Глава 3. Колдунья и книга (1/2)

Говоря о Петршине, Томаш скорее имел в виду тот милый трамвайно-булыжный райончик под самой горой. Искомая ведьма жила именно здесь, а не наверху, где и подобало жить всем порядочным колдуньям. Ян хотел спросить, почему Петршин считался настолько заколдованным местом, но решил, что на сегодня ему хватит и встречи с колдуньей. К тому же, как он слышал, она могла запросто отказать им… А уж себя Ян точно не мог назвать благодетельным человеком.

Когда Томаш упомянул, что закуток ведьмы скрывается под другой вывеской, Ян представил себе что-то типа тёмной заброшенной лавки с ароматическими маслами или эзотерической литературой, откуда тёмная винтовая лестница вела в каменное подземелье, светящееся лиловым и пропахшее терпкими тяжёлыми запахами трав и зелий. Но всё оказалось так неожиданно, что он даже не успел удивиться: они зашли в чистенькое ухоженное здание, на первом этаже которого расположился компьютерный клуб!

Сумрачное помещение с несуразными панорамными окнами и рядами столов с компьютерами. Пара-тройка человек, уткнувшихся в выпуклые горящие экраны, даже не обратили на них никакого внимания. Томаш же уверенно пошёл дальше мимо них и свернул к боковой арке. Затем они поднялись на второй этаж по белой широкой лестнице и постучали в дверь. Та щёлкнула и приоткрылась, хотя за ней никто не стоял. Холл выглядел пусто и выхолощено: со стойки, будто для администратора, ещё не сняли плёнку, пахло свежей краской, потолок и стены были выбелены, а в углу даже виднелась баночка из-под шпаклёвки. Но Томаш не обратил на это внимания и двинулся дальше, к занавеске из прозрачных бусин. Только она немного напоминала о том, что здесь, вообще-то, жила самая настоящая ведьма. Точнее, Ян уже поверил бы и в это.

В небольшой светлой комнатке, обставленной уютно и даже по-домашнему, за столом восседала черноволосая женщина. Она только медленно кивнула на их приветствия и указала в сторону кремовых кресел. Ян не мог отвести взгляда не только от женщины, но и от помещения вокруг. Пока Томаш умело и обстоятельно пересказывал их историю, он жадно осматривал всё вокруг. Это место и эта женщина явно рушили его представления о ведьмах и их жилищах!

Мария (а именно так звали эту колдунью) внимательно слушала Томаша, только задумчиво хмурилась с каждым его предложением и перебирала в руках чётки. На вид она была не старше тридцати пяти лет, чёрные блестящие волосы аккуратными локонами ниспадали вокруг её бледного сосредоточенного лица, а розовые, тонко очерченные губы аккуратной ниточкой изгибались в изумлении. Умное, не классически красивое лицо с широким подбородком и прямым носом всё же казалось приятным, а большие тёмные глаза, под которыми залегли тени усталости, блестели на нём, как дорогие бриллианты. Одета она была в простое чёрное платье с длинными рукавами, на шее болталось зелёное ожерелье.

Ян уже хотел приступить к осмотру стола — на нём лежало много любопытных вещиц, от старых книжек до кусочков камней, как вдруг их встречу прервал самый неожиданный здесь звук: детский смех.

В дверях, скрытых за тканным панно, появилась маленькая светловолосая девчушка в розовом платьишке. Её кудри, как золотые спирали, обрамляли розовощёкое личико и тёмные задорные глаза. А захохотала она, как только увидела ведьму.

— Мамочка! Что это ты на себя надела? — высоким голоском пропела девочка и резво подбежала к Марии. Та не успела ничего сказать, а ребёнок уже сидел у неё на коленях и тянул её за волосы. Мгновенно строгая и внушавшая страх колдунья обратилась в неловкую любящую мать. У Яна даже потеплело на сердце, когда он увидел это превращение.

— Простите меня, пожалуйста, — оправдывалась Мария, пока золотоволосое чудо ползало по ней, игралось с ожерельем и наконец стянуло её чёрные волосы, оказавшиеся париком. Под ним заколотые шишкой лежали такие же светлые, как у девочки, пряди. — Правда, мне так неловко! Дочь совсем не с кем оставить, вот и приходится брать с собой на работу…

Ян и Томаш с улыбкой переглянулись и тут же возразили, что ничего страшного.

— Квета, ну что за неугомонный ребёнок!.. — мать наконец поймала дочурку и крепко-крепко стиснула в объятиях. — А как же все те игрушки и раскраски, которые я тебе дала? Неужели наигралась?

