Глава 6. Знай – ты мой самый уютный дом из всех планетарных квартир (1/2)
Серкан
Когда я добрался до подземной парковки, Эда по-прежнему спала, наклонив голову вбок. Я заглушил двигатель, тихо выбрался из машины и попытался как можно бесшумнее открыть пассажирскую дверь. В этот момент возлюбленная резко очнулась и, оглядываясь по сторонам, потерла глаза.
— Милая, давай я отнесу тебя домой, чтоб ты могла нормально лечь спать? А я выгуляю Сириуса…
— Нет, так не пойдет… — Эда зевнула и, хорошенько потянувшись, вышла из машины, опираясь о мою руку. — Оставайся здесь, я быстренько переоденусь, возьму Сириуса, и мы вместе прогуляемся.
— Уверена? — я скептически уставился на ее полусонное лицо. — Ты очень устала…
— Серкан, я устала скорее от шума, который стоял дома у твоей матери, — она ласково улыбнулась и еще раз потянулась. — Жди меня здесь, я скоро.
Мягко дотронувшись своими пухлыми губами до моих, Эда издала беззаботный смешок и упорхнула в сторону лифта. Я проводил взглядом ее стройный силуэт, звонко отстукивающий каждый свой шаг высокими шпильками, на которых невеста держалась уверенно даже в нынешнем вымотанном состоянии. Когда она исчезла из поля моего зрения, я вытащил телефон, чтобы успеть ответить хотя бы на часть поздравлений, заваливших раздел входящих сообщений и приложение мессенджера.
Не знаю, сколько времени прошло, но в итоге я услышал вдалеке громкий собачий лай, стремительно приближавшийся ко мне. Оторвав глаза от экрана телефона, я увидел Сириуса, рвущегося ко мне изо всех сил, и запыхавшуюся Эду, пытавшуюся удержать возбужденного пса на поводке, который в итоге выскользнул из ее руки. Ротвейлер за секунду примчался ко мне и, встав на задние лапы, жалостливо скуля, потянулся своим влажным языком к моим рукам. Я наклонился к нему и начал старательно гладить питомца по трясущейся от радости голове и шее.
— Я тоже соскучился, мой хороший, — похлопав по спине Сириуса, который все это время вилял хвостом как сумасшедший, я подобрал с пола поводок, после чего, улыбаясь, приветственно протянул руку умотавшейся Эде и в очередной раз восхитился ее видом: собранные в невысокий хвост густые волосы, джинсовка, белая футболка, укороченные свободные джинсы, кроссовки – в своей повседневной простоте возлюбленная была просто неотразима.
— Фух, его просто невозможно удержать, Серкан! — она взяла меня за руку и, тяжело дыша, укоризненно посмотрела на пса. — Сириус, балда, а если ты так под машину попадешь?
— Милая, не переживай, у меня он не вырвется, — я легко поцеловал ее в висок и заметил в руках невесты какой-то предмет голубого цвета. — А это что?
— Ничего! — она резко спрятала вещь за спину и, коварно улыбаясь, сделала шаг в сторону. — Скоро узнаешь, Серкан. Пойдем! — Эда с нетерпением схватила меня за руку и потянула прочь с парковки.
Держа поуспокоившегося Сириуса на поводке, я покорно следовал за Эдой, которая целенаправленно тащила меня куда-то по просторному опустевшему тротуару, скрывая от моих глаз таинственный предмет. Я оставил все попытки узнать, куда мы направляемся, потому что всякий раз Эда отшучивалась, показывала мне язык и смешные рожицы либо отвечала загадками. Возлюбленную распирало от предвкушения, вдохнувшего в ее прежде изможденное тело живительный глоток энергии, поэтому наша неторопливая прогулка постепенно превращалась в бодрую пробежку. Через некоторое время она счастливо сообщила, что мы почти пришли, и шустро свернула в сторону. Поспешив за ней вместе с ротвейлером, я весь растекся в улыбке, когда передо мной показались белые ступеньки длинной лестницы, такой дорогой сердцу, которое за мгновение переполнилось льющимся через край теплом. Эда приземлилась на одну из ступенек и, источая свет, которым можно было бы осветить весь город, поглощенный ночью, похлопала рукой рядом с собой.
