Глава 6. Напиши мне письмо о своей любви (1/2)

Название каждого предмета в расписании порождало любопытство. Непонятно, это было уловкой, чтобы вызвать у студентов интерес, или их придумывал кто-то, не знающий, куда деть свою креативность.

— Это кулинарные курсы? — Чарльз недоверчиво посмотрел на название в телефоне.

Такие же мысли были у Эйдена — даже он своим туманным мозгом понимал, что «Искусство добычи пропитания» звучит странно. Он не узнавал, какие предметы изучает их направление, даже не размышлял на досуге — потому что, если тебе плевать, незачем напрягаться.

— Можно сказать и так, — ответила на вопрос Чарльза девушка, что материализовалась на входе в кабинет.

Эйден обратил внимание, как Ноа, до этого сидящий расслабленно, сразу подтянулся и надел свою маску обольстителя.

«Вот чего он так вырядился».

Наверное, как и многие преподаватели, она была известной выпускницей их факультета с кучей достижений, регалий и прочего, прочего. Но Эйден не знал ничего из биографии преступно красивой девушки с белоснежной копной волос до талии, фигурой фотомодели, аристократичными чертами лица и... бионическим протезом вместо левой руки. А вот это уже интересно. Её не портила ни простая одежда, ни довольно заметный изъян; хоть сейчас она вполне могла потягаться с кучей известных красоток и обойти их. Занятие проходило в маленькой аудитории, поэтому девушка лёгким шагом пересекла пространство и села за преподавательский стол, на котором высилась ровная стопка учебников.

— Джулия Асфорд-Майер, — представилась она. — Лучше просто Джулия.

Эйден никак не мог перестать пялиться на протез, умом понимая: это неприлично, но не в состоянии ничего поделать с собой.

— Предвещая вопросы, — Джулия подняла искусственную руку. — Нет, это не так удобно как настоящая, но иногда выручает. И нет, дрочить ей не стоит.

Одногруппники поражённо открыли рты, переглянулись — все кроме Эйдена: тот широченно улыбался.

— Отвечаю сразу, чтобы потом не отвлекаться, потому что это самые волнующие студентов вещи, — бодро рапортовала Джулия. — Но волновать вас должно совсем другое на моём предмете.

— Как приготовить бисквит? — Ноа стрелял глазами, точно заправский ловелас, и обольстительно улыбался.

Преподаватель посмотрела на него, затем на Айка.

— Как тебя зовут?

— Ноа Лэнгли.

— Что ж, — она провела пальцами по столу и элегантно встала, — я тебя запомню, Ноа.

И прозвучало это как «Я тебя запомню, наглый парень с идиотскими шутками», а не «Я тебя запомню, обаятельный шутник». Ноа перестал улыбаться и заметно напрягся, Эйден окончательно повеселел.

— Поведайте нам, Джулия, о сути предмета, — Чарльз говорил мягче, скромнее и именно поэтому куда естественнее и горячее прозвучали его слова, чем слова Ноа. — Мы все очень заинтересованы.

Джулия выгнула бровь и сузила глаза будто хищница на охоте, обошла стол и встала спереди, оперевшись на него бёдрами. Чарльз оставил загадочную улыбку, различимую лишь в уголках губ, бесхитростно и без лишних усилий он стал обаятельнее, чем Ноа. Преподаватель сдержано, но весьма многозначительно улыбнулась ему в ответ. Наверное, именно такие таланты имеют в виду, когда говорят, что человек рос в обеспеченной семье. Талант очаровать, не прилагая усилий. Эйден не расстроился отсутствием у себя подобных навыков, скорее, начал размышлять, как сложилась бы его жизнь при таких исходных данных. Уязвлённый Ноа кипел от бессильной злобы, что в мгновение развязало язык Эйдену; разве можно не использовать возможность ткнуть брата мордой в собственную никчёмность?

— Эй, Ноа! — нарочно громко крикнул Эйден. — Это не твои школьные подружки, которые ведутся на дешёвые подкаты.

