Место, где я чужой (2/2)

— Вижу, ты тут и сам неплохо справляешься, — Крейг оглядывает чистый аккуратный зал. — Клялся ведь, что если не сожжешь до тла, то уж точно продашь эту кофейню.

— Видишь каким я стал уравновешенным, — усмехается Твик. — Если честно, этот город непросто отпустить. Столько всего связанно.

Крейг переводит взгляд в окно, лишь бы не сталкиваться с выискивающими глазами Твика. За стеклом только-только начинают кружить снежинки.

Твик не спрашивает, почему Крейг так ни разу и не поинтересовался о делах своего друга.

Крейг благодарен ему за это.

— Да уж, очень много, — Крейг усмехается так, будто они говорят о чем-то незначительном — детских играх, ночевках с друзьями, пьяных тусовках в старших классах. А вовсе не о том, что между ними явно что-то было.

Он тайком подглядывает за Твиком, пока тот смотрит на пейзаж за окном. Что-то в нем изменилось уж точно. Было ли дело в незнакомой пустоте глаз или в непривычной отстраненности? Впрочем, последнее нисколько не удивляет. Твик был ярким и колючим, головокружительным, шумным и согревающим, но тот Твик, каким запомнил его Крейг, был впечатлительным ребенком с юношеским максимализмом и букетом всевозможных болячек — этот Твик новый; он взрослый и прежним не станет никогда.

Твик застрял в этом эпицентре саморазрушения, и город перекроил его и навсегда подмял под себя.

— Как ты вообще?

— В целом, нормально. Я... — Твик замолкает на миг, будто что-то сосредоточенно обдумывая. На секунду закусывает губу. Знакомый жест. — Я начал пить таблетки, так что все в порядке. Нормальные таблетки, а не те, что сумасшедшие родители подсовывали мне в детстве, — они обмениваются короткими смешками, возвращают друг другу улыбки. Крейгу нравится, что они могут просто так сидеть и смеяться над событиями прошлого, не замечая слона в комнате. — Так... А что же ты здесь забыл?

Твик спрашивает о чем угодно, но только не о том, почему Крейг предпочел стереть его из своей памяти.

И Крейг правда благодарен ему за это, но почему-то от всех этих мыслей становится особенно гадко.

За весь вечер Крейг ни разу не упомянул о предстоящей помолвке, но он знал — кольцо то и дело притягивает взгляд Твика, и в его голове роятся миллионы вопросов.

— Приехал с родителями поговорить. Хотели меня поздравить. Ну и дать кучу дерьмовых советов, как иначе.

Крейг тоже буравит взглядом кольцо. Украшение поблескивает будто бы издевательски.

Твик еле заметно кивает, а Крейг вдруг снова подмечает лазурную, будто стеклянную пустоту, и это невольно наталкивает его на одну уязвляющую мысль: «Это моя вина?»

— Ты не выглядишь счастливым. Так много чуши наговорили?

Вечно Твик спрашивает не о том, о чем действительно нужно. А если Твик не спросит об этом, то Крейг и подавно — он не такой смелый.

— Дело не в этом. На самом деле... Это такой тяжелый шаг, — Крейг запинается. Признаваться в том, что ему что-то доставляет трудности, невообразимо неудобно. Но ведь это Твик Твик, и только этот факт заставляет его продолжать говорить. — Черт знает, правильно ли я поступаю. Все чаще мне начинает казаться, будто я только и делаю, что без конца что-то преследую, но все никак не могу найти, понимаешь? Как будто окружил себя фальшивым хламом, потому что реальность не особо-то устраивает, — Крейг выдерживает новую паузу, долгую и тягучую, копая все глубже, и чувствует на себе внимательный взгляд. Он испытывает вину: нельзя позволять себе ковыряться в ранах еще настойчивее, когда они с Твиком уже давно превратились в незнакомцев, причем благодаря его же стараниям. — Не знаю. Я боюсь совершить непоправимую ошибку. Быть взрослым не так уж и весело. Теперь кажется глупым, что мы так рвались к этому в детстве, верно? Это чертовски дерьмово. Хоть бы кто взял ответственность за мои поступки, — кривовато улыбается Крейг.

С Твиком всегда проще говорить о чувствах, Крейг и сам не понимает от чего. Единственное, что он сейчас понимает — ему не хватало этого парня.

— Ты всегда играл самого уверенного и непоколебимого на всем долбаном свете парня. Забудь уже о своем контроле. Сделай так, как ты на самом деле того желаешь.

