Разговор 1. Le final (2/2)

— А что известно тебе? — Гийом нахмурился. — Известно, что в таких мероприятиях участвуют двое? Ты уже обсудил это с ней?

Джонатан сцепил зубы. Конечно, он не говорил об этом с Ребеккой. На Ребекку ему было не наплевать. И в глубине души он понимал, что если подобный разговор возникнет, это станет началом конца. Это станет концом. После такого семьи больше не функционируют. А ему очень хотелось верить, что процесс еще не начался. Он планировал сделать все, чтобы не начался, даже если это значило ловить ветер сачком.

Ему не надо было говорить. Его и без того душила острая боль, опутываясь жгутами вокруг шеи. Ослепляла, когда он смотрел на нее в постели, зная, что она делает. Когда смотрел на нее за завтраком, и она вела себя… да вроде как обычно.

Джонатан должен был злиться на Ребекку и ее предательство. Должен был хотеть разорвать все, как полагается. Это всем известно, не надо даже спрашивать, измена уничтожает семьи, после нее нет ничего, только разруха. Он хотел почувствовать хоть долю ненависти, но просто не мог испытать ее к Ребекке. Он любил ее, любил безумно, как бы она ни поступила с ним.

Но его… Его он презирал.

— Я уверен, что она бы никогда сама… — Джонатан поморщился, словно язык вмиг стал кислым, как десяток лимонов. — Я знаю, кто здесь виноват.

— Удобная позиция, никакой ответственности, это понять можно. — Гийом следил за ним, не моргая. — И кто же виноват? Конечно не ты, и не она.

Джонатан скривился. Слова Гийома, запустившего в его семью лапу и еще кое-что, а после говорящего об этом так легко, ранили. Он потерялся. Он запутался. Что с ним теперь?

Руки Джонатана затряслись, он положил их на стол. Он не понимал, как в этом оказался.

Они поженились с Ребеккой четырнадцать лет назад, и каждый день он чувствовал себя счастливым. Каждый день был рад, что она рядом. Он подарил ей свои любовь и заботу, чтобы она ни в чем не нуждалась и жила лучшую жизнь. По крайней мере Джонатан думал так. И теперь… теперь… А что теперь? Облачные замки растворялись в сыром пронизывающем тумане.

— Как ты спишь по ночам? — обессиленно прошептал он, смотря на стол между своими руками. Перед ним лежали листы, озаглавленные «‎Символизм в работах Сильвии Моллой».

— С закрытыми глазами. В основном.

Джонатан потерял точку опоры. Еще никогда он не испытывал к кому-то столько неприязни. И он понятия не имел, как дать ей выход, чтобы все не ухудшить.

Воспоминания о моменте, когда он узнал об этом, все еще царапали сердце кошачьими когтями, воспаляясь внутри. Случайно увиденное сообщение с незнакомого номера, одно, второе. И он так долго не хотел верить. Не хотел верить, пробивая номер в приложении с поиском контактов. Не хотел верить, видя имя своего врага.

Узнав его, Джонатан представил себе коварного соблазнителя-киногероя. Молодого Жана Дюжардена со жгучим взглядом в расстегнутой на широкой груди рубашке, который цитирует лирику Дассена. Кого-нибудь сногсшибательного, кого-нибудь, перед кем невозможно устоять. Он хотел, очень хотел простить Ребекку, и придумывал одно оправдание за другим.

Но перед ним не стоял Жан Дюжарден. Перед ним стоял Гийом Летерье. Жалкий препод с зачесанными назад жирными волосами и здоровенным носом.

Джонатан ощутил слабость, утопая в этом осознании. Ребекка променяла его на это, это?

Разочарование сливалось с презрением, плескаясь через край, и этого было слишком много для него.

— Почему ты, господи? Что ты можешь ей предложить? Твоей зарплаты и на нормальную одежду не хватит, — прорычал Джонатан истощенно.

Ему так хотелось причинить Гийому боль, надавить посильнее, но он не знал, где колоть. Он надавил туда, где было бы больно самому.

— Знаешь, что любовников заводят не за этим? — Гийом усмехнулся, складывая руки на груди. — Для этого есть такие добытчики, как ты.

Ощутив, что его оружие наставляют на него же, Джонатан потерял на секунды дар речи, а потом выплюнул, едва думая.

— Ты что, бессмертный?

Гийом словно почувствовал, что он ослаб, пользуясь ситуацией.

— Опять угрозы? Ударишь меня? Я все еще жду.