— У нас теперь появилась традиция? — я присел рядом с невестой, зачарованно глядя на ее лучезарное лицо. Сириус, перейдя в режим охранника, покорно устроился у подножия лестницы, озираясь по сторонам на любой шорох.
— Если ты не против, — Эда многозначительно подмигнула мне.
— Конечно не против, — я усмехнулся и легко дотронулся до ее щеки, на которой от широкой улыбки проступила ребяческая ямочка.
— Что ж… — Эда приосанилась и достала из-за спины скрываемый ранее предмет в голубой подарочной упаковке, к которой был прикреплен пучок лавандового сухоцвета. — С днем рождения, Серкан!
— На этот раз без кекса из магазина? — я издал смешок и принял из ее рук подарок.
— Не совсем, — Эда загадочно закатила глаза, сцепив руки перед собой на коленях.
— Это как? — я озадаченно покосился на нее.
— Кекс дома. Но не из магазина! — она мелодично рассмеялась, заражая меня своей запредельной радостью. — Я сама испекла. Вот этими ручками! — продолжая хохотать, Эда продемонстрировала мне свои изящные пальцы, с которых исчезли все кольца, кроме обручального.
Не удержавшись, я аккуратно перехватил ее кисть и притянул ее к своим губам. Эда, перестав смеяться, замерла, забыв выдохнуть, наблюдая, как я поцеловал сперва татуировку в виде звезды у большого пальца, затем центр ее мягкой ладони, после – внутреннюю сторону ее запястья. Я был готов расцеловать каждый миллиметр ее бледно-голубых вен, прячущихся за тонкой атласной кожей, но невеста неуверенно отняла свою руку, смущенно потупившись на ступеньку под собой.
— Что случилось? — триумфально ухмыляясь, я убрал за ухо прядь темных волос с зардевшейся щеки Эды.
Пару секунд возлюбленная не шевелилась, не поднимая глаз, после чего шумно сглотнула и недоуменно захлопала густыми ресницами.
— Вот умеешь ты сбить весь настрой! — она облизнула губы и глубоко вздохнула, расплывшись в робкой улыбке. — И вообще… Может, откроешь уже подарок?
— Все ради вас, госпожа, — с вызовом взглянув на нее, я аккуратно надорвал подарочную бумагу голубого цвета и удивленно уставился на предмет в моих руках.
Перед моими глазами была не то книга, не то фотоальбом в плотном бежевом переплете. На обложке красовалось наше совместное с Эдой фото, прилепленное стикерами в виде цветов, на котором возлюбленная чувственно целовала меня в щеку, а я довольно улыбался. Кажется, этот снимок был сделан в день наших взаимных предложений руки и сердца. Под фотографией аккуратным почерком Эды было выведено «Альбом памяти».
— Альбом памяти? — я озадаченно взглянул на нее, ерзавшую на месте от волнения. — Что это значит?
— Открой и узнаешь, — ее глаза судорожно метались между моим лицом и подарком, находившимся в моих руках.
Я перелистнул обложку, открыв форзац, на котором все той же старательной рукой Эды были написаны строки стихотворения<span class="footnote" id="fn_37785758_0"></span> из сборника английской поэзии о любви. Узнав их, я заулыбался и решил прочесть вслух:
«Шлю утро доброе не спящим, нам,
Не видящим друг друга от испуга;
Ведь вся любовь открыта всем глазам,
А дом – ветрам от севера до юга.
Пусть век открытий новых стран прошел,
Пускай другим не вылезать из школ:
Я, как и ты, один лишь мир нашел.
И в наших взглядах – образы друг друга,
А в них – простые, верные сердца;
Где лучше нам найти два полукруга,
Два полюса и два полукольца?
Не смешивает вещи Смерть равно;
Пусть на двоих одна любовь нам, но…»
Я оторвался от форзаца и, глядя в глубокие карие глаза напротив, которые смотрели на меня с исступленной нежностью, завершил, вкладывая в произносимые мной слова всего себя:
«Тебе и мне жить вечно суждено».
Эда, просияв своей улыбкой, смущенно отвела взгляд вниз.
— Мы ведь совсем недавно наткнулись на это стихотворение и решили его выучить… — пребывая в легком замешательстве, я еще раз пробежался глазами по строкам.
— Я знаю, — Эда утвердительно кивнула, вернув ко мне самодовольный взгляд. — Просто оно мне так понравилось, что я решила сохранить его и здесь.
