Im 'agnus immolabit. Часть 8. (2/2)
Уилл был у себя, трясущимися руками обматывая уже обработанные порезы. А когда закончил, вколол себе инъекцию, закинувшись снотворными, и упал на кровать, засыпая с пустотой в голове.
***
Новый сокрушительный провал.
Отношения у него с Уиллом становились всё хуже с каждым днём. Такого никогда не было раньше, и мог ли не готовый к вывертам подросткового сознания доктор вывезти это без потерь?
Даже для него самого это были слишком уж жалкие оправдания.
Утро встретило Ганнибала нестройным гулом, набатом, отдающим в лобные доли звенящим и дезориентирующим грохотом — будто битой в затылок. И не сразу понял, что сегодня он был не один.
Слишком много автоматизма в жизни, отмеренной и распланированной. Душ-костюм-сигарета-завтрак — и всё практически без участия здравого рассудка. Здравый рассудок обычно в это время собирает расшатанные баррикады внутри.
— Уилл, — тепло в груди растеклось удивительно живо и ярко, тихим звоночком оповещая о чём-то ненормальном. Ганнибал привык к нему — просто решил, что настроение с утра на диво неплохое, не считая головной боли.
Но только будто незаметно для самого себя, смотрел на мальчишку практически ласково.
— Подойди.
Кофе сегодня варился в турке — колбу накануне Ганнибал не купил, и потому пришлось стоять у плиты и следить за приготовлением самостоятельно.
***
И снова закрытая одежда, и снова тисками прошивающая боль в голове. Голоса слышались отдаленно, еле слышно, точно ненавязчивый шелест, сплетались с шуршанием листьев за окном на ветру.
Уилл хотел бы слышать только листья.
Рука была перевязана новыми бинтами. Пожалуй, не так профессионально, как могло выйти у мужчины, но и весьма недурно.
Грэм подошел к Ганнибалу больше в качестве уважения, хорошего тона. Так, как обычно подходят друг к другу коллеги в офисах. Юноша не смотрел на него, просто встал неподалеку по его просьбе с готовностью слушать. Что бы там ни было, Лектер все еще оставался тем, кто поставил Уилла на ноги.
***
Только зачем Ганнибал его подозвал?
Мальчишка выглядел измотанно, почти под стать ему самому — угораздило же их сойтись в этом мире именно друг с другом.
Ласковая привязанность перекликалась с пестрящими перед глазами кругами.
— То кричишь на меня, что я лезу в твою взрослую жизнь, то обижаешься, когда я выражаю к тебе доверие и оставляю в покое… Когда ты был младше, сладости помогали избежать подобных эксцессов.
Рука дёрнулась — ещё никогда желание обнять паршивца не было настолько сильным, что давлело над телом практически нестерпимо.
— С тобой раньше было так легко договориться.
Новый вдох наполнил лёгкие концентрированным, слегка терпким от медикаментов запахом мальчишки, а вспышки перед глазами помешали считать, что таким насыщенным запах был лишь потому, что мужчина склонился над чужой макушкой непозволительно близко. Наплевать. Главное, что от этого стало немного легче. Левый уголок губ непроизвольно поднялся чуть выше.
— Как я должен говорить с тобой, чтобы мы поладили снова, мой мальчик?(**)
***
В груди болезненно закололо. Уилл зажмурился, поджав губы. Чужое тепло хлынуло так близко, будто нарочито истязая, измываясь в том, что от него не было ничего настоящего.
«Было легко договориться», «как должен говорить» — дежурная инструкция по воспитанию для собственного умиротворения. Хватит. Будто Ганнибалу действительно когда-то было не все равно.
Мальчишка отшатнулся, намеренно и твердо делая пару широких шагов назад. Он смотрел в глаза мужчины непримиримо.
— Поладили снова? Что это даст тебе? Систематически выполненные обязательства? И перед кем? Передо мной, который однажды попросил у тебя заботы? Ну тогда я снимаю с тебя эту просьбу. Ты больше не должен мне ничего.
Мальчишка глубоко вздохнул.
— Я благодарен тебе за все. Но хватит. Хватит притворяться, Ганнибал.
Звонок раздался, почти оглушая собой. Он звенел, не переставая. А Уилл все смотрел на мужчину: вымученно, в болезненном понимании, что в нем нет ничего, кроме пустоты. Светлые глаза стали выразительнее со вставшей в них влаги.
Юноша развернулся и ушел, уходя с Хоббс, которая по складывающейся привычке зашла за ним.
***
Ганнибал плохо помнил, как доехал до места. С разрешением от вышестоящего руководства его даже пропустили на место преступления, будто достаточно было просто попросить — и любой может войти в пределы опечатанной территории. Для Лектера ситуация была кристально понятна, он лишь хотел убедиться, что фотографии в отчётах передают атмосферу и почерк убийцы верно.
Он видел неплохой ум. Возможно, даже где-то сравнимый с его собственным. Выдающийся. Ганнибал почти видел себя молодого, когда он впервые поддался эмоциям: потерянный, пьяный, но даже в таком состоянии легко взявший себя в руки. Собственный гоблин наложился на иллюзорный чужой: проверяет, заперта ли дверь, методично натирая ручки и поверхности смоченной в ацетоне тряпкой. Вычищает всё подряд, даже то, чего не трогал — человек может пропустить мимо собственного внимания мелкую моторику, особенно когда пьян.
Особенно, когда ты в одной комнате с мертвецом.
Ганнибалу выделили кабинет, чтобы допросы оставались приватными, и он провел по паре часов на троих. Под запись и видеопротокол, а прилежный волонтёр с довольно красивым почерком дублировал каждое их слово.
Муторно для детишек. Но зато хороший повод легально пропустить две пары, за почти дежурной беседой и чаем вместо обеденного перерыва.
Ганнибал будто был на работе. С той небольшой поправкой, что внутри образовалась звенящая, пугающая тишина. Давненько он её не слышал.
В нём что-то пошевелилось лишь однажды, когда он уже собирал подшитые протоколы со стола: взгляд зацепился за яркую бордовую блузку, мелькнувшую в пустом, уже тёмном коридоре.
Следующим утром молоденькую практикантку, прошлогоднюю выпускницу, нашли в доблеска отдраенной каморке для швабр. Почерк был тот же, импульсивный и беспорядочный, и даже обнаружить подражание было тяжело. Казалось, убийцы даже использовали одно оружие.
А утро Ганнибал встретил в компании недавней коллеги по убийству.