Nil adsuetudĭne majus* (2/2)
Шерлок, не отрываясь от своего занятия, медленно затягивается в очередной раз, задерживая дым в лёгких, и выдыхает так медленно, что Джон невольно перестаёт дышать, следя за движением чужих губ и пальцев. Детектив слегка щурит небесно-голубые глаза, уголки губ едва трогает улыбка. И хвалёный самоконтроль Джона Ватсона летит ко всем чертям, развеивается точно дым, что исходит от сигареты Шерлока, и тает где-то под потолком.
— Какой же ты скучный, Джон, — тянет Шерлок, не разрывая зрительного контакта. В его голосе угадывается лёгкое пренебрежение и нотки скуки, но с примесью веселья и азарта. «Неужели ты думаешь, что можешь меня остановить?» — угадывается в том взгляде, которым он одаривает Джона.
Джон лишь хмыкает в ответ. Засранец Шерлок прекрасно же осознаёт, как выглядит сейчас: обаятельный и загадочный, манящий и недостижимый, дразнящий и переводящий всё в игру, правила которой ему, Джону, никто не удосужился объяснить.
Греховно-прекрасен. Мысль, что бьётся в мозгу Джона яростнее, ярче и настойчивее остальных. Она обжигает, становится навязчивой, пульсирует в висках.
И с каждой секундой Джон теряет контроль над собой. Ему невыносимо, до дрожи просто, хочется коснуться этих пальцев, забрать сигарету и, наклонившись, шепнуть что-то интимное, глупое и несуразное. И плевать на то, как к этому отнесётся сам Шерлок: удивлённо вскинет брови, одарит презрением или останется холоден и равнодушен. Джону хочется отбросить все условности, позабыть о том, что они друзья и просто поддаться моменту.
И в мозгу яркой картинкой вспыхивает образ: длинные пальцы, что ещё секунду назад держали сигарету, касаются его разгорячённой кожи, вызывают сонм дурных мурашек, что бегут по рукам, оставляют на ней едва заметный след — знак обладания и принадлежности.
Шерлок снова затягивается и выпускает облако дыма, бросая на друга быстрый взгляд из-под ресниц. И Джон, поддавшись какому-то внезапному порыву, отрывается от дверного косяка и подходит к Шерлоку, замирая буквально в нескольких дюймах от него. Ему так хочется сейчас почувствовать чужое тепло, втянуть терпкий запах табака.
И плевал он то, что это всё может разрушить на корню их дружбу с Шерлоком, сломать то, что они строили столько лет. Невыносимо жгло внутри осознанием того, что невозможно и дальше скрываться и прятаться. Невозможно делать вид, что Шерлок — просто друг. Их отношения давно вышли за рамки дружбы, но точно зависли в невесомости. Никто не делал первый шаг. И каждое мгновение, проведенное рядом с Шерлоком, становится для Джона испытанием, и он не знает, как долго ещё сможет сопротивляться этому влечению.
— Тебе… не кажется, — Джон отчаянного подбирает слова, борется с дрожью в голосе и избегает пристального взгляда Шерлока, — что это всё — путь в никуда? — И за словами этими какое-то двойное-тройное дно будто прячется. Словно речь не о курении вовсе идёт. — Ты ведь понимаешь, что это вредит твоему здоровью, твоим лёгким...
Шерлок бросает на него короткий, оценивающий взгляд и снова глубоко затягивается, выпуская облако дыма, которое медленно окутывает сейчас их обоих словно невидимый покров. Джон не морщится даже, не отшатывается, лишь невольно сокращает расстояние между ними.
— Знаешь, забудь, — выдыхает судорожно Джон, признавая своё поражение, — если тебе это доставляет удовольствие, то пожалуйста. Ты взрослый мальчик, Шерлок, — голос срывается в хрип, а в ушах шумит так, что Джон едва слышит слова собственные.
Шерлок усмехается уголками губ. Как бы ни были скудны его познания в человеческих чувствах и реакциях, он прекрасно осознаёт сейчас, как Джон смотрит на него. Эта сигарета, терпкий запах которой пропитал собой всё вокруг, вовсе не вызывает у Джона раздражения, как должна была бы. Это есть нечто большее, нечто чувственное и интимное, что связывало их двоих узами куда более глубокими, чем дружеские.
Это была игра, в которой он, Шерлок, был виртуозом, а Джон — его преданным и, пожалуй, единственным зрителем. Шерлок действительно наслаждался тем, как Джон терял голову, как его глаза наполнялись восхищением и желанием. И в такие моменты — детектив уверен был в этом — он становился центром вселенной для Джона, средоточием всех его тайных и постыдных желаний, и это, как ни странно, придавало ему сил и будоражило.
Шерлок, продолжая курить, изредка бросает на Джона быстрые взгляды, полные игривости и приглашения поиграть. Он знает, чувствует, что притягивает Джона, вызывает у того желание. И для него, Шерлока, это точно наркотик, что несёт с собой небывалое наслаждение и туманит разум так, как никакой наркотик до этого. Шерлок наслаждается этой зависимостью, осознаёт, что может манипулировать ею как искусный музыкант, играющий на струнах чужой души. И каждый взгляд Джона, полный восхищения и желания, только подогревает его собственное влечение, что пульсирует внутри.
— Ты не так уже и скучен, — бросает Шерлок с лёгкой усмешкой в голосе, возвращая Джона обратно в реальность. — Просто я бы предпочёл оставить себе эту маленькую слабость. Не лишай меня этого, Джон. — И Джон поклясться готов, что небесная лазурь затягивается, пусть и на мгновение всего, грозовой чернотой.
И это связывает их незримыми нитями, что крепче множества слов будут. И оба понимают, что именно этот маленький ритуал станет тем связующим звеном между ними, которого им так отчаянно не хватает. И весь мир будет замирать, пока медленно тлеет сигарета в длинных пальцах Шерлока Холмса.