Глава 7. Гнев (1/2)

К Кевину вернулась бессонница и то самое ощущение, будто тебя переехал каток, но по неведомой никому причине ты остался живым. Кости перемолоты в пыль, сердце раздавлено, как и лёгкие — почему-то при этом всё функционирует. Странное чувство и довольно знакомое. Кевин проходил его сразу после смерти Джейсона. Оно то отступало, то возвращалось. Возвращалось и отступало. Теперь вновь пришло, только умноженное на два, или на три — каток проехал не один раз, а катался туда-сюда, а его водитель чёртов ублюдок и садист. Может, поэтому, помимо всего прочего, теперь острым клювом разрывала внутренности злость? Гнев человека, что вынужден жить в страданиях.

Кевин ушёл из спальни на кухню, глубокой ночью, — сейчас он курил и наблюдал, как на горизонте робко появлялись первые проблески рассвета. Настал период, когда он будет спать примерно по четыре часа в сутки, хотя назвать это сном можно с большой натяжкой; скорее, это похоже на лежание с закрытыми глазами и танцем мутных образов в наполовину отключённом сознании. Остальное время Кевин занимал сигаретами, разглядыванием потолка или улицы за окном. Для разнообразия он добавил листание книги по предмету Джулии; рассматривать фотографии и рисунки растений позволяло не напрягаясь скоротать внезапно образовавшуюся кучу времени. Кевин глядел на фотографию гроздьев калины, похожих на яркие, многочисленные капли крови.

«Viburnum trilobum», — гласила подпись.

Наверное, когда умер Джейсон, крови было очень много; хватило бы на целый сад, заполненный только деревьями калины, и её массивные гроздья свешивались бы под собственной тяжестью, со стороны смотрясь так, словно с неба пошёл кровавый дождь и разукрасил зелень.

— Ты вообще спал?

Кевин чуть не выронил книгу на улицу. Обычно первым приходил Эйден, сегодня это был Айк.

— К чему вопрос?

— Ты всю ночь крутился, — Айк посмотрел на учебник в руке соседа. — И я слышал, как ты ушёл и больше не вернулся. Вряд ли лёг спать на подоконнике, — даже он заметил излюбленное место своего брата и Кевина.

После этих слов Кевин решил, что стоит подыскать другое укрытие; ближайшее это крыша, но у него нет ключей. Интересно, как крепко спит Эйден?

— Часа четыре, — для Кевина цифра не пугающая и не странная; можно сказать, нормальная.

Айк сел напротив: туда, где обычно находился Эйден.

— Что с тобой происходит?

Кевин пожал плечами, сделал затяжку.

— Ничего, — он совершенно искренне не считал происходящее чем-то странным, будто всегда так и жил. — Откуда такие выводы?

— Ты спишь четыре часа и выглядишь как ходячий покойник, — Айк склонил голову осматривая соседа по комнате. — Сам-то как считаешь, у людей так положено?

Кевин недовольно цокнул, зло потыкал сигаретой в импровизированную кружку-пепельницу.

— Какое мне дело до людей и их норм? Какое дело тебе до меня?

Айк почему-то одарил его жалостливым взглядом.

— Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов <span class="footnote" id="fn_39124203_0"></span>, — сказал он.

В ответ Кевин издал звук, будто его тошнит.

— Ты для этого поменялся комнатами? Чтобы цитировать мне Библию? — злость усиливалась.

— Нет, — Айк стал выглядеть обиженным. — Эйдену я не смогу помочь, потому что он этого не хочет, но с тобой можно попытаться. Ты чем-то раздавлен, это очень заметно.

— С чего ты взял, что я хочу помощи? — навязчивость Айка только подливала масла в огонь, в ответ на открытость и доброту Кевину с маниакальной зацикленностью хотелось отвечать лишь грубостью. — Твой брат не хочет, и ты решил поиграть в самаритянина со мной?

— Мой отец священник, меня учили помогать ближнему, — непрошибаемое милосердие Айка готово было засиять нимбом над его головой. — Я буду рядом. Просто имей в виду.

— Если ты планируешь задвигать мне религиозный бред про принятие и прощение, то оставь это себе, — Кевин поискал стакан в шкафу и налил себе воды; пожалуй, необходимо было съесть немного еды, просто чтобы заглушить дискомфорт в желудке, поэтому он сразу начал рыться в холодильнике.

