Im 'agnus immolabit. Часть 2. (2/2)
— Горжусь тобой! Ох, и не думал, что Ганнибал все-таки позволит этому случится. Но этот выбор правильный — ты замечательный аналитик, Уилл.
***
Ганнибал не был брезгливым, да и ханжой тоже не был, а поэтому смотрел на исторгающую многолетнюю мёртвую ДНК коробку со здравым скептицизмом (влажная уборка и не с таким справится).
Цепкий взгляд метнулся прямо в чужую кудрявую макушку, стоило Джеку начать объяснять — всё нутро настойчиво утвердило, что что-то явно не так, и это «не так» с каждой секундой становилось всё хуже и хуже.
— Да, замечательный, — голос мужчины неуловимо стал куда более вкрадчивым, что можно было легко спутать с довольством: почти ласкающий любящий прищур глаз, тонкая улыбка. И лишь Ганнибал знал, что в этот самый момент мысленно срывал с паршивца скальп.
С тихим влажным треском…
— Я уверен, что Уилл добьётся огромных успехов с твоей помощью, — по объёму коробки едва хватило на все изученные Лектером тонкости анатомии — но этому объёму информации в пору ужаснуться любому нормальному человеку.
— Пойми правильно, Джек, я не считаю твою службу для Уилла неприемлемой…
Она принесёт мальчику много боли. Ганнибал ясно видел, как мальчишку хоронит в кровавых реках его собственное дремлющее подсознание.
— Я беспокоюсь, что этот блестящий аналитик совершит непоправимую ошибку.
***
Все пошло не так.
Джек был Уиллу приятен. Его компания являлась для юноши ценной, и Грэм восхищался агентом, как специалистом, но сейчас чувство выставить его за дверь вместе с его же коробкой значительно обострилось. Такой порыв был неправильным, однако никому не был чужд приток злости.
Невовремя. Не к месту. Не в этот день. Уилл уже понимал, что никакого расположения духа для активного и праздничного времяпровождения у Ганнибала не осталось. Что ж, мальчишка сам выбрал этот путь.
— Ты слишком беспокоишься.
Радость Джека сменилась непоколебимым упрямством. Его тон повысился и стал куда менее доброжелательным. Он не устраивал скандалов, просто агент всегда был несдержанным в пылкости выражения чувств.
— Его никто не агитировал. Он сам пришел к этому желанию. Так разреши мальчишке поступить, как он хочет.
— Достаточно.
Уилл намеренно встал между мужчин.
— Спасибо, Джек, я разберусь сам. И за подарок тоже спасибо. До встречи.
Кроуфорд еще недовольно попыхтел и, махнув рукой на Лектера, все-таки ушел.
Дверь Грэм закрыл, а затем в абсолютном спокойствии и сосредоточенности обернулся к Ганнибалу.
— Я знаю, что ты недоволен. И знаю, что ты не одобришь. Но я прошу просто принять мой выбор. Джек прав, меня никто не принуждал. Я сам захотел этого и отдаю отчет себе и своим… особенностям.
***
Ганнибал приложил много усилий.
Некому было спасти его, когда он сам утонул в этом. Он никогда и никому не доверился бы в том, что совершил, он медленно позволял пожрать себя, пока не остался лишь тенью.
И тогда он просто легко позволил истерзанному, глупому мальчишке отступить в глубину, и на его место пришёл другой. Более решительный. Тот, кто не совершает глупых ошибок и не оставляет глупых улик.
— Ты не был бы так смел, если действительно осознаешь.
Уилл пожрёт себя сам, его мальчик. Его глупый мальчик открывает свой ящик Пандоры, чтобы обнаружить в нём истинных чудовищ — часть Ганнибала сыто оскалилась и проворчала «самое время», и в его голове поднялся навязчивый согласный гул. Его губы в коротком порыве неодобрительно сжались в тонкую скептичную полосу, но он заставил себя улыбнуться расслабленнее.
— Это ли называется легендарным подростковый бунтом? — вопросил он пустоту. В ней витали невесомые хлопушки пыли. Она ему не ответила.
Грэм собран, абсолютно непроницаем — его мальчик сделал выбор быть съеденным, и на диву искренен в своём порыве. Не знай Ганнибал, что его ждёт, он бы даже гордился.
— Подойди.
***
Уилл жил в доме Лектера довольно долго, чтобы иметь возможность выучить особенности его тона, его взгляда, его жестов. Воспитательных моментов было много, но никогда не доходило до рукоприкладства. Однако сейчас недовольство мужчины можно было обличить в одну крепкую, болезненную пощечину. Юноша считал это в секунды, но все же знал — пощечине не бывать, потому что помимо отрицания видел и уступок, который значительно удивил его.
Секундное промедление — будто Уилл не был уверен до конца — и в следующем шаге мальчишка разбил препятствие и доверительно направился к Лектеру.
Он остановился на расстоянии меньше метра. Взгляд глаза в глаза, без возможности утаиться, без возможности прервать контакт.
Уиллу хотелось сказать больше, объяснить, отстоять, убедить, но губы оставались сомкнутыми. Это был безмолвный приказ мужчины замолчать и закончить с обсуждениями — юноша это понимал, поэтому не смел ослушаться и только ждал.
***
Ясный взгляд; Ганнибал украдкой вдохнул: чистый, всё ещё хранящий лёгкий алкогольный запах, — и тщательно сохранил мальчишку в памяти. Это крошечное мгновение, между их первым настоящим знакомством и моментом текущим, был сладкой иллюзией. Сказкой, которой они оба позволили себе обмануться.
— Пусть это будут твои ошибки, мой мальчик. Ты не успокоишься, пока не совершишь их сам, — широкая ладонь на макушке, совсем как в детстве, в этот раз осталась чистой. Впрочем, мужчина был уверен, что внутри всё так же чёрным-черно.
— Но плакать ко мне не приходи, я предпочитаю трезвую самокритику, — доктор вяло потрепал мальчишку по макушке. — Учти, я предупреждал тебя, что это плохая идея. Не забудь убрать свой подарок… И будь он хоть фрагментом утерянной Александрийской библиотеки, в этом доме источать пыль он не будет. Ты понял мой намёк?
***
Чужая рука оказалась вдруг перехвачена двумя другими, юношескими. Пожалуй, за редким исключением действия пошли вперед мыслей, и для самого Уилла стали внезапным удивлением. И все же отступать он не стал, и храбрости хватило, чтобы, подержав руку мужчины сжатой в своих, отпустить ее и податься вперед, вжимаясь в его тело с объятьями.
Всего пару секунд дозволенности, непривычная широкая улыбка на губах, которую Ганнибал не увидит, но почувствует вместе со жгучим сердцебиением.
— Спасибо, — вышептано пылко в чужую шею.
И в этой благодарности было все: благодарность за принятие выбора, за воспитание, за то, что не оставил однажды, за то, что сдержал обещание и позаботился. Уилл не вспомнит почти ничего с того кошмарного дня, но точно помнил свою просьбу.
Юноша отстранился и уже через мгновение склонился над коробкой с учебными конспектами и изданиями. А через четыре дня ровно на том же месте оправлял себе галстук перед зеркалом. Через пять минут он должен был отправиться в университет.