— Я хотела играть с мамой… — девочка произнесла это таким трогательным, наивно-слезливым тоном, которым ещё умели говорить все маленькие дети, что растрогала бы кого угодно. Строгое лицо Марии колыхнулось нежной материнской любовью, она ласково погладила дочь по голове и поцеловала в щёчку.

— Придётся оставить тебя здесь… Вы же не будете против, правда? — Ведьма вопрошающе посмотрела на них. — Она не отвлечёт нас; к тому же я почти всё поняла.

Ян первым помотал головой. Тогда Мария благодарно улыбнулась им, отдала девочке свой несчастный парик и волшебный стеклянный шар и отправила поиграться на ковре рядом с диваном, пообещав, что присоединится к ней совсем скоро. Квета охотно согласилась — теперь уже думалось, что это и было её целью, и довольно катала меняющий цвет шар по полу. Мария вернулась за стол, поправила выпавшие из пучка волосы и едва убрала с лица любящую улыбку. Теперь она уже никогда не сможет вернуться к образу суровой темноволосой ведьмы — её дочь будто сблизила их, показала, что вне стен этой комнаты и она была обычной.

— Ещё раз извините, что так вышло, — Мария вздохнула и сосредоточилась. — А теперь к делу. Ян, ты попал в трудную ситуацию, — сказала она уже без улыбки и обращаясь к нему. — Выход есть, но добраться до него будет сложно. Если бы это зависело от меня, я бы вовсе не стала выдумывать тебе такие проблемы. Но я — лишь посредник. Вы можете быть фаталистами или реалистами, но, поверьте мне, ведьме, прожившей сотню лет, что всё в нашем мире зависит от веления Судьбы. А мир мистический уж тем более подчиняется только ей. И как она захочет — так и случится. Так что я могу дать вам только путеводитель, если можно так выразиться. А уж к чему он приведёт вас в итоге — мне неизвестно.

Она помолчала, давая им осознать сказанное. У Яна в глотке застрял горький тошнотворный ком. Он шёл сюда за ответами, а возвращался с сомнениями и тревогой.

— А тебе, Томаш, — обратилась Мария уже к его напарнику, — следует помочь ему. Возможно, в этом и состоит твоя цель: спасти, хотя бы его. — Ян не смотрел на Томаша, но вдруг ощутил с его стороны такой прилив эмоций, что не сдержался и обернулся. Его поразило, какие гнев и отчаяние полыхнули в глубине этих красивых зелёных глаз. Тайна, решил Ян, его тоже угнетала какая-то своя тайна, кто-то, кого он не спас…

— В конце, вероятно, Судьба тоже предложит тебе сделать какой-то выбор, — продолжила Мария. — У неупокоенной души, просуществовавшей больше века, иногда бывают кое-какие преимущества, — она примирительно улыбнулась Томашу, а тот, поморгав, уже в следующую секунду смущённо кивал и прятал взгляд, словно миг назад это не его распирало от злости. — Подождёте немного? — спросила Мария и поднялась из-за стола. — Мне нужно основательно встряхнуть кладовые. Давненько уже никто не приходил ко мне с такой проблемой!

Они с Томашем кивнули, и ведьма направилась к двери, откуда вышла её дочь. Но перед тем, как исчезнуть за ней, неубедительно строгим голосом попросила девочку не донимать её клиентов. Ребёнок на голубом глазу кивнул и пообещал, но, думается, каждый из них знал заранее, чем это закончится.

Когда Мария ушла и уже не могла ничего слышать, Квета радостно взглянула на них и первым делом спросила:

— Как вас зовут?

Они улыбнулись девочке и назвали свои имена. Тогда она взяла шар, поставила его перед собой и сказала:

— Ян, держи! Если он станет красным, значит ты добрый человек! — Квета не дала ни секунду на сомнения и покатила к нему шар. Ян остановил его ладонью. Как только он прикоснулся к холодному стеклу, внутри него заклубился яркий алый цвет. Наверное, лишь забавный фокус от юный колдуньи, но он согрел ему сердце и заставил улыбнуться. Он поблагодарил девочку и вернул ей шар. Тогда она посмотрела на Томаша и уже обратилась к нему.

— Томаш, а теперь ты. Если шар будет зелёным, то ты умный! — и стекляшка в руках Томаша, конечно же, преобразилась в тон его глазам. Он неподдельно удивился и похвалил способности Кветы, но та отрицательно покачала головой:

— Нет, это не магия. Я пока маленькая для магии, так мама говорит. Этот шар показывает правду, — она лукаво улыбнулась и повертела его в руках. — От него ничего не скрыть.