— Я сделаю тосты, — Айк мягко отодвинул Кевина, чтобы достать с полки над холодильником хлеб. — И нет, я не собираюсь привязывать наше общение к религии.

Кевин насупился, отошёл в сторону. Он смотрел на Айка и осознавал, что начал различать близнецов, это понимание пришло как по щелчку пальцев. В первые дни Айк мимикрировал под брата, но сейчас будто позволил собственному Я взять верх. Оказалось, его лицо более мягкое и расслабленное в повседневных беседах и ситуациях, глаза не такие колючие, даже жесты плавнее, чем у Ноа.

— А что случилось у тебя? — Кевин, видимо, застал Айка врасплох, потому что тот чуть не уронил банку с арахисовой пастой.

— У меня? — Айк озадаченно посмотрел на Кевина, потом на едва не упущенный завтрак.

— Да. В первые дни ты будто подражал брату, — Кевин видел по меняющемуся лицу Айка, как неприятно и стыдно он себя ощутил после вопроса. — А теперь вдруг решил показать индивидуальность?

Айк положил ложку на тарелку, с укоризной посмотрел на соседа по комнате.

— Ты пытаешься выместить свою злость на мне? — его взгляд стал снисходительным. — Давай правда за правду? — Прежде, чем Кевин успел сообразить или ответить, Айк начал первым: — Да, я всю жизнь подражал Ноа. Но теперь решил, раз новая обстановка, новые люди, — он задумчиво качнул головой, — считай, что новая жизнь. Можно, наконец, попытаться найти себя. Твоя очередь.

Айк взял ложку и указал ей на Кевина. Атмосфера рядом с ним была лёгкая, можно даже сказать, душевная, он словно «свой» — комфортный и давно знакомый человек. С Ноа всё было с точностью до наоборот. Кевин закусил губу.

— Я кое-кого потерял, — ответ содержал в себе всё и одновременно ничего.

Сосед впал в ступор, на идеальном лице в миг промелькнула уйма эмоций, Айк будто перебирал их и проживал одновременно. Удивление, печаль, растерянность, в конце концов жалость — это особенно разозлило Кевина.

— Мне жаль, — наверное, Айк выбрал нечто среднее. — Кто-то очень близкий?

Кевин не верил в соболезнования и слова и сожаления от посторонних, они не пережили утрату вместе с тобой — скорее всего, даже никого не теряли, чтобы хоть примерно понять. Как правило, из вежливости он всегда благодарил, оставляя за собой право не воспринимать на веру сказанное. Теперь что-то изменилось. Может быть, гнев внёс корректировки?

— Враньё.

Айк поставил тарелки на стол и непонимающе посмотрел на Кевина.

— Ваши слова о соболезновании, жалости и прочее. Такой бред, — Кевин поморщился. — Это дежурные фразы, ебучее безликое сочувствие.

— Значит кто-то очень близкий, — Айк пошёл к кофемашине. — У тебя стадия гнева? Или в своём случае ты переживаешь всё и сразу?

— Ты меня анализировать вздумал?

— Нет, — Айк достал кружки из шкафа. — Это не моя задача, но о стадиях принятия горя знают все, — он нажал кнопки, и аромат кофе начал плыть по воздуху. — Сегодня, кстати, у нас встреча с психологом. Там сможешь излить душу, — прокричал он, чтобы заглушить работу техники.

«Делать мне больше нечего», — подумал Кевин, но вслух ответил:

— И что ты расскажешь? — язвительность так и сочилась из его слов. — Как решил отпочковаться от брата спустя двадцать лет?

— Почему нет? Отличная идея для начала беседы, — Айк говорил непринуждённо, можно сказать, с энтузиазмом.

Может быть, его действительно не задевали резкие края слов Кевина, пролетали мимо без царапин и порезов? А может быть он тщательно поддерживал образ хорошего парня. Так или иначе, идиотское спокойствие бесило.

— Перестань, — зафыркал Кевин. — Никто не будет малознакомому человеку с разбега душу изливать.

— Это же психолог, а не случайный прохожий. Её или его задача нам помогать, Кев.

