеет куда более непристойное происхождение. Какаши с самого начала знал, что это просто ветка, но почему-то в тот момент это было очень смешно. И они смеялись над этой глупостью… так же, как совсем недавно они смеялись вместе с Наруто над похожими нелепыми шутками…
Потому что Какаши будто бы и самого себя не знал. Не знал, что может веселить его. Не знал, что задирать нос — не самая лучшая тактика. Не знал, что счастье всегда было близко, было в мелочах — в других людях, которые тянулись к нему, каким бы зазнавшимся болваном он ни был…
Счастье никогда не было в одиночестве: Минато так долго пытался вбить это в его упрямую башку… и осознал это Какаши уже тогда, когда потерял практически всех, кто был ему дорог…
Мысли не оставляли юношу. Были его вечными спутниками долгими ночами. Иногда их удавалось прогнать чтением, но — не всегда.
К тому же, у него появился еще один лишний повод думать об Учихах — в его отряде было пополнение.
— Тоже не спится? — Какаши подошел к костру, у которого сидел новенький и листал какую-то тетрадь.
— Семпай, — Итачи поднял голову, закрыл тетрадь, отложил. — Я могу дежурить первым, мне действительно не уснуть.
— Как и мне. Ничего. Значит, посидим, — юный командир уселся у огня. Снова глянул на паренька Учиху — еще совсем зеленого, но уже достойного занять место в АНБУ. В бою он тоже проявил себя, так что его талантливость не вызывала сомнений. Как и рассудительным ум, и уравновешенный нрав…
Гений. Еще один гений своего поколения. Какаши боялся признаваться в этом себе — будто бы это возвращало его назад, в те времена, когда он кичился своими способностями… но с такими людьми он чувствовал некое родство. Они не походили на других. На таких, как Гай, Обито, да даже Тензо… Не смотрели как посредственности — так, будто перед ними надо извиняться за свои врожденные таланты. С ними можно было говорить на одном языке.
— Что ты читаешь? — поинтересовался Какаши, кивнув на тетрадку.
— Это… сочинение моего братика, Саске, — на лице Учихи появилась трепетная улыбка. Какаши тоже улыбнулся под маской — это состояние было ему знакомо. Но Итачи продолжил сам:
— Он поступил в Академию в этом году. И недавно они писали сочинение о своих шиноби-кумирах, которыми они восхищаются…
— И Саске написал о тебе? — догадался юноша. Итачи кивнул, немного смущенно. — Можно?..
— Я… не хочу, чтобы это выглядело так, будто мне нравится читать комплименты.
— Ну, разве ж не всем в глубине души нравятся комплименты? — хмыкнул Какаши и виновато поднял руку. — Ладно, извини. Наверно, это слишком личное.
— Нет, вы можете посмотреть, если вам интересно, Какаши-семпай, — Итачи всё же протянул ему тетрадку. — Но для меня не так важно то, что он пишет обо мне… Когда я читаю — я вижу его, а не себя. Это сложно объяснить… но мне так дороги сами его мысли. Как он думает, какие вещи подмечает. Даже если бы он написал о ком-то другом. Но и в какой-то степени от этого больнее… Я знаю, что мое общество важно для него, но у меня не всегда получается быть с ним рядом. Должно быть, это его ранит. Но он всё равно относится ко мне вот так…
— Хм, я вижу… — протянул юноша, пробегая глазами по ровным строчкам.
— Простите, — вдруг попросил Итачи.
— За что?
— За то, что наболтал о своих проблемах. Тем более, что это и не проблемы даже, а просто мысли…
— Да что ты? Это ж дети. Они столько эмоций вызывают, что этим трудно не хотеть поделиться.
Он заметил обращенную к нему довольную улыбку парнишки.
— Спасибо, семпай. Я почему-то так и подумал. Поэтому и захотелось сказать это именно вам.
От такого признания на душе стало тепло, да и за Итачи раньше не наблюдалось, чтобы он болтал с кем-то из сослуживцев.
— Ночь располагает к мыслям о самом дорогом, — проговорил Какаши, подняв голову на темное небо над ними. — И к разговорам об этом, если есть тот, кто готов послушать.
Итачи понял его. Смотрел на костер, задумчиво.
— Я переживаю за Саске. Отец уделяет ему мало внимания и часто ставит в пример меня. Я думал, он возненавидит меня из-за этого. Но — нет. Даже пишет обо мне. А я не могу быть рядом столько, сколько он нуждается во мне… Но я сам готовил его к поступлению в Академию. И он сдал вступительный экзамен без ошибок!
— Это здорово. Ты молодец, что занимаешься им, даже когда сам бываешь часто занят. А Саске — еще один маленький гений?
— Надеюсь на это. Я… ни к кому не был привязан так, как к нему. С самого первого дня, когда взял его на руки.
— Ты скучаешь по нему, — с теплом заметил Какаши: это было так очевидно… и так знакомо. Вот, в какие размышления был погружен Итачи на своих первых миссиях. Но Какаши было приятно это слышать. Он улыбался, видя эту нежность, с которой его юный сослуживец относился к своему братику.
— Да. Очень… Вы понимаете. У вас тоже есть кто-то младший? Брат?
— Ну… нет. Не брат. Подопечный, скажем так… ученик, как бы. И я тоже готовил его к поступлению.
— Я так и думал. Дети — это такая прелесть. Вы только подумайте: они же совсем чисты. И всё зависит от того, что в них вложишь… В этом и огромная сложность. И что-то такое чарующее, в их непосредственности, в том, что они совсем не знают этот мир, и в то же время порой видят его намного… чище, даже яснее. Мне так интересно общаться с Саске. Порой у него бывают такие необычные мысли. Сначала кажется — наивные. А потом понимаешь…
— Устами младенца, да?
— Точно. Я на самом деле скучаю по нему…
— Понимаю. Ничего, это нормально. В АНБУ отрываешься от привычной жизни. Поэтому может стать больно, если в той жизни оставляешь что-то хорошее.
— Да… Я теперь вижусь с ним совсем редко. Поэтому он и положил мне в сумку свою тетрадку, чтобы я прочел хотя бы на миссии.
— Хороший мальчик. Решил поднять братику настроение на задании.
— Да, это правда. У него получилось. Он и правда хороший… Надеюсь, Саске подружится с Наруто, — Итачи вдруг загадочно заулыбался, и Какаши удивленно вскинул брови, меньше всего ожидав услышать… это. А от внезапного упоминания драгоценного имени его прожгло насквозь, так что спрятать свою растерянность даже под маской он вряд ли смог. Поэтому отвел взгляд на огонь, решив не увиливать.
— Хотелось бы. Я знал его родителей. Они погибли в ту ночь…
— Бедный ребенок. Мама мне говорила, — отозвался парнишка. Теперь причина его осведомленности стала ясна. — Она ведь хотела усыновить Наруто и забрать к нам, но Хокаге-сама не разрешил. И вам тоже?
— Да. Можно и так сказать. У Третьего на всё свои планы…
Он был осторожен, на всякий случай. Хотя знал, что Кушина дружила с Микото, а потому ее сын мог знать многое и о Наруто… Но снова с умилением глянул на сочинение Саске, в котором старший брат был показан буквально героем романа Джирайи.
Интересно, о ком написал Наруто?.. И как жаль, что его мальчик не может так же положить свою тетрадку в его сумку, чтобы Какаши мог почитать на миссии, отогреваясь от всех горестей…
Сзади донеслись шаги — знакомая поступь.
— Еще один полуночник, — Какаши обернулся на подсевшего к костру Тензо.
— А вы чем тут занимаетесь, Какаши-семпай? Порнографию свою рекламируете?
— Нет. Это мне Итачи-кун порнографию дал почитать, собственного написания, — он захлопнул тетрадь и передал Итачи. Который с серьезным видом убрал ее в сумку.
— Всем известно, кто водится у ворот храма<span class="footnote" id="fn_36994728_0"></span>, — непринужденно протянул Учиха.
— Видно, и у нас свой демоненок завелся, — хохотнул Какаши, радуясь, что его провокационную шутку наконец поддержали.
Ночная тишина разрезалась коротким смехом троих молодых людей, который быстро смолк. Это напоминало юноше то, как было раньше — когда он сидел так со своей командой. Обито, Рин… Минато. А теперь вокруг него были новые люди.
Такой же одинокий сирота Тензо, не знавший нормального детства, с которым можно было молча разделить тоску пережитых горестей. А с недавних пор он начал обучаться искусству подкалывания, что уже делало общение с ним поинтереснее.
Но Итачи… Он из хорошей семьи, из сильного клана. Да, его способности впечатляющие и очень полезные, но… Почему АНБУ? АНБУ — для тех, чье сердце пропитано могилой, темнотой и сыростью. Что тут забыл этот светлый мальчик? Ему ведь есть, что терять. И есть, ради чего жить…
В деревне же Какаши снова попадал на другую волну размышлений.
Думал о смерти Минато. О Кушине. О том, могло ли хоть что-то произойти иначе? Смерть Кушины при извлечении демона была неизбежностью. Но почему умер и Минато?.. Он был смертельно ранен — это да. Но Джирайя говорил, что Минато также использовал смертельную печать…
Но зачем было запечатывать демона в своем же ребенке? Минато явно хотел чего-то другого. Какаши в жизни бы не поверил, что его сенсей мог желать кому-то из своих близких зла. У него на всё были… свои планы. Но переспорить судьбу он не смог…
Может, было бы лучше, если бы Какаши смог переключиться на ту же Рин, в свое время? Может, тогда бы и Рин была жива. И Минато с Кушиной… но…
Теперь же он смотрел на Асуму и Куренай, которые как обычно, еще с Академии, вместе сидели за соседним столиком, таинственно переглядываясь. Голубки… Юноша понимал их, конечно же: полюбить можно кого угодно. Он и сам по-своему любил женщину — Кушину, вот только любил он ее как сестру, или же как мачеху… Но одна мысль о том, чтобы любить женщину в таком плане… Он не мог понять Асуму изнутри. Не мог понять и Минато. Вряд ли смог бы полюбить Рин. Да и сам абсолютно точно этого не хотел.
Пускай и книги Джирайи были об отношениях мужчины и женщины — ведь это Отшельнику было ближе, — Какаши удавалось мысленно замещать женских героинь на мужчин. В более откровенных сценах требовалось больше воображения, но ему слишком нравилась сама писательская подача Отшельника. К специфической литературе о гомосексуальной любви он относился настороженно и пробовал ее аккуратно, а читать романы о «самурайских» учителях и учениках и вовсе побаивался. Да и в них вряд ли было что-то о «любви»… «обычай» никогда не предполагал под собой «любовь»…
Почувствовав на себе долгий взгляд, Какаши повернул голову на сидящего рядом Итачи. Проницательный Учиха словно считывал его через маску. Может, развитый шаринган мог и такое…
— Вам не нравится данго, семпай? Или не данго? — он очень аккуратно указал взглядом в сторону парочки, на которую его старший товарищ слишком уж пристально смотрел.
— Мне много чего не нравится, Итачи-кун, — отозвался Какаши. Глянул на тарелку перед собой: к данго он действительно не прикоснулся. Взял их просто за компанию. Как и здесь находился «за компанию». В излюбленном месте его сверстников. Куда старался заходить хотя бы несколько раз в неделю, или в перерыве между миссиями, когда был в Конохе — потому что Минато считал, что так для него будет лучше. И потому что сам юноша понимал, что должен хоть немного времени проводить с Гаем.
Сам же Гай сидел напротив и о чём-то бурно спорил с Тензо, которого они тоже прихватили с собой. Точнее, гиперактивный друг спорил бурно, активно жестикулируя, а вот младший сослуживец сохранял крайне отстраненное выражение лица и только периодически вбрасывал очень логичные и сдержанные аргументы в свою защиту, что только распаляло Гая. Кажется, он уже обрызгал всего бедного Тензо слюной…
— Это выбор лично каждого, — заметил Итачи, продолжая поднятый разговор. Какаши снова вспомнил и о данго, и о долгом взгляде на Куренай. Его ведь можно было и неправильно понять.
— Конечно, и я никого не виню.