Место, где меня ждут (1/2)

А потом Крейг Такер решает уехать.

Эта мысль приходит спонтанно, когда Крейг сидит аккурат на той же ступеньке, где прошлой ночью сидел Твик, и курит. Морозное утро закрадывается под тонкую ткань толстовки, под ногами валяется один курок, затем два, три и четыре, а мыслей о Твике, наверняка, за все это время уже привалило под сотню.

Его удивительный Твик, что был забыт несколько лет назад. Крейг не может найти ответ на вопрос, что же заставляет его мысли вновь течь по одному и тому же руслу, а сердце — неустанно тянуться к другому человеку, не его невесте, заставляя чувствовать себя негодяем и предателем. Может быть, ребята из школы были правы, когда называли его мудаком.

Он пытается отыскать ответ, что в Твике вызывает в нем трепет, но голова Крейга оглушающе пуста. Может, если бы его спросили, Крейг упомянул бы о ямочке от кривой улыбки на правой щеке, или скопище родинок по всему телу, в которых он однажды отыскал знакомые созвездия. Он все еще помнит, что на плече у Твика сидит Кассиопея, а чуть ниже, почти под лопатками — покоится спускающийся к пояснице Персей. Крейг сам соединил все точки маркером, потому что его об этом попросил Твик.

Его невообразимо теплый Твик, который, вообще-то, «его» вовсе и не был никогда, но зато был тем, кто понимает Крейга — и, наверное, был в этом единственным.

Зимнее небо гудит где-то над головой, обжигающий воздух и сигаретный дым покалывают горло, пока Крейг слушает звуки людей, их отдаленную болтовню ни о чем, и чувствует, что снова хочет спать.

Он закончит пачку, известит родителей о намерении уехать, соберет чемодан, а после отправится на остановку, и, может, тогда сонливость отпустит. От этих мыслей он чувствует себя здоровее. И наполняется уверенностью в том, что, уехав, он наконец вернется к равновесию.

Крейг упустил момент, когда зараза подкралась к нему исподтишка, просочилась за кулисы, сквозь все слои притворства. Тогда было сложно выявить, продолжает он лгать всем этим людям или уже самому себе. Его одолевала лишь смутная тревога — что-то не так, как-то неправильно и неуместно, — и все. Но было рано бить тревогу. И вот теперь червя уже поздно извлекать.

Если Твик понял еще тогда, думает Крейг, поднимаясь в комнату, как он принял это? Он не набрался смелости сказать родителям, что уезжает сегодняшним днем. Может, дело было в том, что мама на кухне напевала так безмятежно, или Триша была занята телефонным разговором, а Томас потрепал Крейга по голове и предложил как-нибудь сходить на рыбалку, как настоящие отец и сын, какими они никогда не были. А может, от собственной трусости он в конец растерял все слова, и теперь от него исходила только тишина — тяжелая и густая.

Крейг боится, что в мире никогда не будет место для такого как он.

Крейг вообще много о чем думает. Но никогда не действует — это прерогатива Твика, бросаться в омут с головой и поражать Крейга своей храбростью.

Если бы он только был чуточку смелее. Тогда он вовсе бы и не уехал. Ни сейчас — ни шесть лет назад.

Крейг снова курит — уже в своей комнате, за что позже обязательно получит нагоняй, будто бы он снова подросток с кучей родительских запретов, на которые ему плевать. Он смотрит на звезды, едва ли ненавидя их в этот момент, желая лишь прожечь их сигаретой. Но он тушит окурок о постель и бросает куда-то на пол, а затем подрывается с кровати. Сидеть взаперти в тишине с множеством призраков прошлого слишком опасно, Крейгу хочется проветриться и он берет машину Триши, чтобы покататься по городу.

На улице ослепительно светло, но не так, как это бывает в Сакраменто, когда солнце радостно сверкает во всю круглый год, обжигая лицо. Не так, как оно светит летом, когда хочется жить, а по-другому, навевая одиночество своими глубокими белоснежными сугробами. Повсюду один лишь белый цвет и тишина, напоминающие больничные палаты. Даже запах стоит будто бы химический.

