Симфония тишины (1/2)
— Шерлоооок… — Джон почти шипит, сам удивляясь этим ноткам в собственном голосе. Он давно уже привык к тому, что сосед из Шерлока ужасный, но порой детектив переходил все мыслимые и немыслимые границы.
Вот как сейчас. Шерлок, выйдя из ванной в своём любимом шёлковом халате — Джон не готов был с уверенностью сказать, было ли на Шерлоке сейчас нижнее бельё под этим самым халатом, — взял в руки скрипку и уже битых полчаса терзал слух Джона какими-то немыслимыми совершенно пассажами.
— Шерлок! — шипение сменяется рычанием, в голос подмешивается лёд, настолько не свойственный Джону, что Шерлок моментально прекращает игру.
В небесно-голубой глади, что сверкает из-под ресниц, сплошное непонимание и недоумение плещется, а губы поджимаются в тонкую линию.
— Джон? — Удивлённые интонации в мягком баритоне могли свести с ума кого угодно, но только не Джона Ватсона.
— Да, Шерлок, — отвечает он на так и не озвученный другом вопрос, — я был здесь, когда ты вышел из ванной. И да, ты мне мешаешь. Я, чёрт побери, работаю, — взрывается Джон, вспыхнув точно бочка с порохом, и захлопывает крышку ноутбука, за которым набирал какой-то текст. — Пытаюсь работать, — голос теплеет на полтона, когда Джон осознаёт, что, пожалуй, всё же перегнул палку.
Он не мог злиться на Шерлока долго — гений современности не виноват, что не улавливает зачастую перепады чужого настроения и тонкости психики. Этот мозг настроен совсем на другую волну, Джон давно уже с этим смирился, но порой Шерлок так тонко, так искусно играл на его, Джонах, нервах, что невольно закрадывалось сомнение: а настолько ли детектив чёрств и бессердечен, каким хочет, чтобы его видели окружающие.
Но повисшая в комнате кромешная тишина не приносит желаемого облегчения. Отнюдь. Становится только хуже. Джон так и не возвращается к своему ноутбуку и тексту, что оборвал на полуслове буквально, а Шерлок замирает возле окна со скрипкой в руках. Кажется, они оба сейчас где-то не здесь, не в этой комнате. Мысли их блуждают где-то далеко, каждый погружён в себя, свой собственный мир. Напряжение, что сгущается в комнате всё сильнее с каждой секундой, холодит затылок и вынуждает передёргивать плечами в жалкой попытке сбросить с себя этот озноб и оцепенение.
— Знаешь, Шерлок… — Джон сглатывает шумно и скользит взглядом по долговязой фигуре, отмечая резкость и угловатость линий, — верни обратно.
— Сделать что? — Брови взмывают вверх, и между ними появляется складка. Джону даже видеть сейчас не нужно лицо друга — он уверен, что Шерлок сделал именно так.
— Сыграй для… меня, Шерлок. — Откуда-то в горле разрастается комок, что мешает говорить. — Пожалуйста, — выходит так тихо, что Джон сам себя едва слышит.
Лёгкий прищур голубых глаз. Долгий взгляд через плечо, вполоборота. Слегка склонённая набок голова. Едва уловимое движение руки, и мир меняется, взрывается чарующими звуками, полнится красками, наполняется чем-то потусторонним.
Джон почти задыхается от переполняющих его чувств, когда звучат первые аккорды. Он никогда бы и подумать не мог, что существует нечто, кроме раскрытия преступлений, что может вызывать в Шерлоке такую страсть. Уходит угловатость, уступая место плавности линий, резкость движений сменяется почти кошачьей грацией и мягкостью.
Шерлок весь точно преображается моментально, а скрипка становится не просто инструментом — она сейчас продолжение его самого. Длинные пальцы с лёгкой небрежностью и одному только Шерлоку присущим изяществом держат смычок, что скользит по струнам с нежностью и силой одновременно.