Джонатан не совладал с собой, сокращая между ними расстояние. Он схватил Гийома за воротник пиджака, крепко встряхивая. Тот пах терпким древесным одеколоном и еще чем-то… Странным. От него даже не пахло приятно.

В нем ничего не было, ничего.

— Значит, у тебя, кроме хуя, ничего нет. Любовник.

Джонатан ликующе хмыкнул и отпустил его, отталкивая с пренебрежением. Но мгновение славы, мгновение победы, песком ускользнуло меж его пальцев. Гийом смотрел на него без единой реакции. И Джонатан чувствовал себя проигравшим. В нем больше не было злости. Только досада, разочарование. Он словно плыл в темноте против течения, он не мог никуда попасть, и это продолжалось не по его воле.

— Зато у тебя много чего предложить, я вижу.

Гийом окинул его таким липким оценивающим взглядом, что Джонатану стало некомфортно. Это был не насмешливый взгляд. Это было… он пока не понял что. Ему не показалось? На него глянули, как на манекен в магазине. Оценивали параметры снаружи. Размер, фасон.

— Какой статный мужчина, — Гийом тянул каждое слово. — Высокий, хорошо сложенный, и пальто стильное. Даже не знаю, выбрал ты его, потому что тебе идет, или просто что подороже, чтобы обозначить достаток?

В висках Джонатана стучало кувалдой.

— Завидно?

— Нет. Просто ищу в тебе достоинства. — Гийом склонил голову набок. — Ты же пытался сделать это со мной, когда вошел. Или вернее наоборот. Твое лицо — открытая книга.

Джонатан закусил язык, не зная, что сказать.

Гийом сел на край стола. По его лицу наоборот было непонятно, что он произнесет следующим, и это пугало. Не меньше, чем ситуация в целом.

— И самое забавное, что их все перевешивает что-то. Все твои достоинства, сколько бы их ни было. Что-то, что заставляет ее уходить, понимаешь?

— Я тебе сейчас лицо сломаю, — прорычал Джонатан.

В кулаках задергало. Они набухли, как половой член, ожидая разрядки. Этот зуд, который там скопился, словно весь гнев стек по венам.

— Я изо всех сил сдерживаюсь.

— Может быть, не стоит? — Гийом приподнял бровь. — Или выдержка — одна из твоих добродетелей?

Язык Джонатана онемел. Он ощущался посторонним объектом, который не в силах выдавить ни одного слова из глотки. Толстый и бесполезный в пересохшем рту.

Возможно, это было тактикой. Подсознательно Джонатан чувствовал, что Гийом хочет запутать, загнать в тупик, откуда нет выхода. И это действительно сбивало его как кеглю, заставляя вращаться в омуте из головной боли и разочарования.

Он полностью забыл, что именно хотел сделать. Все должно было быть наоборот. Зачем он пришел?

— Или это любопытство? — Гийом перекинул ногу на ногу, усаживаясь комфортнее.

— Что?

— Какой вопрос ты крутил в голове, когда шел сюда? Ты наверняка проигрывал эту ситуацию заранее. Но такие, как ты, без сценария забывают роль.

— Да что ты обо мне знаешь? — гаркнул Джонатан, больше не чувствуя силы.

Ребекка могла говорить о нем? Могла?

Он ощутил, как из него исчезает весь цвет. Он представил, как они обсуждают его и смеются, радуясь, что одурачили. Тупой Джонатан, он будет зарабатывать денежки, пока его жену обхаживает тот, у кого меньше рабочих часов. Так они думали? На что они рассчитывали?

Какой бы ни была эта игра, он не пойдет у них на поводу. Нет.

— Ты нихуя обо мне не знаешь, ни-ху-я.

Температура достигла критической отметки. Кулак запульсировал, и Джонатан дал ему волю. Тот ударился в цель, и дрожь пробежалась по вибрирующим жилам, согретым мышцам, омываемым вскипевшей кровью. От костяшек заструилась тупая боль, и только это отвлекло его.

Лучше бы он ударил Гийома, а не стол, и потом разбирался с последствиями.

Джонатан смахнул бумаги со столешницы на пол, и ворох взвился вверх, разлетаясь во все стороны. Он развернулся и пошел прочь из аудитории, чувствуя в позвоночнике холодный стальной прут. Уже в спину он услышал громким шепотом:

— Putain, mais qu'est-ce qu'il s'est passé?

Он перевел фразу про себя, когда покинул аудиторию. Плевать, что она значила.

Он был побежден. Размазан, как улитка на асфальте. Он просто не знал, как продолжать жить дальше. Все опоры под каркасом рухнули.

Le final.