— В этом не так-то просто разобраться.

— Но у тебя ведь еще есть время подумать? — Твик поднимает глаза, и лёгкая одобряющая улыбка касается его губ. Крейг с упоением ловит ее.

— Свадьба должна быть через три месяца.

Твик молчит.

После этого скомканного разговора они затрагивают лишь жизни общих знакомых и тусклый безжизненный диалог наполняется шутками и смехом.

— Мы с тобой оба где-то проебались, вот что я скажу, — напоследок с полуулыбкой делает вывод Твик, встает из-за стола и относит пустые чашки.

Крейг внимательно смотрит на него: на Твике клетчатый фартук с пятном, коричневые махровые тапочки, а на правый глаз упала прядь. Он хочет запечатлеть этот момент напоследок.

И прежде чем пробивает двенадцать, Крейг успевает попрощаться, пообещать новую встречу, которой никогда не состоится, и исчезнуть в ночной тиши, в последний раз потревожив дверной колокольчик.

Никогда еще он не чувствовал груза такой свинцовой тоски.

Крейг проводит утро следующего дня, прогуливаясь по еще пуще украшенным к Рождеству улочкам. Повсюду снуют радостные дети, предвкушающие множество подарков и сладостей, горы конфет и уймы леденцов, а также суетящиеся взрослые, которые набивают свои головы отнюдь не беззаботным счастьем, а мрачными мыслями о деньгах, которые в большом объеме придется тратить в надвигающийся светлый праздник.

Крейг думает о том, чтобы задержаться в городе и провести Рождество с семьей. А после гадает, как этот день будет проводить Твик. И с кем.

Но следом за навязчивым образом Твика в его голове возникает облик той, о ком он действительно должен был сейчас беспокоиться — о своей невесте.

Крейг никогда не считал Джессику плохим человеком или партнером. Напротив, она подходила ему как внешне, так и своим спокойным заботливым характером, и, казалось бы, эти два человека отлично гармонировали друг с другом. Каждый второй в колледже говорил им об этом. Может, это и правда было бы так, если бы они оба чувствовали особенную связь и сильную, нерушимую привязанность.

Когда Крейг впервые повстречал свою будущую невесту — на втором курсе — от их первого свидания он не испытал ослепительно ярких чувств, окрыляющей влюбленности и прочей мишуры, которые, в целом-то, и не замечал за собою никогда, сколько себя помнил. Крейг просто чувствовал себя комфортно рядом с Джессикой. Чувствовал, что она ему нравится, что он мог бы полюбить ее. Ему было приятно проводить с ней время, и он хотел делать это снова и снова. Им было нетрудно понимать друг друга с полуслова, уважать личные границы и желания, и паре удалось здорово ужиться вместе, сводя к минимуму бытовые конфликты и прочие разногласия.

Тогда, будучи довольным их скромными взаимоотношениями, Крейг думал о том, что, наконец избавившись от необходимости всюду таскаться за взбалмошным и беспокойным Твиком, сбивающим его с колеи, он сумел отбросить с себя ярлыки и найти по-настоящему подходящего для себя человека.

Они помогали друг другу, когда требовалась поддержка. Довольно часто проводили вместе время — ходили в кафе или попросту лежали дома в обнимку, глядя очередной фильм.

Но Крейг постепенно стал чувствовать голод.

В их поцелуях не было страсти, в сексе энтузиазма, в совместной жизни — какого-либо разнообразия. Лишь монотонность, которая, как прежде думал Крейг, ему как раз и была нужна. Монотонность и рутина были спасателями на протяжении всей его жизни, давали чувство защищенности. Так почему сейчас они должны были встать поперек горла?

Крейг даже не может представить, как, сообщи ему Джессика посреди ночи об огромном желании поесть вкусностей, он в мгновение ока встанет и помчится в Walmart за долбаной шоколадкой. Он даже не знает, какой шоколад нравится ей больше всего. И нравится ли?

Но Крейг все равно остается рядом, и Джессика совсем не против, хотя возможно тоже прекрасно понимает, что вместе они никогда не будут полностью удовлетворены. Им обоим просто хорошо вместе. Очень хорошо. Но недостаточно.

В тот день, когда Крейг купил кольцо, он впервые заметил зияющую дыру в груди. И все равно через пару дней сделал предложение — заурядное, ничем не примечательное — потому что думал, что так будет правильно. Джессика была счастлива, и Крейг был рад, что она счастлива. Только легче не становилось.

И теперь он здесь. Топчет снежные сугробы, выдыхая клубы пара, и обводит невидящим взглядом переливающиеся гирлянды у витрин каждого магазинчика, каждого домика этого захудалого городка. И совершенно не понимает, что ему делать дальше.

Дырку в груди сквозит. Он может поклясться, что слышит жалостливый свист ветерка. А может, это он начал стонать от безысходности.

Крейгу кажется, что он сейчас вовсе и не в Саут-Парке. Он вообще не может понять, где находится — во сне, в открытом космосе, или, может, в абсолютной пустоте, вне времени и пространства.

Крейг не уверен, стоит ли ему вновь возвращаться к одиночеству. Так или иначе, мысли о том, что где-то далеко, дома, его ждет особенный близкий человек, греет душу, но не до сладостного трепета. А Крейг бы очень хотел его ощутить.

Он думает о том, что испытывать острую потребность в искренней любви начал с тех самых пор, как покинул город, сбежав от обязанности играть роль влюбленного гея.

Это представление было отвратительным. Зрители смеялись, бесстыдно тыкали пальцем; гоготали, хлопая в ладоши и желая скорейшего продолжения спектакля. Крейг чувствовал себя диковинной зверушкой, выставленной на показ; его слепили софиты сцены и липкие приторные улыбки людей, которых настолько тошнило от собственной неудавшейся личной жизни, что они находили успокоение в чужих отношениях. В отношениях, которые в глубине души считали неправильными и отвратительными, но вынужденные играть на публику умиление и восхищение влюблёнными друг в друга совсем еще мальчишками.

Крейг просто устал от бесконечной клоунады и тяжести своего бремени. Разве кто-то имел право его за это винить?

И дело было вовсе не в Твике и необходимости держать его за вечно потную от стресса дрожащую ладонь — он был славным парнем и стал для него отличным другом — просто Крейг всегда всем сердцем ненавидел маски, не выносил притворства и самообмана.

Внезапная мысль беспощадно пронзает черепную коробку.

Разве это не то что ты делаешь прямо сейчас, придурок?

Крейг ловит себя на мысли, что хочет немного поболтать с Твиком. Может, о любой бессмысленной чуши — о старых временах и детстве, погоде или личной жизни соседей, это не имело значения. Незримое присутствие Твика всегда успокаивало, независимо от обстоятельств.

Он мотает головой, прогоняя назойливые мысли. Уж со своим кризисом он в силах справится сам.

Небо стремительно темнеет, когда Крейг Такер добирается до бара, который принадлежит приятелю его отца Скитеру. Крейг курит у парковки, листая телефонный справочник, как вдруг останавливается на давно забытом номере; за шесть лет молчания он даже и не знает, чего теперь ожидать от этого человека. Крейг предполагает, что старый друг уже давно загнулся — валяется у какой-нибудь канавы, торчит в тюрьме, или же просто торчит. Тем не менее, будь он жив — а этот черт невероятно живучий — он все еще здесь, в Саут-Парке. И уж точно никуда отсюда не денется.

Глубоко затягиваясь, Крейг нажимает на кнопку вызова. Он считает гудки, и когда те наконец прерываются, спокойно говорит:

— Привет, Кенни.

— Твою мать, Факер, это ты! — из динамиков доносится удивленный, но как всегда веселый голос. — Вот это сюрприз! Честно, не ожидал. Ты не звонил мне хуеву тучу лет.

— Знаю, старик. Не хочешь пропустить пару стаканчиков в баре?

— Ты продолжаешь меня поражать!Неужели Факер снизошел до посещения нашего скромного захолустья? Уже лечу к тебе, уж больно любопытно поглядеть.

Крейг игнорирует саркастические комментарии. Так же, как и раньше.

— Давай, жду тебя.

В баре почти нет народу и Крейг несказанно рад, что никто не обращает на него внимания. Чтобы окончательно вогнать его в экзистенциальный кризис, не хватает только незапланированных встреч с бывшими одноклассниками.

Кенни МакКормик находит его спустя десять минут, сидящим за одним из столиков в углу с кружкой пива.

— Ты уже говорил с Твиком? Как он там поживает?

Кенни сидит прямо напротив Крейга, по-заговорщицки склонившись слишком близко к его лицу. Кенни всегда прекрасно знал, как Такер не любил нарушение своего драгоценного личного пространства, но разве ему когда-либо было до этого дело?

— А ты сам что ли не знаешь?

Крейг хмурится и отодвигается от МакКормика подальше. Второго это лишь веселит.

— Не, давно его не видел. Он из своей кафешки не вылезает, а захаживать к нему без причины как-то западло, знаешь. Бесплатные мятные конфеты с кассы он уже давно убрал.

— О, — гундосит Крейг. — Ну, он нормально. Вроде бы.

— Да ладно, с этим парнем всегда не все в порядке. Интересно, нашел ли он себе девушку... Или кого-нибудь другого? — усмехается парень, поигрывая бровями.

В Кенни просыпается тот самый малолетний интриган, в Крейге — легкая раздражительность.

— Брось ты эти шутки, это было лет сто назад. Мы были мелкими. Тем более, нам за это здорово платили.

— Черт возьми, я сделал бы это даже за цент, — Кенни хмыкает и отпивает пиво. Пиво Крейга. — А ты-то как? Проездом или задержишься?

— Думаю остаться на праздники. Давно не проводил время с семьей.

Он ловит взгляд Кенни на кольце. Тот косится на него с тем же цепким неверием, как и Твик. Вечно им всем нужно пялиться, заглядывать в самую душу и выуживать всю правду из самых ее глубин.

— В следующий раз надумаешь приехать, когда детишками обзаведешься? Маленькими Факерами?

— Не надейся, что я позволю своим детям общаться с тобой.

— Справедливо, — Кенни хлопает бывшего приятеля по плечу — по-дружески, но все-таки достаточно сдержанно. — Рад, что ты не меняешься.

— О твоей скромной персоне вообще лучше промолчу.

Улыбка на лице Маккормика самодовольная, игривая. Он качается на стуле, сложив руки на груди.

— В этом городишке остановилось время, — соглашается Кенни.

Крейг подносит стакан к губам и, прежде чем сделать глоток, говорит:

— Да, похоже на то.

После Кенни пиво кажется неприятным.

Крейг не пьян, но он ощущает воодушевляющую легкость и обманчивую заполненность пустоты в голове. В душном помещении всего несколько одиноких мужчин и две хихикающие девушки у стойки. Крейг их не узнает — кажется, они приехали из Фриско, что меньше чем в часе езды отсюда. Кенни пялится на их фигуры — откровенно и с немалым интересом. Так же, как и раньше.

Крейг думает: «Что я здесь делаю?»

А после: «Мне здесь не место».

— Жаль, что ты пропустил столько встреч выпускников. Видел бы ты Бебе, — Кенни мечтательно прикрывает глаза, воскрешая в памяти образ повзрослевшей одноклассницы. Он делает многозначительное движение руками, намекая на одну чересчур увеличившуюся часть ее тела. Одержимость буферами не оставила его даже спустя шесть лет.

— Да ладно, они реально собирались ради этого дерьма?

— Не все разбежались, между прочим. Стэн, например, все еще тут. Кого-то это удивляет, а?

— В любом случае, я не собираюсь заводить ни с кем светские беседы.

— Значит, я особенный? — расплывается в улыбке Кенни.

— Я бы сказал, не торчишь как кость в глотке, но если тебе так легче, считай, что да. Надеюсь, это потешит твое ненасытное эго, — говорит Крейг с ухмылкой. — Признаюсь, ты всё-таки не настолько раздражающий, как остальные.

Кенни смеется: хрипловато от скуренной пачки дешевых сигарет и высоко, по-девчачьи.

— Как остальные из этой гребаной четверки, ты хотел сказать? Честно, я ужасно рад, что ты позвал меня выпить, Крейг Факер, — он встает из-за стола, опускает руку на плечо Крейга. Слегка похлопывает. — Но, прости, старик, я бы хотел еще поболтать с теми цыпами.

Кенни многозначительно показывает в сторону стойки, где все еще хихикают девушки, определенно притащившиеся из Фриско, о чем говорят их глупые физиономии.

Крейг понимающе кивает. Он провожает Кенни взглядом, когда тот едва ли не подплывает к барной стойке и заводит разговор с ужасно приторной обольстительной улыбкой, на которую почему-то все ведутся. И как только бар взрывается идиотским смехом от первой пошлой шутки Кенни МакКормика, Крейг решает, что самое время уйти.

Уже через пару секунд он в одиночестве покидает бар и направляется в сторону дома, ссутулившись в своей синей ветровке и угрюмо шаркая подошвами ботинок.