Пребывая в изумлении, я перелистнул первую страницу. Затем еще одну. И еще. И еще… Я переворачивал плотные листы и не мог поверить в то, что увиденное мной не галлюцинация или видение. На каждом развороте цветными карандашами были изображены кадры и предметы, которые я в мельчайших подробностях помнил и хранил внутри себя. Моменты, участником которых был я сам. Например, мой силуэт, сидящий на университетской сцене в кресле посреди полумрака. Два запястья, соединенных наручниками с сердечками. Самолет, на котором большими буквами было написано «Гёкчеада», а рядом – его салон, где виднелась приоткрытая ширма в зоне бортпроводников. Мое напряженное лицо крупным планом на фоне синевы Босфора. Папка с контрактом, на котором были написаны наши имена, лежащая на моем офисном столе. Обручальное кольцо в виде цветка, которое словно сверкало, даже будучи нарисованным на листе бумаги. Мой профиль в окружении зелени и разноцветных фонариков. Спавшая с плеча тонкая бретелька, за которым с поразительной точностью было изображено мое лицо. Ожерелье с большим желтым кристаллом каплевидной формы. Мой телескоп в окружении звезд, усыпавших ночное небо. Наши с Сириусом силуэты на фоне вида вечернего парка… Я перелистывал страницу за страницей, на каждой из которых рукой Эды была воспроизведена практически вся история наших отношений, пока до меня доходило повергавшее в шок осознание: в то время как я мысленно собирал прекрасную мозаику, состоящую из красочных осколков нашего прошлого, посвященную своей возлюбленной, сама она все это время делала то же самое, только через собственные карандашные рисунки. Часто дыша от захвативших меня эмоций, я захлопнул альбом и прикрыл веки.
— Давно ты начала все это рисовать? — сорвавшееся с цепи сердце разорвалось на множество кусков и, по-хозяйски завладев всей моей сущностью, принялось колотиться в каждой части моего организма.
— После того, как мы в первый раз смотрели с тобой на звезды, — ее голос звучал тише, чем раньше. — В день нашей фальшивой помолвки…
— Я помню… — выдохнув, я открыл глаза и взглянул на Эду, которая перебирала в пальцах цветки засушенной лаванды.
— Я тогда еще не до конца понимала, зачем практически каждый вечер беру в руки карандаши и переношу то, что видела и чувствовала, на бумагу, — она несмело улыбнулась, продолжая трепетно дотрагиваться до высохших нежно-фиолетовых соцветий. — Думала, просто так, от скуки все это делаю, боясь признаться себе, что с каждым днем тебя в моих мыслях становилось все больше и больше. Пока ты полностью не завладел ими.
Отложив пучок сухоцвета на ступеньку, она подняла шоколадные глаза, купавшие меня в своем теплом беззаветном обожании, и продолжила:
— Я не знала, Серкан, как выразить то, что чувствую к тебе. То, как много ты значишь для меня... — ее взгляд опустился на альбом, который я все еще сжимал в руках. — Поэтому не придумала ничего лучше, кроме как подарить тебе этот сборник сказочных для меня моментов, каждый из которых связан с тобой.
Я не находил слов, которыми мог бы описать свое состояние сейчас, схожее с поражением молнией. Я всегда считал, что это Эда превращает мою жизнь в сказку, наполняя ее светом своего присутствия, но никогда не задумывался над тем, что наше восприятие друг друга может быть настолько взаимным. Ведь я всегда был просто роботом, полагавшимся на разум, сторонящимся других людей, особенно таких непосредственных, как моя невеста. Как я был способен скрасить жизнь неземной феи, которая сама по своей сущности состояла из самых ярких цветов этого мира?
— Ты – мое счастье, Серкан. Мое личное волшебство, — она вернула ко мне свой зачарованный взгляд. В ту же самую секунду я почувствовал, как от ее сияющей улыбки сперва остановилось время, затерявшееся в ее искрящихся глазах, а затем – мое сердце, погибшее от передозировки любовью и переродившееся вновь, забившееся громче и сильнее. — Каждый день, прожитый вместе, я готова вот так зарисовывать в этом альбоме, потому что любое мгновение рядом с тобой – особенное. Каждое из них я сохраню в своей памяти и запомню навечно, во всех мельчайших деталях и подробностях…
Эда затихла, продолжая улыбаться мне, пока я не мог отвести глаз от ее взгляда, навсегда обещавшего мне целый космос. Я переваривал все, что она мне сказала сейчас, все, что я увидел в подаренном альбоме, мысленно перебирая заново потрясающие кадры нашего прошлого, как вдруг мой собственный мозг решил добавить каплю дегтя в эту чашу с амброзией, напомнив о том, что сам я хотел бы забыть и стереть из нашего с Эдой существования. Потерев пальцами лоб, я горестно вздохнул, опустив взгляд на подарок.