Крейгу больше некуда ехать, так что он останавливает машину у Твик Брос. Он снова боится. Он смотрит в окно на фигуру Твика за витриной — Твик тоже грустный и одинокий. Крейгу требуется несколько минут, чтобы совладать со своими чувмтвами, прежде чем выйти из машины и прошагать к магазину.

Крейг входит в пустующее заведение и, не давая Твику опомниться, спрашивает:

— Не хочешь прокатиться?

Он кивает на свою припаркованную машину за окном, но в ответ тишина. Твик глядит на него с недоверием, опаской. Наверное, Твика отпугивает отпечаток равнодушия на его лице. Но Крейг не может ничего с этим сделать — так легче.

— Моя смена еще не закончилась, — Твик отводит глаза. Крейг продолжает глядеть внимательно, выискивая его взгляд.

Он не спустит ему эту нелепую отговорку с рук.

— Я не заметил, чтобы здесь кто-нибудь был, — говорит Крейг, встречая глаза Твика твердым, решительным взглядом. Он не собирается отступать, и Твик это знает.

Тот снова отводит их. Два ноль в пользу Такера.

— Клиент может прийти с минуты на минуту, — настаивает Твик с растущей неуверенностью.

Твик комкает в руках бежевый фартук с кофейным пятном.

Крейг думает: «Он так его и не постирал».

А затем: «Или оставил новое пятно?»

Вот так вот. Сейчас решается его судьба, а он стоит и думает о чертовом пятне.

— И в тот вечер тоже никого не было, — продолжает Крейг. Он равнодушный, холодный и стойкий, как и всегда. Такой, каким он и должен быть, ведь от него ждут именно этого.

— Я не могу просто так уйти с работы.

— Почему? Разве тебе так нравится сидеть здесь без дела, уныло дожидаясь посетителей?

Твик молчит и опускает взгляд на столешницу. Снова боится держать зрительный контакт. Крейг даже чувствует крохи собственной смелости.

— Просто переверни чертову табличку и пойдем. Это место угнетает.

И Твик так и поступает. Крейг смиренно дожидается, когда Твик уберет свое рабочее место и закроет магазин. Снег слабо хрустит под подошвой, пока они идут к машине Триши. В салоне Твик чувствует себя гораздо спокойнее и уютнее, и позволяет себе немного расслабиться.

— Куда мы едем? — спрашивает Твик.

— Разве в этом городе есть хоть одно место, куда стоило бы поехать? — хмыкает Крейг.

— Старков пруд, — пожимает плечами Твик.

Крейг вспоминает, как они однажды сидели посреди ночи под кедром и любовались на озеро, в котором отражалась луна и все-все звезды. Крейг впервые рассказал Твику о любимых созвездиях, а Твик внимательно слушал. Они оба в ту ночь сбежали из дома, потому что родители Крейга мудаки, а родители Твика — бесчувственные козлы.

— Заказ принят.

Они едут молча, машину изредка покачивает от попавшихся на пути ям и трещин, и Крейг то и дело тихонько ругается себе под нос. Он совсем позабыл о том, какие бывают в Саут-Парке ухабистые дороги.

Бормотания Крейга вызывают у Твика легкую улыбку.

Крейгу нравится, когда Твик улыбается.

Но больше в машине не раздается ни звука.

— Как долго ты будешь это продолжать? — лениво спрашивает Крейг, когда вязкая тишина уже давно осточертела.

Он будто выдирает Твика из какой-то полудремы, он дергается, отрывает зачарованный взгляд от окна, и удивленно смотрит на Крейга.

— О чем ты?

— Как долго ты будешь торчать в этом месте, позабыв о своих друзьях, об остальном мире? Если долго сидеть в Саут-Парке, в конечном итоге сойдешь с ума.

— Уж ты точно не собирался оставаться, — хмыкает Твик. Он тут же замолкает: немного сожалеет о проскользнувшей в голосе обиде. — Да и какая разница, разве я еще давно не сошел с ума?

— Если честно, ты самый нормальный по сравнению со всеми, кого я встречал в Калифорнии, — признается Крейг.

Твик с интересом смотрит на него, изучает: на лице все такой же беспристрастный взгляд. Он чувствует себя неловко в присутствии бывшего друга, но он надеется, что они хотя бы снова не потеряют связь.

— Мне нечего делать. В остальном мире для меня больше ничего нет.

Крейг фыркает. Он отбивает пальцами по рулю какой-то лишь ему известный ритм.

— Чушь, и ты сам это знаешь. По крайней мере, у тебя есть Токен и Клайд. И я. Знаю, вы, ребята, давно не общались, но я уверен, что они будут рады тебя услышать. Они всегда любил тебя.

— Это была всего лишь детская школьная дружба. Она ничего не значила, — апатично отвечает Твик — ему изрядно надоедает повисшая между ними недосказанность; впрочем, Крейгу тоже.

Крейг останавливает машину у обочины и поворачивается к Твику. В салоне раздается шуршание куртки.

— Даже наша? Я тоже ничего не значил для тебя?

Твик смотрит на него едва ли не с ненавистью. Крейг, не ожидавший столкнуться со столь бурной мощью негативных чувств, замирает.

— Не думаешь, что несколько эгоистично с твоей стороны спрашивать об этом меня? Скорее, это я должен был задать этот вопрос. Напоминаю, ты был тем, кто бросил меня. Кто бросил Клайда, Токена и Джимми.

Голос Твика холодный и резкий; острый, как лезвие ножа, приставленное к глотке. А глаза еще острее, и Крейг почти ощущает ледяную сталь на своей коже.

Крейг опускает голову: чувствует вину.

— Я был трусом. И сейчас тоже трус. Пытаюсь все собрать, когда прошло черт знает сколько времени. Знаешь сколько раз я собирался бросить колледж и вернуться? К прежней жизни, ко всему, что было, — Крейг усмехается.

Твику совсем не смеха.

— Почему ты вообще позвал меня?

Взгляд Крейга впечатан в ручник.

— Наверное, раньше мне было страшно. Убежать было проще. Ну, ты знаешь меня. Ты прости за это, — он прячется за кривоватой улыбкой, а затем выдыхает: — Прости за все, Твик.

Крейг бы хотел скорей все объяснить, но так невообразимо страшно. Что, если для Твика все это уже давно не имеет значения?

— За что?

— Да за все.

— Например?

— За все, Твик.

— Ну, так не пойдет. Выскажи мне все. Иначе я выйду из машины и уйду.

— Никуда ты не пойдешь, там чертовски холодно.

— А вот и пойду! И не закатывай так глаза!

— Нет, не пойдешь. Я знаю, что не пойдешь.

— Крейг!

— Ладно, ладно! Черт, ты действительно хочешь, чтобы я сказал тебе все, что я думаю?

— Да, Крейг. Я хочу этого.

— Это не так-то просто.

— Но ты можешь это сделать. Я заслуживаю этого. И ты заслуживаешь.

Крейг нервно проводит рукой по волосам, слегка сжимая. Раньше этим занимался Твик, а задачей Крейга было мягко отнять его руки от волос. Но Твик не берет его руки в свои — он ждет, нахмурив свои светлые брови. И Крейгу ничего не остается, кроме как дать ему то, чего он хочет.

— Прости за то, что ушел, ничего не сказав, — слова липкие и неуютные, они повисают в салоне машины как незримый третий лишний. — И за то, что никогда не звонил и не писал. Прости за то, что нарушил все свои обещания. Что разрушил все, что мы годами выстраивали. Оставил тебя одного. Черт возьми, да за то, что я попросту испугался. Постоянно обманывал себя и отворачивался от правды и своих чувств. И никогда не был достаточно смел. — Крейг замолкает и напряженно глядит на руль, рискуя прожечь в нем дыру. — Я просто не мог признаться.