Разговор 2. Les Possédés (2/2)

— Я заплачу. И ты съебываешь.

— О. — Гийом вскинул бровь. — Это любопытно.

— Скажи сколько.

Он допил свой кофе и отодвинул чашку, постукивая короткими ногтями по обложке «Les Possédés». Опустив глаза, изучая свою руку, словно раздумывая. Джонатан смотрел на его старый телефон и был уверен, что следующая фраза, которую он услышит, начнется с числительного.

— Ты ведь понимаешь, что если отвалю я, может привалить кто-нибудь другой, — сказал Гийом негромко. — Думал об этом? Или у тебя хватит денег, чтобы откупаться каждый раз?

Джонатан сжал губы, в виске забилась боль. Он провел столько времени, размышляя о единственной проблеме в его жизни — Гийоме, — что не мог позволить себе заглянуть столь далеко.

Страшная мысль о том, что он не один, пронзила под ребрами.

— Мне твои деньги не нужны. — Гийом пожал плечами в подтверждение своего безразличия. — А на твоем месте я бы подумал. И если ей не хватает секса или внимания…

— Да пошел ты, — грубо отрезал Джонатан, в гневе пиная ни в чем не повинную ножку стола, от чего чашка сверху зазвенела.

Мысли в голове метались ураганами, затрагивая все, что он знал ранее, и поднимая вверх, словно коров и домики в Канзасе. Но его мысли не привели бы к дороге из желтого кирпича. Они приводили лишь к сценам насилия и жестокости, проигрываемым в воображении с потрясающей четкостью.

— У нас все в порядке с сексом, — закончил Джонатан, не слыша ничего в ответ. — И это не твое собачье дело.

Вот уж с чем-чем, а с этим проблем быть не должно. В свое время они Камасутру от корки до корки исследовали и точно знали, что любит каждый. Возможно, с годами из их близости исчезла та необузданная страсть, но остались стабильность, хорошо изученные тела и понятные ласки. И спустя столько лет Ребекка выгибалась дугой, когда он обхватывал ее грудь, обнимая сзади, и спустя столько лет он реагировал мгновенно, стоило ей пробежаться ноготками по его пояснице.

Или не пояснице. Ее прикосновения поднимали в нем нежность, любовь, восторг. Может быть, теперь не так часто, как раньше, но все же годы брали свое, и в нем уже было не столько энергии, как в двадцать или даже тридцать. Да и работа высасывала из него львиную долю запала… Но и потребности же снижались, да?

Неужели ей захотелось больше, чем он теперь мог дать, и они дошли до точки, когда просто их двоих стало мало?

Гийом также сказал «не хватает внимания», и Джонатан совсем запутался. Что вообще значит не хватает внимания? Они виделись каждый день, говорили, проводили вместе время. Внимания было предостаточно. И почему он всерьез размышляет над словами этого козла?

— Ну да, — промычал Гийом, вырывая его из накрывающей лавины беспокойства.

Джонатан вновь сомкнул руки, зыркая на него сердито. Гийом трогал то, что принадлежало ему, и от этого все внутри ныло, извивалось, как змеи, сплеталось вокруг сердца и холодило.

— Ну да, — передразнил он. — Ты меня еще поучи трахаться, — выплюнул, чтобы оставить за собой последнее слово.

Гийом приподнял брови, на его щеке вновь возникла эта морщинка от зажатой спрятанной улыбки. Он наклонился вперед, опираясь локтями о стол по обе стороны от своей книги.

— Будь мы в какой-нибудь другой ситуации, — протянул Гийом медленно, смакуя каждое слово, но замолчал на середине фразы.

Над головами раздалась встревоженная трель стрижей, к концу апреля вернувшихся со своих каникул. Джонатан сосредоточился на этих звуках, пока неспешно анализировал сказанное Гийомом.

Перевел взгляд на него, пытаясь прочитать по его лицу, насколько он серьезен. Такие вещи он смешными не находил ни вообще, ни тем более сейчас.

— Ты вообще о чем? — Слова давались Джонатану с трудом.

— Да так, ни о чем. Мысли вслух.

Он смотрел на непроницаемое лицо Гийома, силясь обнаружить затаившуюся ухмылку. Пусть это будет глупой шуткой. Невозможностью удержать в себе иронию и не подтрунить над ним, чем… чем-то.

— Нет. Что ты сейчас сказал? — напряженно выдавил он.

— То, что ты услышал. Не больше.

Смахнув книгу под мышку, Гийом поднялся из-за стола.

Джонатан возмущенно смотрел на него. Он определенно… ему странно было думать об этом, но ему показалось, что Гийом с ним заигрывал. В такой ситуации? Что с ним не так? И с ним ли?.. Наверное, у него просто уже едет крыша от всего того супа, что варится в голове.

— И совет, Джонатан, — произнес Гийом, когда спрятал книгу и телефон в маленькой сумке на длинном ремне, — я — не корень проблемы. Я — ее следствие. Разбирайся внутри своей семьи.

Он не задумывался о том, что Гийом действительно мог быть лишь побегом, ростком, который пробился над землей и показал себя. Все это, нахлынувшее в один миг, окатило Джонатана холодным потом.

Что еще он мог знать? Могла ли Ребекка рассказать ему, почему делает это? Могли ли они обсуждать их брак? Могли ли быть у него ответы?

Безусловно.

Джонатан рывком поднялся, чуть не перевернув кованый стул, и поспешил за Гийомом.

— Подожди, мы не закончили.

— Мы закончили.

Ему пришлось отстать, чтобы пропустить официантку с подносом, но он догнал Гийома почти сразу же. Дорожка мимо дома, по которой они шли, была слишком узкой, чтобы комфортно идти рядом, но слишком широкой, чтобы Джонатан не пытался его достать.

— Ну и что это значит: ты — не корень проблемы? — упрямо спросил Джонатан и все же озвучил пугающую мысль. — Что ты знаешь? Она тебе что-то говорила? Или ты… ты у нее не один, еще есть кто-то?

Ему подурнело, перед глазами мир зарябил и даже в ногах как-то потяжелело.

— Мне наплевать, Джонатан, — устало ответил Гийом, не сбавляя шага. — Если тебе нет — решай это сам. Но не надо меня во все…

Джонатан не смог сдержаться, хватая Гийома за плечо. Под тканью пиджака, визуально дающего ему фактуры и формы, оно оказалось худым, как и запястья. И Гийом от неожиданности дернулся назад, будто Джонатан применил силу.

— Не трогай меня, — сквозь зубы потребовал он.

— А ты не уходи от разговора.

— Я не хочу в нем участвовать.

Джонатан раздраженно толкнул его к стене, и Гийом громко выдохнул, ударившись спиной о серую кирпичную кладку. От нее веяло теневым холодом, волоски под рубашкой вставали дыбом. Он поднял на Джонатана глаза и смотрел, не мигая.

— И что теперь?

— Ответь, — потребовал Джонатан, хотя уже сам не был уверен, на какой именно вопрос.

Он держал руку перед собой вытянутой, едва касаясь его груди, чтобы не вздумал сбежать.

Гийом смотрел на нее, потом — ему в лицо, и от взгляда вновь стало неловко, будто Джонатан был каким-то овощем в упаковке, у которого пытались найти гнильцу. И он сам ее чувствовал, перейдя эту черту.

— Похоже, у тебя тоже проблемы с сексом, — заметил Гийом, наконец наглядевшись. — Слишком много агрессии.

Оборона Джонатана рухнула, как крепость, под основание которой заложили взрывчатый заряд. Посыпалась кирпичик за кирпичиком, обнажая его растерянность, уязвимость и слабость. Он не знал, за что хвататься. Песок утекал сквозь пальцы.

— Да как ты смеешь, — выдохнул он пораженно, сжимая ткань водолазки, и следом его дыхание замерло.

Замерло, потому что, не сводя с него глаз, Гийом сделал шаг вперед.

Джонатан никогда не ощущал себя настолько безоружным. Он разжал пальцы, и грудина уперлась в его ладонь.

Гийом был немного ниже, наверное, шесть футов<span class="footnote" id="fn_38855255_0"></span>. Он приподнял подбородок, и Джонатан чувствовал, что ему бросают вызов, и это было так странно. Самый странный момент на его памяти.

Остались лишь глаза, и Гийом смотрел на него не как на человека, который мог причинить ему боль. Не как на человека, которому портил жизнь утолением своих утех. Джонатан не мог описать этот взгляд, потому что не чувствовал его на себе никогда. И витающий рядом запах кофе — и почему-то гвоздики, — не тонизировал, а отравлял.

Черт побери.

Джонатан оттолкнул его обратно и в один шаг отступил от Гийома. Он открыл рот, чтобы высказать, что думает, но растерял все слова, кроме сдавленного «какого хера?».

Гийом поправил пиджак, отошел от него, и вновь ступил на дорожку, продолжая путь.

Джонатан за ним не последовал. Он стоял, приоткрывая рот, словно рыба, выброшенная на берег.

Запоздало (учитывая, что теперь тела там не было) он ударил кулаком по стене, у которой только что стоял Гийом. Не так сильно, как ему бы хотелось, но даже от этого засаднили костяшки.

Он знал больше, намного больше, чем говорил. И просто он не скажет.

С этим придется иметь дело. Как бы сильно ни хотелось обратного.