Глава 5. Кошмар Ляньсюэ (2/2)

Таньтай Цззинь поднял голову.

— Что?

— Ты снова пришёл сюда, — в голосе ворона звучала насмешка. — Она тебе не нужна, но ты всё равно её ищешь.

— Я её не ищу.

— Неужели? — Ворон каркнул. — Странно. Ты ведь мог пойти куда угодно. Но ты выбрал её чердак.

Таньтай Цззинь скривился.

— Он не её.

— Нет? — Птица наклонила голову. — А чей?

Он промолчал.

— Так я и думал, — продолжил ворон, довольно расправляя крылья. — Ты слишком долго ходил по клетке, принц. Теперь не знаешь, что делать, когда решётки исчезают.

— Ты говоришь чепуху.

— Возможно. Но ты ведь не ушёл.

Таньтай Цззинь устало закрыл глаза.

— Если ты хотел что-то сказать, скажи.

Ворон хмыкнул.

— Ладно. Давай я помогу тебе признаться в том, что ты уже знаешь.

Он каркнул, а затем произнёс медленно, с расстановкой:

— Ты привязываешься.

Таньтай Цззинь открыл глаза.

— Нет.

— Ты привязываешься.

— Нет.

— Привязываешься.

Таньтай Цззинь резко бросил в него какую-то деревянную палочку, что лежала рядом.

Ворон легко увернулся и захохотал.

— Ахах! Вот это злость! Ну же, скажи мне, что тебе всё равно!

Таньтай Цззинь глубоко вдохнул.

— Мне всё равно.

— Ну, конечно, — ворон кивнул. — Вот почему ты злишься, когда о ней говорят гадости.

— Я злюсь не из-за неё.

— Конечно. Совсем случайно.

— Она просто лекарь.

— Разумеется. Поэтому ты всё время на неё смотришь.

Тишина.

Таньтай Цззинь чувствовал, как у него напряглась челюсть.

— Я не смотрю.

— О, а это уже интересно. — Ворон наклонил голову. — Ты не смотришь, но ты знаешь, как она держит чашку? Как у неё чуть напрягаются плечи, когда она говорит о прошлом? Как она касается окна, когда молчит?

Он резко замолчал.

Ворон захихикал.

— Ну вот, принц. Ты ведь знаешь.

Таньтай Цззинь медленно поднял взгляд.

— Уходи.

— Ой, напугал! — Ворон театрально взмахнул крыльями. — Я улечу. Но знаешь…

Он каркнул, насмешливо, тихо.

— Ты снова сюда вернёшься.

Таньтай Цззинь не ответил.

Но ворон был прав.

***

Огонь плясал перед глазами. Он был везде. Пламя поднималось выше, языки лампад колыхались в такт дыханию брата. Тени метались по стенам, искажая пространство, делая его нереальным, как дурной сон, из которого не проснуться.

Жар обволакивал, душил, жёг воздух в лёгких. Её волосы намокли от пота, липли к вискам, но она не могла даже взмахнуть рукой, чтобы убрать их. Руки были связаны. Она осознала это не сразу.

Попыталась пошевелиться — кожа натянулась, запястья пульсировали от впившихся в них верёвок. И только тогда пришло понимание.

Она не может уйти.

Ляньсюэ дёрнулась, но чужая рука схватила её за волосы и рванула вниз.

— Ты не должна была родиться, — голос брата был холодным. Будто он не испытывал ничего. Будто говорил само собой разумеющуюся вещь. — Ты — ошибка, Ляньсюэ.

Она хотела закричать, но горло не слушалось.

— Ты уродуешь нашу кровь.

Пламя взревело.

Он резко опустил её голову вниз.

Тёплый, липкий жар коснулся еë глаза.

Но настоящая боль пришла позже. Сначала был страх. А потом…

Огонь стал выжигать глазницу. Сначала опалились ресницы. Потом веко стало плавиться.

Больно! А-а-а-а!

Крик вырвался из груди, но он только расхохотался.

— Вот теперь ты выглядишь так, как должна.

Мир содрогнулся. Стены дрожали, сворачиваясь в тугие кольца, будто всё вокруг рушилось.

Ляньсюэ захлебнулась слезами, но они мгновенно испарились, смешавшись с ожогом. Она не видела. Но чувствовала.

Чувствовала, как его пальцы снова сжались в её волосах, дёрнули назад.

— Этого мало.

Она вздрогнула.

— Тебя всё ещё можно узнать.

Холод металла скользнул по щеке.

— Но я исправлю это.

Нет!

Она дёрнулась, но его хватка только усилилась.

Лезвие вошло в опалëнную глазницу. Крик разорвал её изнутри.

Нет! Нет! Нет!

Но он смеялся. Громко, разрывая уши, заполняя собой всё пространство.

И вдруг…

Этот смех изменился.

Превратился в другой.

Ляньсюэ застыла. Она не могла видеть. Но знала. Знала этот голос.

Этот смех... Он не должен был звучать так.

Нет…

НЕТ!

Она резко открыла глаз.

Перед ней было его лицо.

Лицо Таньтай Цззиня.

И он тоже смеялся.

Ляньсюэ резко села в постели. Воздух дрожал в лёгких, сердце колотилось так быстро, что отдавало в горло. Темнота вокруг была густой, плотной, как пепел, но кошмар ещё не отпускал.

Где-то на краю сознания она всё ещё слышала этот смех. Глухая, тупая боль пульсировала под рёбрами. Она хватала ртом воздух, но лёгкие не могли насытиться.

Глаза дрожали, смотря в пустоту. Она знала, что это был всего лишь сон.

Но почему-то ей казалось, что он был ближе к правде, чем хотелось бы.