Im 'agnus immolabit. Часть 4. (2/2)
Женщины ему неинтересны?
Ганнибал испытывает лишь толику воодушевления, когда толкает их на тонкую теневую дорожку. Но стоит мальчишке хлопнуть ресницами, и в груди растекается море жгучего тепла.
До чего омерзительные мысли лезут ему в голову.
***
Дом спал. Свет во всех комнатах был погашен. Стрелка на напольных часах в спальне Лектера тикала в своей привычной громкости, и все же будто мелодия ее в какой-то момент изменилась, приглушилась.
Это было почти неуловимо. Но даже если слух мог подвести, то едва ли могло подвести ощущение. А уж тем более нюх. Лавандой терпко пахла ночная одежда мальчишки после стирки. Белая шелковая кофта с длинными рукавами, белые свободного кроя штаны.
Уилл зашел в чужую комнату босиком. Его и вправду не было слышно. Его сердцебиение, его дыхание были умиротворяюще тихи. Он остановился позади мужчины, все еще стоящего на балконе, и встал на цыпочки: на широкую шею был надет ненавязчивым обручем его подарок.
Мальчишка встал сбоку, по правую сторону от мужчины. Кнопка в его пальцах тихо щелкнула, и включилась композиция: Фредерик Шопен — «Мелодия Любви».
Кудрявая макушка облокотилась о чужое плечо. Уилл закрыл глаза. Хотел извиниться за резкость? Или хотел попрощаться? Или хотел остудить голову и скрыться в устойчивости чужого присутствия? Или просто хотел быть рядом?
Просто. Они же могли позволить себе это «просто»?
***
Без мыслей. Их как выключило, все до единой, обостряя восприятие до предела. Вечерние огни вдалеке отвлекали, и Ганнибал безмолвно закрыл глаза, отдаваясь во власть абсолютной безмятежной пустоте. Мальчишка незримо заполнил её своим присутствием, а после и вовсе — заставил обжигающее пламя взмыть в небеса, освещая окрестности на мили.
Доктор не мог не подумать, как касается: самыми кончиками пальцев или же всей ладонью, настойчиво, чтобы впитать кожей, чтобы окрасить тонкой вязкой кровавой плёнкой невинное, чистое… Сейчас же руки будто палило кислотой — отвращением к самому себе.
Можно быть сколько угодно «ненормальным»… пока не ловишь себя на желании бросить молоденького мальчика в постель.
И ведь Уилл, белый лист, своей близостью лишь заставляет Ганнибала ненавидеть всю свою жизнь ещё сильнее. И какая же часть его прокляла его так действенно и жестоко?
«Уйдёт.» «Хочет уйти.» «Хочет бросить нас.»
— Я доволен своей жизнью, — музыка отвлекала, позволяя отречься от собственных гнилых мыслей. Кто знает, как бы сложилась жизнь, если бы Ганнибал продолжал оставаться наедине с ними и Уиллом одновременно. — Она состоялась именно так, как я планировал. И твоя состоится так, как ты захочешь.
Пахнущие табаком пальцы вдавили окурок в пепельницу и, избавившись от своей основной ноши, сдержанно прокрутили в себе прядку чужих волос. Практически неощутимо.
— И даже когда она сложится, я буду не против поужинать с тобой.
***
Уилл улыбнулся. От касания, от слов мужчины. Ганнибал не жалел. Или слишком виртуозно притворялся — интересно, можно ли было притворяться так долго? Вот Уилл устал бы от такого, как он сам, и в том не было никакой обиды. А Ганнибал сделал больше, чем просто отозвался однажды на детскую просьбу.
Юноша повернул голову так, что холодный кончик носа вжался в чужое плечо. Грэм вдохнул: терпкий запах парфюма, дорогого алкоголя, табака — это все было очевидным, обыденным. А сам Ганнибал пах величественностью и твердыней.
Мелодия подходила к концу, и втянуть родной, надежный аромат отчего было необходимо до ее завершения. Предчувствие, будто мир разделится на «до» и «после». Будто что-то поменяется. И пока все было, как есть, Уилл дышал, согреваясь о единственного, кто не побоялся взять его под крыло.
Уилл был благодарен. Но не хотел стать крестом. Ведь сам себя считал обузой.
Горечь неприятно сковала горло. Грэм вдохнул, и мелодия оборвалась.
Он ушел к себе так же неслышимо, без слов, оставив лишь послевкусие прощальной ночи.
***
После всех впечатлений вечера ночь пролетела незамеченной. Всего мгновение: закрыл глаза — и тут же новый трудовой день постучался в окна. Сон тоже оставил неприятный осадок: тяжёлый, жаркий, настойчиво пахнущий нотками лаванды и амаретто.
И можно было их выкинуть из головы прочь, да только ни секунды покоя не давал собственный мозг, настойчиво внушающий доктору жгучую боль на спине.
Там, где её не пересекали кровавые борозды царапин от юношеских ногтей.
В этот раз спокойный утренний быт их искаженной ячейки общества был нарушен преждевременно: дверной звонок задребезжал где-то на том моменте, когда Ганнибал оправлял галстук. Мужчина украдкой усмехнулся под нос — он как раз ожидал гостей.
— Доктор Лектер, — прямая, невозмутимая, словно готическая фарфоровая кукла, в классическом, без излишеств, чёрном брючном костюме. Если бы не бренд, никто определённо не принял бы молодую девушку за «голубую» кровь.
— Мисс Марго, — ответ такой же краткий, столь же холодный, как сошлись случайно два абсолютно безмятежных океанских простора. — Я не ждал вас.
Ложь. Совершенно ясная, кристально чистая ложь идеальных лет выдержки. Она как хороший виски — Ганнибал любил неразбавленную.
— Мне нужна срочная консультация.
***
Сон, вопреки тревогам и предчувствиям, вышел спокойным. Пробуждение — тоже. И чувства, в ночи комом вставшие в горле рядом с мужчиной, казались теперь чем-то незначительным и естественным, как регулярные фантомные образы.
Уилл сделал выводы о своей неподготовке к выходу в новый свет и открыл чемоданчик с препаратами. Нейролептики, успокоительные — его пожизненный коктейль. Таблетки были проглочены согласно инструкциям, уже отпечатанным на подкорке подсознания. За столько-то лет… Юноша не хотел рассказывать Ганнибалу. В его внимании не было смысла — не было ли? — да и доверие на употребление было установлено между ними давно и четко.
Помимо создания благоприятного психического состояния стоило учесть еще кое-что. Одежда. Современной пестроты в его гардеробе не было, но строгий официоз пал, сменяясь чем-то более нейтральным: бардовые брюки с высокой посадкой, кремовая водолазка.
Кажется, Уилл хотел провести это утро с Ганнибалом. Обычно, легко, спокойно. Иначе отчего на него напала излишняя хмурость при виде бесцеремонно явившейся прямо в их дом особы. Это были издержки профессии, и все же… Грэм злился? Ему было печально?
— Я пойду. До вечера.
Мальчишка даже не заглядывал на кухню за наличием завтрака. Просто в спешке унесся из дома. Нужно было думать об учебе.
***
Неуловимо, но Ганнибал всё же нахмурился, проследив взглядом за юркнувшей за дверь изящной линией спины. Останется голодным на целый день? Новый раунд бунта?
Понадеяться на то, что причиной такого поведения была банальная ревность мальчишки к незваной гостье было слишком самонадеянно, разве нет?
— Прошу прощения за доставленные неудобства, — их взгляды снова встретились, почти одновременно оторвавшись от разглядывания уходящего Уилла. — Я помешала чему-то?