И Кевина вдруг затрясло. Его никто так не называл, кроме Джейсона. На глаза стали наворачиваться злые слёзы, Кевин отвернулся, достал сигареты. От Айка это не ускользнуло.

— Эй? — сосед оставил кофе и подошёл сзади, с тревогой тронул за плечо. — Что-то не так?

— Отвали, — ярость солёной бурей плескалась в душе, Кевин дёрнул рукой, чтобы скинуть чужое касание. — Что ты вообще ко мне пристал со своими расспросами?

Кевин повернулся, и отчаянный взгляд тотчас же встретил обескураженный Айка. Тот заметил покрасневшие глаза — явно сильнее, чем должно быть после бессонной ночи.

— Кев... я ведь без шуток предлагаю дружеское плечо, — он вновь протянул руку.

— Я же сказал, отвали! — Кевин толкнул Айка в грудь и рванул к выходу.

— Да подожди же ты! — упрямый сосед не отставал, поймал его запястье, крепко стиснул. — Кевин, ты наделаешь глупостей!

Парни вывалились в коридор и врезались в Ноа и Эйдена, хотя последний успел отскочить, и его задело по касательной.

— Может, вам уединиться? — сострил он.

Кевин даже не стал ничего отвечать, смотреть на соседей, на пытавшегося протянуть руку помощи Айка. Просто ушёл — быстро, без оглядки и шансов поступить не в ущерб себе.

Он бежал по коридору, лестнице, спотыкаясь и игнорируя возможность спуститься на лифте. Бежал, потому что неведомая сила эмоций гнала его вперёд, не давала усидеть и переварить жестокость реальности. С момента смерти Джейсона прошло уже четыре месяца, точнее было бы сказать целых четыре, ощущаемые Кевином как растянутое во времени безвременье. Вакуум, где для тебя жизни больше не существует, но для всех вокруг она летит с бешеной скоростью. Где ты оторван от мира и окружающих, потерян во тьме тоски, скребущей по костям днём и ночью.

Кевин сел в машину, помчался прочь от кампуса и надоедливых соседей. Он всегда переживал за других, интересовался их жизнями, тревогами, но не любил когда достают расспросами. Кевин осознавал — это ответный жест вежливости на его эмпатию и доброту, который почему-то раздражал. Он гнал по трассе прочь от Авенрока, вдоль густого леса, угрюмого в сером одеяле осени. Пальцы сжимались на руле до хруста в суставах и ломоты, нога давила на педаль газа, желая отправить её ниже пола. Странно, что не попалось ни одного полицейского — зато куча водителей разозлённо сигналили, когда Кевин обгонял их, нарушая правила.

Эмоции достигли пика, всё тело дрожало, требуя немедленно выплеснуть душевную боль, разрывающую на куски. Тогда Кевин остановился у обочины, почти вывалился из машины не в состоянии контролировать себя и потащился сквозь заросли вглубь чащи. Под неустойчивым шагами хрустели ветки. Кевин запинался об те, что покрупнее, ломал те, что помельче, отталкивал гибкие когти-прутья прочь, но всё равно пару раз поймал хлёсткий удар по лицу. Странно, что ему нравилась эта боль — жгучая, ноющая, но отвлекающая от дьявольской пустоты внутри. Кевин не смог продраться дальше, поэтому просто упал на колени, довольно сильно ударившись, схватился за голову и стиснул волосы у корней. Он позволил творящемуся внутри безумию обрести свободу и поглотить его. Кричать не хотелось — хотелось выть и рыдать. И Кевин разрешил чувствам душить себя, сжимать глотку свинцовым обручем. Он не понимал, как, чёрт возьми, люди переносят такие страдания. Нельзя вынести столько боли и не сойти с ума. Даже тело рассыпается на части, не говоря о душе.

Кевин осознал себя только спустя время, лежащим на ветках и влажной земле. Её сырой, прелый запах напоминал о том дне, когда он первый раз пришёл на могилу Джейсона. Едва стоя на ногах от слабости, с мутной головой и дрожью в руках. Джейсона похоронили, пока Кевин лежал в коме — он даже не смог попрощаться с любимым человеком.