«Наивное дитё! Если бы шар был так умён, то сбежал бы от меня, как только его попросили проверить мою доброту! — усмехнулся про себя Ян. — А вот с Томашем он, пожалуй, оказался прав».

Мария всё не возвращалась, поэтому Томаш поддержал беседу с Кветой — как самый не уставший среди них двоих. Девочка охотно рассказала ему про их с матерью жизнь, про изумительные сходки ведьм на вершине Петршина, куда мать водила её редко и оставляла с другими детьми, а они сбегали с детской площадки и прокрадывались ко взрослым. Но сути происходящего они, конечно, никогда не понимали.

В общем, когда вернулась Мария, то застала умилительную сцену: Томаш сидел на полу рядом с Кветой, рисовал ей смешных человечков, а она оживляла их, заставляла угловато бегать по бумаге и спотыкаться друг о дружку. Ян стоял рядом с ними и, хоть активно не участвовал, иногда подсказывал, какими чертами наделить того или иного человечка. Мария на секунду растерялась от неловкости, глянула на их совместное творчество, и они все вместе рассмеялись. Затем пришлось снова вернуться к делу — хотя, признаться, Ян за много лет ощутил себя в такой необычной, но… уютной компании, где ему было будто самое место. А ведь если произнести вслух — ведьма, её дочь, неупокоенная душа — смех, да и только!

Мария положила перед ними на стол прямоугольную книжку в чёрной кожаной обложке. Видом и толщиной — будто средний роман из книжной лавки, куда любил забегать Ян после репетиций. На обложке, если присмотреться, была вытеснена Прага: Влтава, вид на Карлов Мост, позади шипы Града, башни колоколенок. Томаш вопросительно поглядел на Марию и протянул руку к книге. Мария кивнула и села обратно в кресло. Когда они раскрыли её, то увидели… пустые жёлтые страницы хорошей глянцевой бумаги. Вопросов стало ещё больше.

— Да, пока что она пуста, это нормально, — успокоила их Мария и наконец приступила к рассказу, сцепив ладони между собой: — Эта книга поможет вам найти путь обратно, вернуть облик и прошлое. Она будет заполняться так быстро, как решит сама — ведь на её страницах пишет рука самой Судьбы, между прочим. Так что не торопите события. Дело может растянуться на месяцы, придётся потерпеть. Насколько я знаю, там будет ряд заданий, которые нужно выполнить. Что-то, естественно, связанное с Прагой и её легендами. — Со стороны Томаша послышался облегчённый выдох, и он одарил Яна ободряющим взглядом: «Я ведь говорил, что мои знания пригодятся!» — Но вам придётся пройти через это только вдвоём, помочь я вам не смогу, — с сожалением заметила Мария и поджала губы. — Иначе Судьба не засчитает такое. И помните: это будет испытание. Не ожидайте, что всё окажется так легко! Единственное: можете заходить ко мне, если вдруг понадобится что-то, не связанное с заданием. Помогу обязательно! — видно было, что они Марии понравилась, и она уже легонько прикипела к ним душой — возня с ребёнком их как будто объединила, и одобрение Кветы послужило зелёным сигналом: эти юноши «хорошие». Будто и правда стеклянный шар что-то знал…

Томаш благодарно улыбнулся и поклонился заклинательнице.

— Спасибо вам! Постараемся во всём разобраться. А эту книгу… вам потом как вернуть? — озадачился Томаш. — Ведь неизвестно, найдём ли мы вас уже в случае успеха…

Мария загадочно улыбнулась и покрутила выпавшую прядь из пучка.

— О, об этом даже не беспокойтесь! Книга найдёт меня сама и вернётся. Так случалось в прошлые разы. Она же — порождение самой Праги, её капризов и желаний. Не желай она сейчас вам помочь, я бы её сроду не нашла у себя в комнате! Так что, считайте, нулевой шаг — самый важный — для вас пройден.

Они поблагодарили Марию снова, попрощались с ней и с Кветой, и вышли на улицу. Томаш сиял от счастья, а вот Ян был озадачен этим походом. Получается, его жизнь зависела от этой старой тетрадки? Бред… И как могли вообще звучать задания? Что считалось критерием их выполнения?.. Никакой конкретики в мире, где правила лёгкая магия, легенды и водяные — что ещё хуже мог представить Ян? Извечное «А что, если я не справлюсь?» зудело в подкорках. Всё тайное казалось ему сложным, а сложное обрекало на провал ещё до начала.

Другого мнения был Томаш. Он верно подметил мрачное настроение Яна и попытался развеять его:

— Мария сказала, что вполне возможно, задания будут связаны с легендами и мистикой. Это здорово, я смогу тебе помочь! Всё будет хорошо, не думай об этом так обречённо, Ян! — Томаш сжал его плечо и ласково улыбнулся. — Мы изо всех сил постараемся! Задания, описанные на страницах, гораздо лучше неизвестности, правда?

Опять с ним нельзя было поспорить! Ян кивнул, улыбнулся — пусть кисло и позволил Томашу втянуть себя в водоворот хорошего настроения. «Он лёгкий человек, не паникует и себя не даёт заморочить. Он — тот, кем я никогда не стану и кем так всегда хотел быть…» — Ян бросал быстрые взгляды на напарника: его лицо в сумерках оттенялось загадкой и задумчивостью в посеревших глазах. Волосы разлохматились из зачёсанного пробора и падали на бледные скулы. Он подходил этой сизой, подозрительной Праге, её синеватым очертаниям домов и змеящейся внизу Влтаве, будто нарисованный человек — акварельному пейзажу, под которым размывался его силуэт. А может, Ян теперь тоже подходил этому городу, став… кем? Призраком? Героем легенды? Или может… неупокоенной душой? Может быть, его вчера придавило люстрой или он умер как-нибудь ещё? Ян тяжело вздохнул: он ничего не знал. «Бедный, глупый Ян!» — обычно говорила ему в детстве мать, когда он встревал в обидные ситуации. Его это всегда бесило, а теперь он бы согласился с ней: она как в воду глядела.

— Ещё не слишком поздно, предлагаю наведаться к тебе домой — точнее, в бывшую квартиру и забрать вещи, какие остались, — вдруг бодро заявил Томаш, резко выплыв из синеватой дымки, уже скрутившейся над сланцевыми крышами.

— А как мы туда попадём, позволь спросить? — усмехнулся Ян и иронически изогнул бровь. — Ключи не подходят, да и соседка рядом будет во внимании.

— Я взломаю дверь, — обыденным тоном возразил Томаш и беспечно посмотрел на него. — Да не удивляйся ты так: пока я жил в заточении, то времени зря не терял — научился сворачивать из проволоки отмычки и взламывать замки любых сложностей. А в церкви было целое разнообразие замков: от старых до совсем новеньких. Только накинь шапку на волосы, а то мало ли, соседка небось будет высматривать тебя из окон ещё в начале улицы, — Томаш кивнул на его яркую шевелюру и лукаво подмигнул. Ян смутился и натянул шапку уже сейчас, хотя до его квартиры было ещё идти и идти.

— Спасибо тебе, Томаш… — выдавил он из себя — потому что знал, как мало этой простой благодарности. — Я и не надеялся уже увидеть свои вещи. Они бы облегчили мне жизнь.

Томаш отмахнулся с видом «пустяки!», а Ян удивился, чем вообще заслужил этого человека рядом. Ну ладно, не совсем человека… Пока что выходило так: Томаш неизменно спасал его и ничего не требовал взамен. Только лишь вначале Ян помог ему выбраться из проклятого места — церкви, как бы иронично это ни звучало. Томаш был слишком добр к нему и слишком прекрасен. Ян боялся, что однажды моргнёт и больше его не увидит — он рассеется, как мираж, как наваждение, которое ему только привиделось.

«Как же я жалок в страхе перед своим обострившимся одиночеством!»

Но боялся он не одиночества, а скорее того, в какую малозначащую марионетку превратился, когда из его жизни убрали музыку. Ради которой он, по иронии, и пожертвовал всем.

Взлом квартиры прошёл так успешно, что Ян даже удивился, как это с его «везением» они не натолкнулись на соседку или неприятности. Дом стоял, погруженный в тишину и сумрак — в подъезде как обычно не работал свет. Но Томаш разобрался с замком бесшумно и быстро, как заправский вор, и Ян подумал: было ли в мире что-то, чего он не умел? За сто пятьдесят лет, сидя в церкви, можно научиться вызывать и дьявола!

Его квартирка была смешной и неудобной по меркам обычного человека: нечто среднее между хаосом, подсобкой, музеем и музыкальным классом одновременно. Состояла она из одной большой залы, где Ян спал, музицировал, работал и отдыхал, и узкой полоски за стеной, где приютились кухня и ванная — крохотные и непригодные уже для двух людей.

Границы прихожей очерчивал коврик, стойка для обуви и шкаф с верхней одеждой. Дальше начиналась главная комната, в которой уместились сразу три больших полукруглых окна. Свет они решили не включать — на всякий случай, чтобы не привлечь внимание снаружи. Ян сразу же прошёл к центру комнаты, где в одиночестве стоял старый рояль. На нём ещё лежали не доигранные этюды, исписанные пометками нотные обрывки и кружка с недопитым кофе. Он тренировался на нём, чтобы не потерять быстроту пальцев; на органе же всегда играл вне дома, иначе бы соседи свихнулись от его загробного величественного звука.

В правом углу стоял диван, со смятой простынёй и откинутым одеялом. Перед ним — маленький пузатый телевизор. Слева от рояля тоже в углу спрятался рабочий стол. Не стол, а помойка, сказала однажды мать, навестив его здесь. Так ли уж она была не права? Тут, скорее, помойка вся его квартира, не только стол, но он был словно источником. Раскиданные листы, тетради с нотами, пособия, учебники, раскрытые книги, карточки, мелко исписанные блокноты, оплывший подсвечник, вазочка с засохшими гибискусами. Кое-где на полу тоже валялись ноты — листы пожелтевшие, старые, разрозненные. Ветер наверняка разнёс их по комнате, пока он проветривал. Все оставшиеся стены по периметру занимали старые щербатые полки, шкафы и комоды, которых всё равно не хватало, чтобы вместить всю музыкальную душу Яна. На серых мрачноватых обоях раньше кое-где висели фотографии в рамках; теперь же остались только приколотые открытки из городов, где он бывал. Под потолком даже висели портреты Моцарта и Баха — вот кто придавал зале вид классной комнаты.

Томаш разглядывал всё с неподдельным восторгом, а Ян чувствовал смятение, будто за ним подглядели в какой-то интимный момент. Да и могло ли быть что-то сокровеннее личного беспорядка? Здесь он, во всех своих недостатках: раскиданные этюды как его непостоянность, недопитые кружки и пыльный рояль как его лень, нервные заброшенные пометки как его творческая ущербность. Но Томаш, казалось, этого всего не видел. Он с интересом разглядывал корешки книг — здесь Ян собрал хорошую библиотеку, от редких музыкальных изданий до художественной литературы; с восторгом смотрел на диковинные статуэтки, тяжёлые подсвечники и перевязанные бечёвкой журналы по музыке. А ещё ему явно понравились открытки из разных городов на стене: он с удовольствием прошёлся рядом с каждой, улыбаясь и покачивая головой.

— Поменялись же некоторые города! — Томаш сцепил руки за спиной и с важным видом дошёл до конца «картинной» галереи. — Я ведь в прошлом много путешествовал, Ян, — обернулся он к нему. — Мне всё было интересно, и я везде старался побывать… — голос его затих, а взгляд подёрнулся ностальгической дымкой. — Впрочем, толку от этого оказалось мало…

Ян не стал перебивать его вопросами и подталкивать к краю горького прошлого, о котором Томаш явно не желал говорить. Окунать своего спасителя в воспоминания о смерти было бы слишком подло. Ян вернулся к ящикам и шкафам и начал быстро вспоминать, где что лежало и что ещё вообще представляло для него ценность.

Он разрешил Томашу осмотреть книги, полки и всё, что валялось снаружи: кроме доказательств его неряшливости, тот там ничего не найдёт. Сам же Ян достал из шкафа большую сумку и принялся методично складывать туда вещи. Начал с одежды: всю ему не унести, да он и не хотел. Целый шкаф отводился у него только под концертные костюмы: строгие дорогие пиджаки разных оттенков, галстуки, бабочки, блестящие запонки, коробки с элегантной кожаной обувью и гряда нежных рубашек — всех оттенков и фасонов. Томаш заприметил его гардероб и присвистнул от удивления. Ян разрешил ему покопаться там — всё равно он не собирался брать ничего из этого. Зачем ему столько дорогой неудобной одежды? Он чувствовал себя в ней цирковой собачкой — той самой, которых одевали в яркие платьица, расшитые блёстками и бисером.

Сам же Ян раскрыл другой шкаф и вытащил оттуда тёплые свитера, футболки, штаны. Скоро наступят холода, поэтому он взял ещё и зимнюю обувь. Затем подумал и обратился к Томашу, который изумлялся тёмно-лиловому переливающемуся пиджаку в его гардеробе: