Глава 9. Легенда о воронах Мостовой башни, часть 1 (1/2)

Прошла всего неделя с их похода к колодцу, но нетерпеливый напарник уже рвался в бой и говорил, что выздоровел. Ян ничем не мог отложить их предстоящий поход: температуры у Томаша уже не было, насморк прошёл, силы вернулись. Возможно, Яну просто понравилось… заботиться о ком-то? Отдавать себя целиком для другого человека? Не испытывать стыда за те нежности, которые не были бы возможны, будь Томаш здоров? Он и сам не знал. Стеснялся любого варианта. Его сердце всё ещё отдавало отчуждённой дикостью, свойственной всем хроническим одиночкам.

Не проходило и дня, чтобы Томаш не благодарил его — между делом и как-то естественно — за то, что он возился с ним и жертвовал сном. Ян старался отвечать непринуждённо, будто это для него пустяк и вообще он просто мучался бессонницей, так что разницы не почувствовал. Но сердце превращалось в коварного змея — того самого, видимо, подговорившего Еву съесть запретное яблоко — и плелось меж рёбер предательским огнём, когда Томаш на него смотрел. Ян чувствовал, что скоро вкусит того отравленного плода и они оба провалятся в Ад. Какая уж тут бессонница!.. Кажется, Томаш это тоже понимал, но пока оставлял без внимания.

Зато новое дело всё ещё лежало нераскрытым на их столе! Ян иногда шутил, что они как следователи-детективы, даже их истории связаны с убийствами. Только если обычные полицейские садили преступника, они же, наоборот, его освобождали — отправляли в мир иной, где ему и было самое место.

К легенде Мостовой башни они никак не готовились — всё равно информации у них имелась целая крупица. Остальное узнают уже на месте. Томаш только выдал Яну раскладной ножик и попросил слушаться его, если что-то пойдёт не так. Ян доверял ему целиком, но боялся тех сценариев, где «что-то пойдёт не так». Томаш на это только усмехался: «Чёрт знает что может произойти, это же легенды Праги — безумные и хаотичные!» Лучше и не скажешь.

Вышли они после сумерек, заблаговременно до закрытия башенных касс, чтобы успеть купить билет. Прага радовала сегодня тихой, скромной осенью, совсем как на её открытках, где были только золотые парки, поэтический сумрак, ловко оттеняющий зубцы башенок, и благородная дымка, что навевала загадочность на местные булыжные улицы. Обычно же здесь всё было куда прозаичнее: дождь и холод, ужасный пронизывающий ветер с разозлённой Влтавы и жадный, поглощающий всё живое туман.

Ян проследил, чтобы Томаш надел всё самое тёплое из его вещей: стёганую синюю куртку, кожаные ботинки и чёрную шапку, почему-то несуразно сползающую ему на глаза. В этом деле Томаш теперь прилежно его слушался. Они решили пройти пешком — всё-таки давно не гуляли и целую неделю сидели, запершись дома. Причём захотели пойти не напрямую, а сначала до Вацлавской площади, а уже оттуда — к Мостовой башне. «Хоть немного вспомним, как выглядят другие люди и что вообще происходит в мире», — полушутливо объяснил Томаш. Ян разделял его чувства: как часто в прошлом он сам подолгу не выходил из замкнутого круга, ограниченного домом и местом для репетиций на органе!

Вышеградская улица пестрела вывесками кафе, картинными лавками и старыми домиками с лепниной, которые чередовались современными серыми уродцами. Чем ближе к центру, тем богаче становились дома: жёлтые фасады, колонны, портики, статуи, высокие, с железными заклёпками двери. Затем они перешли трамвайные пути и свернули направо, мимо углового, светло-розового здания с облупившимися балкончиками и треснутой лепниной. Дальше дорога поднималась наверх и немного сворачивала. Ян любил этот участок: по одну руку — стены Эмаусского монастыря, по другую — церковь с аккуратной башенкой. Бледно-жёлтые стены и мощная лестница, втягивающая прохожих прямо с тротуара и наверх — к великолепному резному фасаду. Монастырь же тоже казался таинственным и привлекательным, скрывался за пошарпанной стеной, некогда оплетённой виноградом, но теперь лишь — жалкими чёрными ветвями. В его длинных стрельчатых окошках всегда горел яркий свет и метались странные тени.

Они слегка отклонились от пути, поэтому свернули сразу за особняком Фауста. Если не знать легенды этого дома, то он казался вполне себе милым и уютным: нежно-коралловый особнячок в стиле барокко, коих в Праге было много. Ян в прошлом считал легенду про Фауста не более чем сказкой; сейчас же они прошли намеренно быстро мимо наглухо закрытого, нелюдимого дома. Ян бы не удивился, окажись Фауст на месте и продолжи свои алхимические изыскания, будто на дворе были всё ещё Средние века. Да и слышались оттуда какие-то странные, едва слышимые завывания… и сквозь не заколоченные окна проступали огоньки — разрозненные и красные.

Ян вздрогнул и поскорее отвернулся. Томаш заметил его замешательство и успокаивающе дотронулся до локтя.

— Не обращай внимания! Пока мы снаружи, мы в безопасности. А так твои опасения верны — внутри происходит неописуемая чертовщина. Тот, кто ступает туда, выходит уже безумным. Вот насколько сильна аура дьявола, забравшего Фауста через дыру в крыше!

Томаш беззаботно улыбнулся, взял Яна за локоть и держал — так оказалось спокойнее — до самой Штепанской. Только так Ян избавился от странного, необъяснимого ужаса, вдруг заразившего его душу.

На Вацлавской площади наконец отпустило — всё-таки зря они вышли в сумрачную Прагу, полную оживших легенд! На одной из главных же улиц города стояла привычная суматоха: толпами ходили туристы, позади переливалось огнями огромное здание музея, в маленьких лавчонках пекли трдельники и чипсы, а фешенебельные магазины ослепляли неоном и вывесками. Всё, как и в любом другом европейском городе. Хотя они и желали задержаться здесь, дело толкало их вперёд. Томаш даже предложил после окончания сходить и устроить гастрономический тур по Праге — всё равно они оба ничего в этом не смыслили! Ян согласился — а ведь правда, чтобы вот так, без цели, они и не гуляли… Даже обидно. Но, к счастью, это ещё можно было изменить!

Сетью тёмных извилистых улочек они добрались до Мостовой башни. Мимо знаменитых ступенек собора Святого Клемента, которые заменяли им с Матиашем столовую, пройти не удалось. И воспоминания опять рассекли голову, как удар изящной огненной сабли. Ян тяжело вздохнул — такое вот бремя тех, кто остался в живых, не окунулся с головой в депрессию…

Башня давала начало Карлову мосту, пропуская припозднившихся туристов под своей аркой. Высокая, сложенная из тёмного кирпича, со стрельчатыми окнами и острыми шпилями, она мгновенно переносила зрителей в Средневековье. Казалось, обернёшься — и нет вокруг никаких магазинов, аляповатого электрического света, трамваев и праздно шатающихся людей. Под ногами зачавкает грязь, одежда вмиг превратится в груду лохмотьев, а в нос резко ударит смрадный запах помоев и нищеты. И только эта башня — прекрасная и суровая — будет напоминать всем простакам о чём-то возвышенном, малодоступном для их скудных мозгов: о Боге ли, о человеческом несовершенстве или скоротечности жизни — неясно.

«А вороны выбрали хорошее место жительства!» — усмехнулся про себя Ян.

— Пошли! — скомандовал Томаш и решительно направился к боковой дверце. — Времени всё меньше!

Их план, как и любая импровизация, наполовину состоял из заученных сюжетов: сначала они берут билеты, поднимаются высоко-высоко, туда, где лестница выводит на площадку вокруг остроносых крыш, прячутся там, дожидаются, когда башню закроют, и уже потом спускаются вниз, чтобы не замёрзнуть. Ждут полуночи, встречаются с воронами. Сторож вряд ли их обнаружит — Томаш разузнал, ещё до болезни, что он всегда стремился завершить свой обход побыстрее и закрыть проклятую башню — в ней он не ночевал. Да и любой уважающий себя турист не захочет здесь оставаться — всех ещё на пороге Праги пичкали ужасающими легендами! Впрочем, даже если какой нарушитель и останется, не факт, что его утащат к себе вороны; или что там они вообще делали с людьми…

Внутри башни не было ничего особенного: зала с каменными стенами и скамьями, деревянным полом и окнами на каждой стене. Зато потолок — загляденье: позолоченный, да ещё и расписанный природными орнаментами. И одинокая винтовая лестница, ведущая всё выше и выше. Встречались запертые комнатки — Томаш сказал: «Взломаем потом, если понадобится…»

Наконец, они обогнули чудную, испещрённую царапинами статую с выскобленным лицом и вышли на узенькую площадку, что опоясывала зубцы крыш и притягивала фотоаппараты туристов для лучшей панорамы. Сейчас здесь уже никого не было — последних людей они встретили в зале и спускающимися по лестнице. Но виды отсюда открывались изумительные: город, как на ладони, весь изрезан глубокими улочками, а фонарные отблески перетекали по нему, как светящаяся кровь по живому организму. Синяя, насупившаяся дымка сползала на город, как большая шапка ребёнку на глаза, и десятки шпилей — от башенок, соборов и церквей — протыкали её насквозь. По другую сторону — чёрная, с охряными пятнами от огоньков Влтава и солидно подсвеченный в темноте Пражский Град — настоящая неприступная крепость! Загадочный Петршин продолжал спать в колдовском, бархатном окружении лесов и голодного до огней сумрака.

Ян полной грудью вдохнул стылого воздуха и мелко улыбнулся. Внезапно он понял, что всё-таки любил Прагу — когда её булыжные мостовые не стонали от ног тысяч разгорячённых туристов. Когда, как сейчас, она выглядела тихой, уютной, размеренной, даже провинциальной, как бы парадоксально это ни звучало. Полупустые площади, свободные от мишуры торговцев и позволявшие разглядеть богатые фасады домов вокруг. Мрачные пабы, не ломившиеся от жара и духоты, где теперь с наслаждением пили пиво местные. Свободные тихие парки, чистые без мусора и громких студентов, приезжавших на каникулы.

— А я вот так каждый день поднимался на башню собора и глядел на Прагу, — негромким хриплым голосом начал Томаш. — Оттуда, правда, видно всё ещё лучше. И вроде бы этот город менялся, отстраивался и рушился на моих глазах, а всё равно до сих пор необычно видеть, как потеряли свой прежний облик одни улицы, а другие его нашли. И всё равно изумляет, как изменилась жизнь обычных людей, хотя я даже наблюдал за этим…

— Это грустно?

— Чуть-чуть грустно, но в остальном — интересно.

Ян всегда с осторожностью выбирал вопросы о прошлом друга. Тут словно на минном поле — неверный шаг, и грусть подорвёт их обоих.

— Эти годы в церкви… шли быстро или медленно? — он тут же повернулся к Томашу, но его сумрачная полуулыбка и мягкий взгляд успокоили Яна. Сегодня на больное место он не наступил.

— Когда как. Иногда тянулись невыносимо долго и горько… — Томаш фыркнул и согрел ладони дыханием. — А иногда я едва замечал, как пролетали годы и десятки лет. К счастью, в местной библиотеке нашлось место другим книгам, помимо Библии и текстов молитв. Да и милостивые прихожане кое-что любили приносить из чтива… Я о книгах просил больше, чем о деньгах или еде, — Томаш усмехнулся и перевёл взгляд на него. — Пресную еду вытерпеть можно, как и отсутствие денег — да и зачем они мне в церкви в огромном количестве? А вот дурные книги испоганят даже самую красивую жизнь…

Сам Ян с прохладой относился к чтению, правда, в последние годы его тянуло к литературе всё чаще — видимо, сказывалось одиночество. Но вот понять Томаша он мог: как часто другие миры и истории заменяли скудную реальность! Он и сам грешил побегами туда, где мог не быть начинающим органистом или высокомерным мальчиком, который поздно понял, сколь много сердец он разбил…

Ян очнулся от мыслей. Томаш всё это время смотрел на него, но улыбался понимающе и нисколько не язвительно. Он всё понимал — насколько мог, конечно, не зная целой истории. Ян отогнал от себя давящих призраков чернильно-грустной ностальгии — насладится ею, когда они закончат!

Томаш отыскал тёмную нишу на другой стороне площадки, и они спрятались там, когда услыхали шаги сторожа на лестнице. Как и ожидали, он дотошно осматривать всё не стал и быстро свернул обратно. Спустя контрольных пять минут Томаш первым выполз из укрытия и подал Яну руку. Вместе они направились к лестнице, там прислушались — не вернулся ли вдруг забывчивый сторож, а затем спустились до первой двери. Внутри будет явно теплее, чем наверху, где сотни маленьких ветерков ласкали остроносые зеленоватые шпили. Томаш проворно взломал дверцу, и они вошли.

Комнатка больше напоминала заброшенное подсобное помещение. В воздухе стояла пыль, пахло гнилой древесиной и затхлостью. Ян сразу добрался до маленького окошка и раскрыл его — хотя бы выветрить пыль и ужасный запах. Повсюду валялись мешки, деревянные ящики и даже старые тусклые подрамники; в углу приютилась старая электрическая печка, но они не решились её включить. Томаш перевернул пару ящиков — самых крепких и менее пыльных — и устроил им стулья. Ян захлопнул окно и подвесил на смешной железный крючок к потолку фонарик — чтобы не сидеть в удушающей темноте.

— Всё время нам приходится сидеть в каких-то отвратительных местах и чего-то ждать!.. — усмехнулся Томаш.

— Так и решаются пражские легенды, — вторил ему с улыбкой Ян, и они тихонько прыснули от смеха.

Когда Пражские куранты отбили полночь, вокруг заклокотало хриплое, надрывное карканье воронов, и шелест их жёстких чёрных крыльев заскользил по тёмным крышам. Произошло это так резко, будто вороны выжидали вокруг площади и слетали все разом, как только стрелки часов соединялись на верхушке. Яна пробрало неожиданным страхом, и он даже выключил фонарик — чтобы не привлекать внимания. Они с Томашем выглянули в окно и увидели целую стаю чернёных птиц на фоне синей пражской ночи. Они влетали в распахнутые окна на этажах ниже и скрывались там.

Томаш решительно шепнул: «Пора!» и потянул за собой на лестницу. Они спустились на один пролёт и замерли, выглядывая из-под низкого потолка. Оттуда виднелась часть приоткрытой комнаты, куда залетали вороны. Там уже ходили люди в чёрных плащах, с накинутыми на голову капюшонами. Ровным рядом они выходили из комнаты и спускались ниже — видимо, в ту самую главную залу. Ян даже приметил немного превращения ворона в человека, насколько позволяла их точка обзора, чтобы не выдать себя: каких-то пару мгновений, и крылья птицы увеличивались в размерах, и вот это уже не крыло, а плащ. И человек, расправляя его складки, проходил дальше. Завораживающее зрелище, решил бы Ян в любой другой момент, но не сейчас.

Когда все люди-вороны спустились вниз, Томаш показал следовать за ними. Перед дверью залы они остановились. Там, внутри, слышалось приглушённое шушуканье и шелест плотных плащей. Томаш решительно выдохнул и толкнул двери залы. Десятки взглядов тут же взметнулись к ним и недобро блеснули в полусумраке настенных факелов. Удивления не испытала только одна фигура в этой зале: та, что сидела на троне в другой стороне.

— Теперь понятно, кем же оказались наши внезапные гости!.. — прозвучал мелодичный, но прохладный и низкий женский голос. — А то я не могла понять, что же сегодня с башней не так: человеком не пахло, но кто-то посторонний точно остался… Да подходите вы, не бойтесь! Мы обозлены только на людей, вам же ничего не будет. Да и зачем-то же вы явились сюда… Давненько у нас не было гостей, правда? — она обратилась к своей свите, и та одобрительно закивала.

Томаш потянул Яна за локоть и показал: можем пройти вперёд, всё равно нам нечего бояться. Они дошли до середины залы и остановились. Люди в плащах здесь откинули свои капюшоны и теперь столпились вокруг них, с неприкрытым любопытством разглядывая. Ян поглядел на них в ответ и удивился: все, как один, черноволосые, бледнокожие, с серыми безжизненными глазами!

А потом посмотрел на их предводительницу. До того женщина была скрыта сумраком и тенью ниши. Теперь же слабые языки пламени выхватывали её умное лицо с жестокой полуулыбкой. Такая же светлая кожа, длинные чёрные волосы, тёмное платье, расшитое золотой тесьмой и жемчугом, и неизменный плащ — только уже из бархата. На груди висело ожерелье из драгоценных камней, пальцы унизывали блестящие перстни. Не так уж и проста была эта женщина… Если бы не отпечаток скорби и жестокости, залёгший в складках её опущенных губ, и не холодность серых глаз, он бы решил, что так и должна выглядеть Либуше — мудрейшая правительница Чехии. Всё в этой женщине говорило о её высоком положении и статности: величественная осанка, хмурая складка нелёгких дум, застывшая между бровей, и тягучий изучающий взгляд.

Только вот… что же с ней произошло, раз она теперь всего лишь ужасное привидение в старой башне?

— Меня зовут Томаш, моего друга — Ян, — представился Томаш и поклонился; Ян последовал его примеру с запозданием. — Буду честен, мы пришли узнать, почему люди в башне пропадают после полуночи. Сами мы уже давно к ним не относимся. Можете считать, что это наше… задание, скажем так, — Томаш выбирал слова осторожно: хоть все призраки и стремились к упокоению, некоторые, как известно, этому сильно противились. Поэтому было неясно, как отнесётся псевдо-Либуше к их появлению. Ян так называл её про себя, потому что имени всё ещё не знал, а сходство так и вертелось на языке.

Женщина пару секунд вглядывалась в них, затем насмешливо хмыкнула и покачала головой.

— Что ж, пожалуй, я была несколько бестактна, что до сих пор не представилась вам — настолько меня поразило ваше присутствие! Меня зовут Катержина, когда-то давно я была княжной своих земель, что завещал мне отец. Но родная сестра предала меня, заставила умереть самой жестокой смертью, да ещё и прокляла, ниспослав мне муки даже в ином мире! Поэтому я здесь…

— Почему же… всё так вышло? — спросил озадаченный Томаш. Хотя они уже успели привыкнуть, что судьба любого призрака полна тяжёлых испытаний и боли, всё-таки истории с предательством собственной семьи всегда выбивали из колеи.

Княжна тяжело вздохнула и провела ладонью по высокому, бледному лбу. Огоньки сомнений заметались в её глазах, а потом заменились привычной жёсткостью.

— Так и быть, я расскажу вам всё. Даже покажу. Но одурачить меня у вас не выйдет: вы же явно пришли не за печальной историей моей жизни! Вы хотите искоренить проблему, а не только понять, почему мы повинны в пропаже людей… Так вот, скажу сразу: у вас ничего не выйдет, — твёрдо заявила Катержина, пристально глядя на них, и презрительно усмехнулась. — Но показать красивую картинку — всегда пожалуйста! — и щёлкнула пальцами.

Пространство вокруг них исказилось, затрепетало и поблекло. Они как будто замерли в безвременье — тёмном и бездушном. Ян даже запаниковал. Но вот вокруг стали проявляться силуэты, картинки, цвета — так же объёмно, как в панорамах музея. Они не просто видели чужую жизнь, они могли ступать по ней и быть такими же свидетелями, только невидимыми.

Первая сцена: слабо освещённая спальня, в ней несколько человек. За окном кружили хлопья снега. На красивой деревянной кровати с балдахином, застеленной самой лучшей тканью, лежала бледная ослабшая женщина со взмокшим лбом. Одеяло было дотянуто до самого подбородка, чтобы спрятать окровавленные простыни, кое-где торчащие с кровати. На столе горела лампадка. Вокруг кровати стояли люди, но среди прочих выделялась маленькая девчушка лет пяти с черноволосыми завитками на лбу и служанка, державшая на руках завёрнутого младенца. Девчушка просила поднести ей поближе сестрёнку, и служанка наконец послушалась и наклонилась ниже. Ян всё думал, что же во всей этой сцене ему показалось странным. А потом понял: лица. Никто не радовался и не восклицал о рождении ребёнка. Во всех глазах застыли слёзы, в особенности мрачнее всех выглядел чернобородый мужчина у изголовья кровати.

Всё потому, что женщина умерла — при родах. Но оставила после себя крохотного младенца. Девчушка же глянула на малышку, тихонько всхлипнула, но тут же подобралась, вытерла слёзы и обняла крохотный свёрток:

— Матушка сказала, что только мне может доверить тебя!.. Я буду защищать тебя и прослежу, чтобы её страдания не оказались напрасны!

Странно было слышать это от пятилетнего ребёнка, и тем сильнее пробирали мурашки по коже, когда вспоминаешь, к чему это всё привело в будущем…

Жарко натопленная, пропахшая травами и соломой комната резко исчезла, явив за собой следующую сцену.

Вторая сцена: просторная светлая комната с большими окнами, резными стульями, столами и позолоченными подставками для древних ветхих фолиантов. Две девочки — одна старшая, вторая младшая — сидели за общим столом и читали одну книжку на двоих. На кожаной обложке промелькнуло слово «Сказки», больше Ян прочесть не успел. Страницы книги были рукописными, буквы выведены изящно и аккуратно, заглавные — так вообще произведение искусства. Текст перемежался красивыми яркими иллюстрациями волшебных замков, заколдованных озёр и пышных лесов. Старшей девочке на вид было около десяти лет, но даже тогда в ней вполне проступали будущие черты: серьёзный взгляд, задумчивая складка между бровями, ровный властный голос. Чёрные блестящие волосы были зачёсаны в косу. Младшая же выглядела её полной противоположностью: светло-русые волосы топорщились в разные стороны из-под двух забавных пучков, яркие голубые глаза любопытно перебегали по тексту, а потом тут же отвлекались на птиц за окном. Видно было, она едва сидела на месте от нетерпения: болтала ногами, качала головой и накручивала курчавые волосы на пальцы.

— Сестрица, а когда же мы пойдём гулять и плести веночки? — перебила вдруг младшая и уставилась на Катержину. — Погода ведь такая хорошая!..

— Ярмила, будь же серьёзнее! — остепенила её старшая и строго взглянула. — Мы не осилили даже половину рассказа, а ты уже хочешь идти! К тому же, читаешь ты пока не очень.

— А зачем мне читать, сестрица, если я всегда смогу кого-нибудь попросить об этом? — беспечно улыбнулась девочка и сильнее заболтала ногами под скамьёй. Катержина нахмурилась.

— Ты родилась женщиной, Ярмила, а в нашем мире это уже огромное испытание… Если мы будем хотя бы грамотны, то сможем постоять за себя и быть независимы от мужчин. Иметь своё мнение, в конце концов, — Катержина подумала и добавила: — Наша матушка была грамотной женщиной. Она знала иностранные языки, историю, политику, даже в искусстве разбиралась! Многие мужчины в нашем княжестве слушались её и не могли ничего возразить в ответ.

— Они не могли ничего возразить, только потому что она была княжной… — смело ответила неугомонная Ярмила и вдруг подскочила на скамье, не обращая внимания на покрасневшую от недовольства сестру. Вскинув руки кверху, девчушка крикнула: — А теперь попробуй меня поймать!

И спрыгнула со скамейки. Рванула к выходу — да так резво, что Катержина успела только закрыть книжку. Ругая сестру, она бросилась за ней, но видно было: битва уже проиграна — Катержина не так быстро бегала. А попробуй отыщи в богатых княжеских хоромах маленького юркого ребёнка!

Ян разглядел за дверью резные галереи и лестницы и легонько усмехнулся: Ярмила в тот день на урок точно не вернулась.

Перед глазами пролистнулись, как страницы альбома, ещё несколько похожих эпизодов: Катержина пытается втолкнуть в неразумную головку сестры ценные знания, а та только и ждёт момента, чтобы сбежать и заняться баловством. Катержина тяжко вздыхает и качает головой — совсем как взрослая. А Ярмила только и корчит ей рожицы в ответ.

Третья сцена: прохладные лесистые холмы, расшитые серебряными нитями ручейков. Катержина сидела под деревом и сосредоточенно читала книжку. Выглядела она заметно повзрослевшей: уже юная девушка, волосы заплетены и завязаны в аккуратный пучок сзади, лицо вытянулось и похорошело, ласковый румянец теплил её щёки, а губы, хотя и шептали строчки из книги, блестели девической нежностью. Бархатную, прозрачную тишину вдруг порезали в лоскуты чьи-то истошные крики. Катержина вздрогнула и даже выронила книжку, но потом подняла её, схватила подол платья и побежала вниз, к реке.

И тут дорогу ей преградило бесшабашное, хаотичное существо, резво спрыгнувшее с ветки дерева. А на деле — всего лишь её сестра.