— Отъебись, Эйден! — Ноа сжал кулаки.

— Не нужно упражняться в остроумии, — Джулия закатила глаза. — Я ваш преподаватель, точка. Ты, — она показала на Чарльза, — раздай книги.

— Меня зовут Чарльз, — он не терял свой шарм, даже когда общая эмоциональность ситуации становилась негативной. Эйден почувствовал укол зависти.

— Чарльз, — преподаватель протянула имя будто смакуя, и Эйден заметил, что одногруппнику это понравилось. — Мы начнём погружение в мир съестного в дикой природе. Того, от чего вы не отбросите копыта и дотянете до цивилизации в экстренной ситуации.

И все же Джулия, по-видимому, была дочерью своего отца — она не стеснялась высказывать мысли прямо, ломая стереотипы о внешности и ожидания людей. Эйден смотрел на неё с упоительным восхищением.

— Вы будете рассказывать, как поймать и приготовить оленя? — Недоверчиво поинтересовалась Рен. — Я вегетарианка.

Джулия послала ей безумную улыбку.

— Тогда ты выбрала не ту специальность, моя хорошая, — преподаватель оттолкнулась от стола и пошла между рядов. — Сейчас, в окружении цивилизации и доступности любого блага вы можете позволить себе — и должны — оставаться собой. Но в условиях дикой природы вы обязаны стать средоточием знаний о выживании, — Джулия развернулась и зашагала назад, проводя пальцами по столам. — И не имеете права позволить принципам взять верх над необходимым, — она многозначительно поглядела на Рен. — Вегетарианец, мясоед, католик, демократ, протестант, республиканец, гей, лесбиянка, — чеканила Джулия. — Ничего из этого не имеет значения, и ничего из этого вам не поможет. Вы должны выжить, если попали в беду, помочь выжить тем, кто рядом, применяя все свои знания. И, только когда вернётесь назад и опасность минует, можете опять становиться собой.

Она подошла к столу Чарльза, открыла учебник; действие заставило Эйдена обратить внимание на книгу перед собой, в авторах значились сама Джулия и её отец.

— Поэтому, возвращаясь к вопросу о добыче, — она прошлась обратно до конца ряда и села на место. — Самый простой вариант: есть червей и муравьёв. Если повезёт, можно поймать мышей, — преподаватель плотоядно, так чужеродно для её внешности улыбнулась.

— Фу-у-у, — протянула Лекси.

Эйдену показалось, что он сейчас завизжит от восторга. Женщины, с которыми он был знаком до этого, оказывались невероятно правильными, скучными, стандартными. В Джулии было безумие, смелость, эксцентричность, не характерная преподавателю — к тому же женского пола. Чёрт, да он хотел бы быть таким как она, хотел бы дружить с такой как она. Эйден впервые в жизни пожелал иметь друга.

— Но, к радости нашей девушки, отказавшейся от мяса, начнём мы с растений, — Джулия открыла свой экземпляр книги.

Все зашуршали страницами, Эйден посмотрел на сидящих вокруг и понял, что Кевин не двигался и отрешённо смотрел в окно то ли на дымчатые острые хребты, то ли в пространство; без цели и мыслей. Он выглядел потерянным, а лицо болезненным, синяки под глазами красочно намекали на отсутствие нормального сна. Эйден знал об этом, потому что помнил каково это — существовать без отдыха; был период до препаратов, когда сон становился роскошью и проклятием одновременно. Отстранённость порождала любопытство — первые дни Кевин пытался взаимодействовать, сейчас энтузиазм стал пропадать. Такая перемена действовала на Эйдена как приманка.

— Первыми, в случае необходимости выжить, внимание человека привлекают ягоды, плоды и грибы, — громко вещала на фоне Джулия. — Само собой, если подходящий климат и сезон.

Эйден поёрзал на месте, в кармане захрустел нещадно смятый лист с номером Адама; он жёг кожу через ткань брюк. Сначала он хотел выкинуть дурацкую записку с крыши — именно так, как грозился скинуть Адама, — затем почему-то передумал.

«Надо было спалить и забыть про этого придурка».

— Ваша задача изучить наглядное пособие от корки до корки. Запомнить, как выглядит каждое съедобное растение или существо в дикой среде, — преподаватель постучала пальцем по открытой странице. — Запомнить все способы обработать пищу и сделать её безопасной, насколько это возможно в условиях отсутствия цивилизации.

Эйден разрывался между мыслями об Адаме и печально потерянным видом Кевина. Оба в данный момент вызывали в нём любопытство одновременно с желанием не лезть. Почти как тёмная, глубокая пещера — в ней может скрываться нечто опасное, а может и нечто удивительное.

— Сметать всё на своём пути, рискуя отравиться и умереть, плохая идея, — Джулия осмотрела сидящих перед ней студентов. — Главное, иметь запас питьевой воды и употреблять в пищу только то, в чём уверены.

— А что делать, если я психологически не могу заставить себя есть что-то неестественное? — Рен скромно потянула руку как прилежная ученица. — Я не смогу есть червей.

Видимо, мысль о необходимости питаться чем-то неприглядным не давала ей покоя.

— Как тебя зовут? — лицо Джулии смягчилось.

— Лорен.

Преподаватель выдержала паузу, затем наклонилась ближе над столом.

— Дорогая, Лорен, голод — лучшая приправа, поверь мне, — она говорила со знанием дела, что явственно читалось в диком взгляде. — Это не тот голод, который ты чувствуешь, пропустив пару приёмов пищи. Это непреодолимое желание съесть хоть что-нибудь, тотальное отключение брезгливости и любых моральных принципов. Ты не сможешь управлять собой в достаточной мере, — Джулия отклонилась и посмотрела в окно, словно бы устало и печально, — и тебе не следует себя винить за сделанное потом. Ведь ты смогла выжить. А всех, кто тебя осудит, можешь слать нахер.

— Вы всегда такие радикальные советы даёте? — спросил Чарльз с милой улыбкой, и на его щеках появились маленькие ямочки.

— Вещи, которыми вам предстоит заниматься, слишком ответственны и серьёзны, чтобы я позволила себе врать, глядя в глаза тем, кто скоро пройдёт через то же, что и я, — Джулия опять отвела взгляд, мглистые горы будто манили её сознание. — Рано или поздно любой преподаватель выскажет мнение обо всём, и, поверьте мне, позитивного там будет мало.

— Теперь будет речь про «Ещё не поздно передумать?» — наконец, Эйден собрал мысли в кучу и смог войти в общую беседу.

Джулия перестала рассматривать горы и обратила внимание на него, прищурилась, будто оценивала.

— Нет, — она качнула головой. — Это и так говорят все остальные, к тому же, — девушка небрежно махнула рукой-протезом, — нет смысла болтать о готовности или неготовности. Вы никогда не будете понимать до конца, где оказались, пока не осознаете себя в самой заднице мира. Только тогда будет поздно отступать. А теперь, — Джулия указала пальцем в книгу, — приступим к изучению съедобных растений.

Остальную часть занятия они слушали и задавали вопросы, на которые преподаватель с удовольствием отвечала, если не сказать с энтузиазмом, хотя, по сути, разговор шёл о потенциально смертельных ситуациях.

После окончания лекции Эйден затолкал в рюкзак мятую тетрадь, а вот учебник положил, наоборот, бережно, и собрался уйти, но прирос к полу, увидев на входе в кабинет Адама.

«Неужели он искал его целенаправленно? Да нет, звучит бредово».

И правда, Адам отправил Эйдену короткую хитрую улыбку и кивок вместо приветствия.

— Адам, заходи! — Джулия засияла, увидев гостя, и поманила к себе.

Ну конечно, стоило сразу догадаться — такой горячий парень, как Адам, не страдает от одиночества, и его девушка не кто иной, как красотка-преподаватель. Вряд ли это разрешено уставом, но наверняка администрация просто-напросто закрывает глаза. Противоестественная грызущая злость, смешанная с обидой, сдавила грудь. С какого перепуга его вообще посещают подобные мысли? Эйден не строил планов, не желал чего-то близкого — дрочка в душе не в счёт, за неё он уже наказал себя, — облегчения такие размышления не принесли. Он схватил рюкзак за лямки и стремительно вышел. В коридоре Эйден заметил удаляющуюся спину Кевина.

— Эй! Стой! — не стесняясь, проорал он на весь коридор. — Кевин! — только после этого сосед остановился.

Боковым зрением увидел, что и Адам, и Джулия тоже обратили внимание. Эйден заторопился подойти ближе.

— С тобой что-то странное сегодня, — стараясь выглядеть непринуждённо, даже натянул улыбку. Судя по тому, что Кевин отшатнулся, получился угрожающий оскал.

— Зачем спрашиваешь?

О, а вот тут становилось интересно. В предыдущие разы Кевин жаждал компании, сейчас его будто подменили. В душе Эйден понимал: он делает это из какой-то тупой мести Адаму, — которому нет до него дела, кроме как до подопытной крысы, — и всё равно жаждал позлить его. Как по заказу из кабинета вышел Адам, держащий в руках пару книг.

— Разве я не могу поинтересоваться? — Эйден воодушевился собственной идеей побесить Адама.

— Если ты пытаешься удовлетворить своё любопытство, то это подло, — Кевин поджал губы.

Ох, этот парень удивителен и не так прост, как думалось в начале.

— Я пытаюсь... — Эйден растерялся, он не понимал, что нужно отвечать в таких случаях, людские взаимодействия ему всегда давались тяжело. — Пытаюсь, — мысль показалась ему достаточно законченной.

Кевин смотрел странно, обречённым и печальным взглядом человека, стоящего на краю пропасти.

— Похвально, — сосед оказался неожиданно умеющим язвить; наверное, сказывалось дурное настроение и отсутствие завтрака. — Я хочу есть и курить, у нас минут двадцать в запасе до следующего занятия.

— Тогда пойдём, — Эйден сам проявил инициативу и указал кивком головы на лестницу; затем, не сумев побороть зудящее любопытство, посмотрел на Адама. Как же ему понравилось недовольное и удивлённое лицо парня, необходимость говорить с Кевином того стоила. К тому же Эйдену в самом деле стало интересно.

Они вышли на улицу, Эйден порадовался тому, как сегодня солнце скрыли собой плотно набитые облака — правда, свет от них исходил рассеянный и матовый, он резал воспалённые глаза. Пришлось надеть очки. Парни взяли еду: Кевин — хот-дог, Эйден — сэндвич, и сели на бортик выключенного фонтана в университетском парке. В квадратной чаше из серого камня до сих пор стояла вода — зеленоватая, покрытая погибшей листвой и пылью, она пахла поздней осенью и безнадёжностью от ушедшего тепла. Эйден не спешил есть, впрочем, как и Кевин. Сосед смотрел на землю в одну точку, при этом редко моргая. Эйден положил сэндвич рядом с собой и поднял руки, внутренней стороной ладоней к себе. Он принялся разглядывать глубокие и неровные линии, худобу длинных пальцев; покрутил кистями, чтобы увидеть тыльную сторону, стёсанные почти зажившие костяшки. Его ли это руки? Откуда ему знать, что он — это он: Эйден Рид? Существует ли он как человек? Может, это некто другой, а он только следует за ним тенью и будто живёт чужими глазами?

На другом конце парка засвистел какой-то студент, громко и противно ударив этим звуком по ушам. Эйден очнулся и попытался найти источник шума Безуспешно.

— Что на браслете? — он увидел, как Кевин по-прежнему сидит в одной позе, и первым прервал гнетущее молчание; успел рассмотреть, что именно соединяло два конца кожаного шнурка, — химическая цепочка или вроде того, он помнил подобные из учебников химии.

— Дофамин, — Кевин откусил край хот-дога и начал медленно жевать.

— Это что-то означает?

Похоже, сосед не рассчитывал на дальнейшие вопросы касательно украшения — или в принципе на диалог, — потому что резко прекратил двигать челюстями и проглотил большой ком пищи.

— Для меня да.

— Ты так тупишь, когда не надо, — Эйден лишил сэндвич уголка и достал телефон, чтобы воспользоваться поиском.

«Дофамин — гормон счастья», — коротко провозгласил результат в первой строке. Вчитываться в биологические подробности Эйден не стал.

— Тот, кто подарил его тебе, был ебейшим занудой, — он спрятал телефон в карман и сделал ещё укус с другого угла.

Кевин застыл, а Эйден запоздало понял: скорее всего, слова прозвучали оскорбительно. Он всегда плохо ощущал границы, которые обычные люди видят ясно как при свете дня; границы мыслей, что можно высказать вслух, границы чувств, которые можно показать, границы себя и своей жизни.

— В хорошем смысле, — быстро исправился; наверное, так должно стать понятнее.

— Да, — Кевин посмотрел на откушенный хот-дог. — Порой он был занудой, но слишком очаровательным, чтобы устать от рассказов, — он сделал тяжёлый вздох. — За это я его и лю...ю, — последнее слово произнёс шёпотом, почти одними губами, оно потонуло в шуме ветра. Эйден был уверен, что это было дурацкое «люблю». Сосед запнулся, вздрогнул, будто очнулся ото сна, и виновато посмотрел на сидящего рядом.

— Извини.

Эйден в ответ лишь пожал плечами, мол «ну с кем не бывает». Он уставился на свой сэндвич, потому что никогда не понимал, что нужно сказать, если человек умер давно, а не вот прямо сейчас. Соболезнования? Да, вроде как, уже и время прошло.

— Соболезную, — всё равно сказал он, потому что ничего другого не придумал.

— Спасибо, — грустно отозвался Кевин, он сделал ещё укус, но выглядел при этом так, будто его сейчас вырвет.

— Несчастный случай, или он болел? — любопытство и общая взбудораженность от симуляторов делали слова быстрее мыслей и доводов разума.

Кевин уронил руки на колени, едва не упустив свой обед на землю. Эйдену вдруг вспомнилась любимая кружка его матери, которую он по неосторожности разбил. Он знал, как ей дорога эта вещь, но осколки были слишком мелкие — такие, которые нельзя склеить, сколько бы усилий ты не приложил. И чувство, осознание того, как будет больно любимому человеку, — от него больно и тебе. Кевин выглядел как эта разнесённая на осколки кружка, помноженная на ту самую скорбь.

— Я... Это... — Кевин будто растерялся и не знал, какой ответ должен дать. — Ни то и ни другое, — разочарованно выдохнул он, затем свернул бумагу вместе с половиной хот-дога и выкинул в ближайшую мусорку.

— Не вкусно?

— Наелся.

— Половиной хот-дога? — Эйден, напротив, с аппетитом уплетал сэндвич.

— У вас это семейное, следить за питанием окружающих?

— А ты не находишь это странным? — у Эйдена было хорошее настроение, приятно заведённое стимуляторами и эмоциями, всегда склонявшими к безостановочной болтовне.

— Я нахожу это не твоим делом, — вдруг обозлённо ответил Кевин, выглядел он при этом так, будто удивился собственному гневу. — Извини, — и прозвучало это так неловко, словно ему вообще не стоило ничего говорить.

— День извинений и страданий? — Эйден активно жевал, одновременно зажимая коленками бутылку газировки, и повернул крышку. — Что у тебя случилось? Дело в браслете?

Кевин посмотрел на свою руку и лицо его стало мрачным и тёмным.

— Дело во мне.

Ответ ровным счётом не прояснил.

— Я пойду, — Кевин быстро отвернулся.

Эйдену показалось, что они поменялись местами и теперь всё с точностью наоборот тому, как было в первые дни знакомства. Он понимал: подобное поведение — результат отчаяния, рвущего душу изнутри, страха, терзаний, желания больше никогда не видеть этот убогий и больной мир. Внимание ушло от удаляющейся спины и сконцентрировалось на недоеденном сэндвиче. Эйден посмотрел на следы зубов, разорванные волокна курицы, неравномерно надкусанный ломоть бекона. Его ли это были зубы? Ел он или тот, кто живёт вместо него, а Эйден беспомощно глядел изнутри? Сложно было сказать, вкусная еда или нет, потому что само по себе ощущение момента поглощения пищи произошло не с ним.

***

Кевин шёл не глядя на дорогу, ненавистно пинал сухие листья, сталкивался плечами со встречными людьми. Его давило и жрало изнутри, давая полноценное и чудовищно реальное чувство выжженной кровавой пустыни внутри. Хотелось закричать, заплакать, ударить кого-нибудь или просто лечь прямо тут, посреди парка и смотреть на безграничное небесное ничто. Вместе с браслетом он достал из потайного кармана напоминание о собственной неискупаемой вине; заново вырыл забросанную землёй могилу, только теперь она стала глубже.

***

— Ты путаешь порядок действий, — Джейсон возмущённо потряс руками в воздухе. — Поворачивать наверх нужно ту грань, куда ты собираешься поставить кубик.

— Она с другой стороны! Ты показывал противоположную! — Кевин, негодуя, потряс дурацким кубиком Рубика. Это была не первая попытка, но ему никак не удавалось постичь схемы и секреты.

Джейсон умел собирать дурацкую головоломку на скорость — наверное, поэтому не понимал, что тут сложного. Сердито зарычав, он возвёл глаза наверх, будто собирался молиться неведомым богам.

— Прояви смекалку, дурачок. Всё аналогично, просто на нужной тебе стороне.

Кевин и Джейсон снова оказались в постели сразу после обеда. Вообще, Кевин должен был вернуться к себе домой, потому что завтра ждала работа, но Джейсон хитростью заманил его обратно вроде как, чтобы научить, наконец, собирать головоломку. Первая попытка закончилась изучением друг друга — без одежды и горизонтально, алгоритмов там было ноль, голые чувства. Теперь, осознавая собственную нерасторопность в мышлении, Кевин думал, не провернуть ли подобное во второй раз.

— Давай умным у нас так и останешься ты, — Кевин со скучающим выражением лица отбросил кубик в сторону и потянулся за поцелуем; это всегда было лучшим способом отвлечь Джейсона от попыток вовлечь в интеллектуальные игры.

— До сих пор не могу поверить, что мой парень самый сексуальный и самый тугодумный спортсмен старшего выпуска, — Джейсон первым поймал его губы, нежно, коротко; очки съехали набок, он снял их и отложил в сторону. — Когда Анжела застала нас целующимися в раздевался, у неё такое лицо было, будто она воткнёт свою шпильку мне в глаз.

— Ну ещё бы, — Кевин всегда был смелее и напористее, он прекратил нежности и подключил язык, сделав поцелуй агрессивнее. — Я главный красавчик нашей школы. Она надеялась застать там меня одного и соблазнить.

— Самоуверенный качок, — Джейсон ткнул его под рёбра. — Ума не приложу, как вышло, что мы вместе.

— Я слишком сексуален, чтобы ты мог противостоять, — Кевин шепнул эти слова ему на ухо, касаясь губами мочки и шеи под ней. — Согласись.

— Сложно спорить, — Джейсон спрятал лицо в перекате плеча Кевина. — И тем более удивительно, что мы вместе.

— Эй, — Кевин сжал его бока. — Я думал, мы прошли этот этап, где ты отрицаешь вероятность моего интереса к тебе.

— Я тебе верю, — пыхтя, поёрзал на месте Джейсон, то ли пытаясь отодвинуться, то ли, наоборот, стать ближе. — Но ты не знаешь, что говорят у нас за спиной.