Не хотелось возвращаться, вставать, в принципе производить какие-либо действия. Единственным желанием было остаться здесь, среди природной невесомости; умереть и остаться навсегда. Кевин понимал — так не выйдет, инстинкты вынудят жить. Поэтому, переборов себя, поднялся и пошёл в ту сторону, где ориентировочно должна была стоять машина. В потоке терзаний он потерялся в пространстве, но вовремя вспомнил о существовании карт и навигации. Те вывели его на трассу, чуть поодаль от брошенного Шевроле. Возле автомобиля находился полицейский, его машина стояла спереди. Представитель власти заглядывал в салон, но быстро заметил приближающегося Кевина. Офицер бегло осмотрел парня и положил руку на кобуру. Кевин решил, что выглядит странно, как и всё происходящее, поэтому замедлил шаг и поднял руки перед собой.

— Это ваша машина? — пальцы полицейского ловко справились с застёжкой и обхватили рукоять пистолета.

— Да, сэр, — Кевин полностью остановился, но руки не опускал. — Мне нужно было, — он сделал кивок в сторону леса, из которого вышел, — проветриться.

— Заправка в километре дальше по дороге, — мужчина цепко держал Кевина своим взглядом.

Кевин часто заморгал, руки сами собой начали опускаться.

— Вы имеете ввиду... — он дёрнул подбородком. — Нет, нет, мне не нужно в туалет... В смысле просто была необходимость побыть одному. Понимаете? Я студент, живу в общежитии, там, ну, знаете, тяжело остаться со своими мыслями.

Наконец полицейский увидел нечто в лице и фигуре Кевина, что убедило снизить степень осторожности, отпустить рукоять пистолета и застегнуть кобуру.

— С мыслями, — офицер впервые переключил внимание на чащу, хотя Кевин был уверен: сделай он хоть крохотное движение, мужчина бы его заметил. — Понимаю, для этого лес подходит как нельзя лучше. Подойдите, — он упёр руки в бедра и чуть отступил в сторону от Шевроле.

Кевин послушно исполнил просьбу, правда, оставив между ними расстояние, длиной в необходимую вежливость. Лишь сейчас, приблизившись, он увидел, что оставил дверь машины открытой; не удивительно, что она привлекла внимание, да и в принципе на обочине не принято останавливаться без веской причины.

— Всё так плохо? — поинтересовался офицер. — В ваших мыслях.

Кевин взвесил размер опасности откровения перед этим человеком.

— Достаточно, чтобы искать возможность побыть одному.

Полицейский протяжно вздохнул.

— Кто? Кого ты потерял?

Первым чувством, овладевшим Кевином, было изумление, затем понимание — перед ним всё же полицейский, а не его одногруппники, погруженные в собственные проблемы.

— Мой парень, — Кевин попытался сглотнуть, но во рту пересохло от рыданий. — Он сам, — слова не шли. — Сам.

— Мне жаль, — офицер кивнул в такт сказанному. — Я тоже иногда бываю здесь с той же целью.

Словно почувствовав близкого по горю, Кевин отпустил беспокойство от интереса полицейского. Теперь он постарался увидеть в нём обычного человека, со своим жизненным багажом. За формой скрывался молодой мужчина лет тридцати с ясными, светло-серыми глазами.

— Я потерял жену пару месяцев назад, — мужчина отвёл взгляд. — Мне тоже иногда хочется побыть наедине с горем, но лучше машину не бросать на обочине.

— Извините, сэр, — Кевин действительно почувствовал себя виноватым в том, что отнял время стража порядка.

— Можно ваши документы на машину и права? — офицер попросил очень вежливо, как будто с тенью вины. — Я должен их проверить.

— Конечно. Разрешите? — он жестом указал на водительское место, полицейский кивнул.

Кевин сел, порылся в бардачке, права он носил в кармане джинсов, поэтому их протянул последними. Мужчина изучил документы.

— Кевин Линдберг, — убедившись, что всё в порядке, он отдал их владельцу. — Какая специальность?

Университет в городе был один, поэтому люди здесь всегда переходили к уточнению деталей.

— Экстремальные Среды и Навыки.

Глаза офицера стали круглыми.

— С ума сойти, — он мрачно посмотрел на парня и покачал головой. — Самая опасная.

Кевин пожал плечами.

— Разве работа в полиции не менее опасна?

Мужчина мягко улыбнулся.

— Пожалуй, но большинство из нас спокойно работает все годы без происшествий и выходят на пенсию, — он ещё раз оглядел лес, тот будто манил его. — Будь осторожен, Кевин. Тебя нужно проводить?

— Нет, нет, спасибо, — Кевин улыбнулся с усталой благодарностью. — Я доберусь сам.

Офицер почти незаметно кивнул.

— Здесь на пару километров раньше есть поворот к смотровой площадке. Там парковка и есть тропы для пеших прогулок, — он вдумчиво смотрел Кевину в глаза. — Можно не беспокоиться и уделить одиночеству достаточно времени.

Кевина охватила смесь неловкости, признательности и вины — мальчишеская, напоминавшая о том, как он молод и эмоционален.

— Хорошо, офицер, — он даже в глаза смотреть стеснялся. — Спасибо.

Полицейский наклонился ближе к открытому окну, положил руку на створку двери.

— Горе однажды отступит, Кевин. И жизнь продолжится. Другая, но обязательно прекрасная.

Кевин опешил, быстро повернулся и с интересом посмотрел на мужчину.

— Откуда вы знаете?

— Не знаю, но надеюсь на это, — офицер послал ему печальную улыбку.

***

К психологу вся группа ходила поочерёдно, первым был Тайлер — вернувшись, он назвал следующего: Кевина. Ожидая, они сидели в свободной аудитории, лениво перебрасываясь мнениями о преподавателях и предметах. Больше всего пока произвели впечатление Джулия и её отец, что, в принципе, было очевидно и логично. Пускай Кевин был по-прежнему разбит утренним помешательством, но не заметить конкуренцию между Ноа и Чарльзом за внимание Джулии было сложно.

Кабинет психолога находился через четыре от аудитории. Вообще, судя по надписи, это был психиатр, а фамилия оказалась весьма знакомой.

«Оливия Уитмор, Доктор медицины», — гордо сообщала гравировка на блестящей латунной табличке.

Кевин открыл дверь без стука — правда, застать Оливию врасплох не вышло: она сидела в кресле напротив уютного диванчика голубого цвета, сверху которого лежали пухлые подушки в тон.

— Кевин, заходи, — ласково, будто ребёнка позвала женщина. — Садись.

Он захлопнул дверь и пошёл к дивану; между ним и креслом — на низком стеклянном столике — лежал диктофон.

— На двери написано, что вы психиатр, а не психолог. Это же разное? — Кевин сел на диван чуть в сторону, а не ровно напротив Уитмор; поёрзал, пошарил руками, в итоге положил на колени одну из подушек.

— Это давняя история, — Уитмор дружелюбно улыбнулась. — На слово «психиатр» у студентов очень бурная реакция, поэтому меня называют психолог; такой подход больше настраивает на общение, нежели на интервью с целью выявления проблем психики. Смею заверить, наши беседы будут происходить как у психолога, всего лишь разговоры о жизни. Возможность высказаться. Без вашей просьбы и распоряжения от руководства никаких тестирований и назначений я делать не буду, — говорила она ровным, спокойным голосом, таким, которым обычно зачитывают договоры или приговоры. — Наши сеансы направлены на индивидуальную беседу и несут в себе цель высказать наболевшее в безопасной обстановке.

— Зачем тогда диктофон? — Кевин прижал подушку к себе.

— Для ведения истории, — Уитмор посмотрела открытым, честным взглядом. — Скажем, личный дневник вашего состояния и прогресса.

— Почему вы ведёте философию, если вообще занимаетесь психиатрией? — вопросы в голове Кевина множились с безумной скоростью. — Это разные направления.

— Ох, я бы поспорила, — женщина издала неловкий смешок. — Философия — моё хобби, назовём это так.

И прежде, чем Кевин успел возразить, продолжила:

— Давайте всё же поговорим о вас, Кевин. Можем перейти на ты, просто Оливия, если будет удобно.

Кевин вздохнул, прерывисто и глубоко, насколько смог.

— Хорошо. Что я должен говорить?

— То, что посчитаешь нужным.

В голове шустро закрутились мысли в безумном количестве, подстёгиваемые хаосом переживаний. Кевин точно не хотел начинать с болезненной темы, не был готов, пусть перед ним и не случайный человек, а вроде как целый психиатр. Видя его замешательство, Оливия подтолкнула беседу, сдвигая с мёртвой точки: