Симфония тишины (2/2)
И это не просто мелодия, не просто набор нот — это чувства, что рвутся наружу, эмоции, что переполняют настолько, что невозможно оставаться равнодушным.
Джон неподвижен, ни один мускул в теле не дрогнет, только глаза неотрывно следят за каждым движением Шерлока, за этим чарующим действом, что больше напоминает танец сейчас. Джон наблюдает, впитывает, поглощает. Внутри точно чёрная дыра разрастается, что засасывает в себя всё. Остаётся только Шерлок и скрипка.
Шерлок великолепен и виртуозен в своей игре — каждый его жест пронизан страстью, весь мир сужается для него в одночасье до смычка и грифа скрипки. И невозможно избавиться от ощущения, что Джон становится свидетелем некоего таинства, словно приоткрывается завеса в другой мир, в который Шерлок Холмс не готов пускать больше никого, только Джона. Движение руки — и ноты взмывают в воздух, вибрируют, заполняют собой пространство между ними, переплетаются с тенями на стенах и потолке. Каждый аккорд как невесомое касание, что пробуждает внутри зыбкие, едва уловимые желания, в которых Джон боится признаться даже самому себе.
Ему хочется быть частью этой игры. Он жаждет ощутить прикосновение этих длинных, изящных пальцев, которые с такой лёгкостью извлекают настолько чарующие звуки из скрипки, что Джон теряет голову и позволяет мечтам взять над собой верх.
Его глаза подёргиваются дымкой желания, они блестят от восхищения. Угольно-чёрная бездна зрачка растёт и ширится, оттесняя голубой к границе радужки. Он теряется в этой музыке и теряет себя. Жаждет сделать то, чего никогда прежде не делал: коснуться Шерлока, дотронуться до его угловатых скул, пройтись по губам, поймав чужой выдох подушечками пальцев, зарыться носом в мягкие кудри. И терять, терять, терять себя, пока от него не останется ничего…
Прекрасное, неповторимое мгновение, которое он не в силах остановить, лишь запечатлеть в памяти, выжечь на внутренней стороне век, чтобы возвращаться к нему снова и снова, раз за разом. Только это ему и остаётся, потому как Джон не позволяет мыслям “а что, если…” прорваться наружу. Он не может разрушить то шаткое и хрупкое нечто, что есть между ним и Шерлоком. Не может навязывать тому свои желания.
Джон настолько поглощён сейчас чужой игрой, настолько погряз в собственных мыслях, что не замечает совсем, как скользит по нему взгляд Шерлока. Медленно, изучая, анализируя.
Небесно-голубая синева искрится ребяческим блеском, а кончики губ тянутся в лёгкую улыбку. Шерлок точно ребёнок, получивший долгожданный подарок на Рождество.
Внутри него разрастается тепло и щемящая, невысказанная нежность. Он отдаёт всего себя этой игре, вкладывает в каждый аккорд всю свою душу. Он потерян сейчас не меньше Джона, путается в собственных мыслях, что не поддаются никакому анализу и дедукции. Ловит себя на том, что ему до зуда на кончиках пальцев хочется прикоснуться к Джону.
А потом игра Шерлока, будто натыкаясь на невидимое препятствие, слегка спотыкается, когда он ловит на себе взгляд Джона. Уже не такой туманный, но куда более осмысленный и ясный, чем был мгновение, а может, и вечность целую назад. Детектив пытается вернуть себе контроль над ситуацией, но руки предательски дрожат мелкой дрожью, а самого его точно ознобом прошивает с головы до пят.
И этот молчаливый обмен взглядами будто меняет их. А вся та невысказанная страсть, что звучала ещё мгновение назад в музыке, повисает в воздухе между ними едва ощутимой мантией. И каждая нота словно невесомое прикосновение, что срывает с чужих губ судорожный выдох.
И мир вокруг растворяется и исчезает, словно и не было никогда ничего, только они вдвоём и скрипка. И невозможно игнорировать тот магнетизм, что висит в воздухе между ними.
И каждый новый аккорд полон невысказанной нежности. И каждый брошенный украдкой взгляд как альтернатива признанию, на которое так никто из них и не решится. Этот язык: музыка, взгляды — всё, что у них есть, всё, что они могут себе позволить, не обнажая душу. И всё это куда значимее и важнее любых слов, что они могут друг другу сказать…
Симфония тишины и недосказанности, что прячет желания, что терзают их двоих, под неяркой оберткой повседневной суеты.