— Жаль, что не все моменты, которые мы разделили вместе, были такими прекрасными и невероятными… — мой голос предательски дрогнул.
— Ты о чем? — в ее голосе зазвенела обеспокоенность.
— Я причинил тебе много боли и страданий, Эда, — я сглотнул нестерпимый режущий ком, подступивший к горлу, и судорожно заморгал, боясь посмотреть на возлюбленную. — Будь у меня возможность вернуться в прошлое, чтобы все исправить, чтоб ты не пролила из-за меня ни капли слез, я бы воспользовался ей незамедлительно, чего бы мне это ни стоило…
— Серкан, послушай, — теплые ладони легли на мои щеки. Эда осторожно повернула мое лицо к себе, и я увидел, как мягкость ее взгляда спряталась за проступившей непоколебимостью. — Это все больше не имеет значения, слышишь? Потому что мы все это пережили вместе… — она глубоко вздохнула, прикрыв на мгновение глаза. — Мы оба совершали ошибки, оба делали друг другу больно. Но без этого мы бы не оказались сейчас здесь, на той же самой лестнице, что и год назад, — Эда трепетно погладила мою щетинистую щеку большим пальцем и лучезарно улыбнулась. — Только после всего, через что мы прошли, мы с тобой смогли стать такими счастливыми. Если б мне предложили вернуться назад, в тот день, когда я впервые увидела тебя в университете… Я бы не раздумывая повторила все, что было между нами, — ее глаза блеснули от проступивших слез, вынуждая возлюбленную часто захлопать длинными ресницами и судорожно вобрать воздух ртом. — Я бы согласилась вытерпеть всю боль наших отношений в сотню, в миллион раз тяжелее и страшнее. Только потому, что ты этого стоишь. Ты стоишь гораздо больше, чем весь этот мир, чем целая Вселенная со своими звездами...
Внезапно мое тело, перешедшее в режим автопилота, пока мозг не подавал признаков жизни, рывком дернулось к Эде, обвивая ее плечи трясущимися руками. Уткнувшись в ее висок, я прижимал ее к себе так бешено, будто боялся, что, сделав еще один тяжелый вздох, она исчезнет и растворится в едва уловимом лунном отблеске, оставив после себя лишь альбом, наполненный карандашными воспоминаниями. Но вместо этого невеста обняла мой торс в ответ и, крепко сжимая мою рубашку в ладонях, прошептала, согревая своим дыханием кожу моей шеи:
— Я люблю тебя, Серкан Болат…
В этот момент я чувствовал себя отчаянно счастливым и совершенно не мог поверить, что все происходящее не сон и не иллюзия. Что девушка в моих руках реальна и состоит из плоти, крови и костей, а не из сгустков света и магии.
— А я тебя больше, Эда Йылдыз, — улыбаясь, я ласково погладил возлюбленную по спине.
— Это мы еще посмотрим! — резко дернувшись, Эда залилась смехом и начала беспощадно щекотать меня, вынуждая выпустить ее из объятий и рассмеяться в ответ. — Правильно, улыбайся и смейся чаще, ведь тебе это так идет! — потрепав меня по щекам, она подскочила на ноги, заставляя Сириуса подорваться и радостно запрыгать вокруг нее.
Отцепив от ротвейлера поводок, Эда отрывисто поцеловала Сириуса во влажный нос, вытащила из кармана джинсовки любимый теннисный мяч питомца и, широко замахнувшись, запустила его подальше в сторону близлежащего парка, где в такое позднее время не было ни души. Вместо того, чтобы дождаться, когда пес принесет мяч обратно, моя невеста сама помчалась за игрушкой, пытаясь опередить Сириуса, что было в принципе невозможно. Она продолжала звонко смеяться, обниматься с ротвейлером, бегать с ним наперегонки, то и дело махать мне рукой, подзывая присоединиться к этим веселым играм, словом, под этой безграничной темнотой неба, зорко наблюдавшего за ней во все свои крохотные звездные глазки́, она была самой собой – радостной, естественной, отчасти сумасшедшей и так сильно любящей все живое вокруг себя. И при всем этом она была моей.
Борясь с ужасной одышкой после бесконечного числа пробежек на пару с Сириусом, Эда, ковыляя, вернулась ко мне и тяжело плюхнулась обратно на ступеньку.
— Кошмар… Как же… я… устала… — задыхаясь, она прижалась к моему плечу лбом и взяла меня за руку. Нежно уткнувшись в ее макушку, я сделал глубокий вдох, упиваясь ярким цветочным запахом, усилившимся под давлением разогнанной в сосудах крови.
— Посмотри, что ты сделала с Сириусом, — смеясь, я жестом показал в сторону пса, который без сил свалился у подножия лестницы, высунув длинный язык из пасти, с которого стекали слюни. — Вот уж кто точно устал!..
Эда, хихикнув, слабо толкнула меня в бок, после чего подняла голову кверху и, восторженно охнув, затрясла меня за руку.
— Серкан, взгляни! Я давно не видела такого звездного неба!..
Я и так знал, что после того, как вечерний ветер нещадно разогнал облака, над нами висело безграничное число мерцающих звездных блесток. Просто вся эта россыпь небесных светил была ничем по сравнению со сверкающими глазами моей возлюбленной, в которых все звезды сияли ярче, чем на самом деле.
Бегло взглянув над собой, я ухмыльнулся и прошептал ей на ухо:
— Если мы поторопимся домой, ты еще успеешь увидеть то, чего не видела…
Эда на секунду застопорилась и утвердительно кивнула, пока в ее взгляде разыгрывалось неподдельное любопытство. Переместившись к Сириусу, она мигом пристегнула поводок к ошейнику и, продемонстрировав большой палец вверх, радостно сообщила, что они вместе с питомцем готовы к возвращению домой. Я прыснул от смеха, оглядывая возбужденную невесту и изнуренного пса, который, я уверен, больше всего сейчас хотел и дальше валяться у ступенек, слушая нашу с Эдой болтовню.
Благодаря очередному всплеску сил у Эды, мы вернулись в квартиру стремительно быстро, забрав по пути сумку с вещами и все подарки из багажника моей машины. Возлюбленная прямо на пороге скинула с себя джинсовку, забрасывая ее на ближайший стул вместе с подарочными пакетами, и кометой пролетела к телескопу, стоявшего у балкона.
— Ну?! — она чуть ли не подпрыгивала на месте от нетерпения, перемещая суетливый взгляд то ко мне, застрявшему у входной двери вместе с питомцем и гитарой, покоившейся в чехле, то к телескопу. — Что ты хотел мне показать?
Отцепив ротвейлера от поводка, радостно предвкушая реакцию возлюбленной, я положил мамин подарок на диван, после чего подошел к Эде, приобнял ее за талию и, коснувшись губами еще румяной от бодрой прогулки щеки, прошептал:
— Точно хочешь увидеть?
Эда молча несколько раз кивнула, глубоко дыша.
— Точно-точно?
— Серкан, не томи! Давай уже! — она притопнула на месте и издала смешок от собственного нетерпения.
Я подмигнул Эде и, подойдя к прибору, задал ему координаты, которые знал наизусть. Заглянув в окуляр, убедившись, что параметры верны, настройки исправны, а изображение четкое, я жестом пригласил возлюбленную взглянуть в телескоп. Наклонившись к окулярной трубке, Эда посмотрела в нее и тут же запищала от нахлынувших эмоций, прикрывая рот ладонями.
— Серкан!.. Что это за чудо?! — она метнула на меня восхищенный взгляд, судорожно сжав кулачки, затем вернулась к наблюдению за звездой. — Просто потрясающе! Я и не представляла, что такое возможно!..
Я был доволен собой до чертиков, осознавая, что успел во всей красе показать Эде двойную звезду, состоящую из большого оранжевого светила и голубого, которое на фоне яркого собрата выглядело явно меньше.
— Это двойная звезда, Эда, — я сделал шаг в сторону открытого балкона и поднял взгляд к небу. — Конкретно та, которую ты сейчас видишь, называется Альбирео.
— Аль-би-ре-о? — она произнесла название по слогам, отчетливо и неторопливо, будто смаковала его на своем языке. — Как красиво! А что, такие звезды еще есть?
— Конечно, — улыбаясь, я посмотрел на Эду, что не прекращала любоваться увиденным явлением, приоткрыв рот от восхищения. — Их очень много, десятки тысяч. Некоторые такие яркие, что их без проблем можно увидеть в разное время года и без телескопа.
— Дух захватывает! — оторвавшись от окуляра, она рванула на балкон и попыталась высмотреть звезду на небе, но через секунду вернулась обратно к прибору. — Как будто звезда и ее маленький звезденыш!
— «Звезденыш»? — попав в замешательство, я уставился на Эду, не понимая, как нечто подобное вообще родилось в ее голове, и усмехнулся. — Как ребенок звезды, что ли?
— Ну… — она задумчиво опустила взгляд на пол и смущенно улыбнулась. — Вроде того…
Эда внезапно сникла, будто она за секунду погрузилась в непроходимые мыслительные джунгли. Заметив, как я пристально изучал ее потерянное выражение лица, невеста тряхнула головой и отвела взгляд. Видимо, то, что внезапно проникло в ее разум, не давало ей покоя уже давно.
— Что такое? — немного хмурясь, я подошел к Эде и взял ее за кисти, мягко сжимая их в своих ладонях. Некоторое время она переводила озадаченный взгляд то на меня, то на телескоп, то на наши руки, но в итоге тяжело выдохнула и произнесла:
— Насчет этого… То, что ты сказал на ужине. Что мы с тобой хотим детей… — Эда шумно сглотнула и пытливо заглянула мне в глаза. — Ты ответил это серьезно, потому что сам так считаешь, или просто для того, чтоб твоя мать отстала?
Я невольно издал смешок, вспомнив незамедлительную реакцию своей невесты на мое заявление за столом.
— Я был серьезен, Эда. Ведь… — я слегка задумался, чувствуя, как зерно сомнения, оброненное ее странным поведением, пускает корни в моем устоявшемся представлении о нашем будущем. — Мы же на самом деле хотим детей. Разве нет?
— Ты мне ответь на этот вопрос! — ее голос набирал силу, начиная звенеть. — Последний раз разговор на эту тему заходил у нас полгода назад, когда ты сказал что-то вроде: «Что я буду говорить своим детям, когда они спросят у меня, как я сделал предложение их маме?» — Эда карикатурно изобразила мой недовольный тон, заставив меня рассмеяться. — И все. После этого мы больше не говорили ни о чем таком.
— И ты поэтому посчитала, что я не хочу детей? Просто потому, что больше не касался этого вопроса? — я насмешливо смотрел в ее часто хлопающие ресницами глаза.
— Серкан, это я и пытаюсь выяснить! — она крепче сжала мои ладони в своих, не сводя с меня настойчивого взгляда. — Вдруг ты не готов еще? Все-таки у тебя столько работы… — она потупилась на наши руки, снова погружаясь куда-то в свои переживания. — Дети как-то не вписываются в привычную картину твоей жизни…
— Эда, я как раз-таки ко всему готов. Я для себя все решил, когда принял твое предложение пожениться. Ну и когда сам предложил тебе выйти за меня, — я смотрел на нее с максимальной мягкостью, наблюдая, как с каждым сказанным мной словом ее растерянный взгляд теплеет. — В физическом плане я здоров как бык. Все анализы у меня идеальные, хоть бери и делай ребенка прямо сейчас…
Под давлением моей дерзкой ухмылки Эда на мгновение оцепенела и смутилась, машинально приоткрыв рот в желании что-то ответить на мое последнее замечание, но в итоге она глубоко выдохнула и, ехидно улыбаясь, с прищуром уставилась на меня:
— Значит, ты готов к детям?
— Конечно, — высвободив одну руку, я провел большим пальцем по очертаниям нижней губы своей невесты, заставив ее затаить дыхание. — Позволю себе напомнить, Эда Йылдыз, что это не я, а ты пьешь противозачаточные… — в темных глазах напротив проскочило возмущение. — Кстати, когда ты в последний раз была у врача? Тебе не пора корректировать курс таблеток?..
— Серкан! — она резко схватила меня за запястье, опуская его вниз. — Можно я хоть с гинекологом сама разберусь? — в ответ на ее негодующий вид я опять рассмеялся, вынуждая Эду поджать губы от недовольства. — И вообще… К твоему сведению, я тоже готова!
— Так чего же мы ждем? — я мигом сократил и без того небольшое расстояние между нами и провел губами по ее нежной скуле, чувствуя, как тело Эды с трепетом отозвалось на мои ласки.
Она прикрыла веки, не дыша, после чего тихо выпалила:
— Сначала свадьба. Потом дети…
— Как скажешь, дорогая, — жарко выдохнув в ее желанные губы, я резко отстранился и щелкнул ее по носу.
Эда с негодованием выпучила на меня свои огромные глаза, гневно шевеля ноздрями, из-за чего я словил очередной приступ смеха, заражая им и свою невесту. Нахохотавшись вместе со мной как следует, она громко выдохнула и сообщила, что пора бы уже готовиться ко сну, с чем я не мог не согласиться.
Эда забрала пакеты с подарками из прихожей, порылась в них, после чего все, кроме пакета с алоэ, подаренным Айфер, унесла наверх в спальню. Банку с печеньями от Мело мы решили оставить дома, учитывая их многозначительное содержимое, ну и придурочную привычку Энгина прямо посреди рабочего процесса создавать нелепые двусмысленные ситуации. Я уселся на серый диван, внимательно осмотрев черный гитарный чехол, и неторопливо расстегнул его. Эда, сбросив кроссовки, устроилась напротив меня, скрестив ноги на диване.
— Не хочешь на ней сыграть? — глаза возлюбленной излучали предвкушение.
Я опустил взгляд на плавные линии деревянного корпуса инструмента, ощущая, что чем дольше смотрю на него, тем сильнее что-то внутри меня начинает дрожать, как тонкая и наиболее уязвимая струна моей души. Бегая глазами по такому ценному прекрасному подарку, представляя себе Альпа, который наверняка успел сыграть на этой гитаре не один шедевр, так и не услышанный никем, я тяжело вздохнул, понимая, что сам еще не готов сотворить на ней собственную мелодию.
— Не сейчас, — поднявшись с дивана, я осторожно взял гитару брата за гриф и поставил ее к двум другим своим инструментам, расположившимся рядом на гитарной стойке.
— А на одной из своих? — Эда не теряла надежду, испытующе глядя на меня снизу вверх.
— Ты же вроде хотела спать, — я непонимающе уставился на нее в ответ.
— Я бы хотела сперва порисовать… — она поджала колени к груди и обняла себя за них, глядя на пальцы своих ног в белых носках. — Просто, когда ты играешь, у меня всегда получаются более красивые наброски.
Еще в начале нашего знакомства я знал, что у Эды есть тяга к рисованию, но не предполагал, насколько она сильна. Невеста погружалась в творчество при любом удобном случае как в офисе, так и дома, но особенно часто ее настигало вдохновение в те минуты, когда я брал гитару в руки, чтобы потренировать какую-нибудь технику или просто набренчать возникшую в голове мелодию. Холодные серые стены моего жилища после переезда Эды ко мне постепенно стали обрастать рисунками, на которых были изображены цветы, деревья, бабочки, птицы или целые пейзажи. Она успела даже набросать парочку моих портретов, которые хоть и не отличались стопроцентной точностью, все равно не были лишены стиля, красоты, души и какого-то особенного видения. На всех рисунках Эды я выглядел будто лучше, чем казался себе на самом деле, поэтому на ее предложение повесить на стенку мою излишне идеализированную физиономию, запечатленную в карандаше, ответил отрицательно, чем вызвал очередной мини-взрыв прекрасной бомбы. В итоге вместо моего портрета на стене болтался портрет Сириуса с вываленным языком наперевес.
Улыбнувшись, я подошел к Эде и ребячливо потрепал ее по голове, заставляя ее оживиться и расплыться в улыбке в ответ.
— Это значит «да»? — она довольно наблюдала, как я взял электроакустическую гитару и, подключив ее к комбоусилителю, взял медиатор и уселся рядом.
Эда мгновенно выпорхнула с дивана и под моим недоуменным взглядом умчалась на второй этаж, затем так же шустро вернулась обратно, сжимая в руках подаренный мне альбом с рисунками и карандаши.